Аквариум(СИ) - Фомин Олег Вадимович

— Давай, давай заходи, не стой! — быстро и тревожно проговорил Бабушка, заглядывая за мое плечо, увидел Настю, подслеповато прищурился. — Леший, ты что ли?

— Нет. Это со мной. — сказал я, помогая ей пролезть.

Дверь тут же была захлопнута, здоровенный металлический брусок задвинут в паз, а крупная цепь закреплена на раме.

А потом меня заключили в крепкие объятия, да с такой силой, что я еле смог вздохнуть, и заорали прямо в ухо.

— Егорка! Егорка, сука! Живой! Живой, засранец!

Он подпрыгивал, трепал меня по волосам, хлопал по спине, морщинистые, покрытые седой щетиной щеки, вдруг прорезали мокрые дорожки слез.

— Живой… — уже почти шепотом сказал Бабушка. — Живой.

Я с теплотой и жалостью всматривался в знакомое лицо. Тощий, осунувшийся, словно лет на десять постаревший…

Он повернулся к Насте, снявшей шлем и очки.

— Живой! Да маруху то какую центровую приволок, епта!

— Бабушка! — прикрикнул я. — Ты давай заканчивай по фене ботать! Не на зоне. Это Настя.

— Извиняйте, робяты! Я тут нормальный язык уж почти позабыл, все один, да один.

— Один? — спросил я напряженно.

Он потускнел, сгорбился еще больше, отвернулся.

— Один, Егорка. Остальные уж отмучались…

Сердце заныло, в душе начала подниматься ярость.

— Кто? — спросил я. — Борода?

Бабушка метнул на меня быстрый, пронзительный взгляд через плечо. Нет, все-таки, урка — это на всю жизнь.

— Как догадался?

— Потом. Давай ты рассказывай.

Он помолчал. Повернулся, пошел вглубь Сарая.

— Пойдем хоть кипятка налью. Посидим, помянем. — донеслось из-за его спины.

Знакомые бетонные стены, койки, широкий стол, за которым мы расселись, держа в руках исходящие паром кружки с водой. Только вместо нашей банковской двери — кирпичная кладка. А так, словно вчера только отсюда ушел. Зато сколько всего произошло, как все поменялось, будто в другом мире побывал, вернулся обратно, а и этот уже не тот…

— Ты мне тоже, Егор, сразу за Лешего и Вову обозначь, чтоб я в курсе был. — попросил Бабушка перед тем, как начать рассказывать.

— Погибли. — коротко ответил я. — То есть, насчет Лехи на сто процентов не могу сказать, там странно все было. Вроде расстреляли в упор, он с четвертого этажа упал, а тело потом не нашли. А вот Володя умер. Своими глазами видел. Нас Борода, когда кинул, мы до Луговой добежали, и Вова на Гвоздя напоролся. А потом его Дятел накрыл. Но тот успел гранаты подорвать, так что ушел вместе с Дятлом. Героически… Как в книжках.

Бабушка грустно покивал головой, вздохнул, потом спросил:

— Так значит этот гондон вас все-таки кинул тогда? А мы тут гадали…

— Ну, с одной стороны, конкретно нас он, конечно, бросил, с другой — он же вас ушел защищать.

— Лучше б не дошел, защитничек, бля… — проскрипел Бабушка.

Помолчали, дуя и прихлебывая сладкий кипяток. Потом дед начал рассказывать:

— Короче, Борода тогда прибежал, толком ничего объяснять не стал. Ни про Дятла, ни про вас. Сказал, что вы его сейчас подальше уведете и скоро вернетесь.

Я грустно усмехнулся:

— А ты так хотел Дятла посмотреть…

— А-а! — махнул рукой Бабушка. — Я здесь такого насмотрелся, что мне больше вообще ничего видеть неохота. Вобщем, вы не вернулись. Ночью грохнул период, утром Чапай и Борода пошли вас искать. Прошлись по Речному, не знаю докуда, никого не нашли, а на обратном пути в Шестерке затарились. Я так понял, Командир больше не вас хотел найти, а жратвы надыбать. А потом вроде все устаканилось помаленьку. Он нас в первые дни так работой загрузил, что искать кого-то и некогда было. Трубу наверху, на склоне, починили, ее в натуре, этот бешеный Дятел порвал. Вода появилась. Старую дверь перекошенную выломали еле-еле, два дня корячились, заложили дыру, а ту железку, через которую я вас запустил, укрепили, сделали новый вход. А дальше все по-старому — сидим в Сарае, припасы подъедаем, вроде все как обычно, только вы все не возвращаетесь. К Бороде и Светка, и Валуев ходили, а он нет и все! Искать не пойдем. Итак, народу мало осталось. Если выжили, сами вернутся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А недели три назад мне Света на ухо шепнула, что с Командиром не так что-то. Сама толком понять не может, но бояться его стала, как прокаженного. Я тоже потом на него повнимательней глянул, а он на Урода похож! А обедали как раз тогда, у меня аж ложка из руки выпала, сижу, рот открыл, смотрю на него и охреневаю. Он тоже на меня глянул быстро, глазами как-то сверкнул и улыбнулся, типа, что — нравлюсь? Бля, Егор, у него не зубы во рту были, а эти, как у кадавров разных, клычищи! На следующий день все уже видели, что Борода в кого-то превращается, даже Чапай, с которым они вроде как сдружились. Ну, собрались за ужином и разложили ему: так и так, ты кто такой есть-то? А он и ухом не повел. Вы че, говорит, граждане, травы курнули? Я — Командир ваш, защитник и предводитель. Что, типа, за вопросы такие бредовые? И как-то вроде прямо в мозгах говорит, да так убедительно, что все и успокоились. Я вот сейчас вспоминаю и понять не могу — три дня с ним жили потом, он уж вообще на человека не похож, а нам как бы по хрен. Гипноз, что ли какой?

— Ну да. — вставил я. — Можно и так сказать. Гипноз. Он к вам в подсознание залез и глаза отводил. Они теперь умеют.

— Во! — вскинулся Бабушка. — У него когти вместо ногтей, а всем по барабану!

Допил воду, помолчал.

— Он эти три дня вообще ни с кем не разговаривал, не ел почти, а только Светку трахал. С утра до вечера — скрип из подсобки. Она уж, бедная, еле ходила и тоже, как будто, так и надо. А на четвертый день все и случилось. Да так быстро, бля… Я в толчок шел, эти там в подсобке скрипели, а дверь открытая. Ну я мельком и глянул. Светка голая на верстаке лежит, голова ко мне свесилась, а Борода сзади там что-то ковыряется. Я уж хотел дальше идти, смотрю, у нее глаза открытые и как бы стеклянные, а из носа — струйка крови течет. Я на месте застыл, и тут Борода голову-то и поднял. Меня будто с кислоты какой резко отпустило, как повязку с глаз сняли! Светка мертвая, а ее Урод жрет! Морда страшная, рот весь кровищей измазан, глаза прямо в мозг мне смотрят. Ну я заорал благим матом и к остальным ломанулся. Пока объяснял че почем, этот в дверь влетает и Чапая с ходу рвет пополам почти! Валуев его схватить пытался, тот ему по лицу и ноге прошелся, да так, что мясо шмотками полетело. Я калаш успел схватить и давай по нему херачить. А он быстрый, скачет по стенам, уворачивается, смеется, падла! Потом обратно в дверь прыгнул и пропал куда-то. Я — к Валуеву, тот живой, но порванный, мама не горюй. Но ничего, встал, оружие взял, со мной пошел. Ходим по Сараю, ищем Урода, с Валуева кровь течет ду́ром просто, смотрим — оружейка закрыта, а он там песни горланит. Мы ему — выходи, сука, а он опять ржет, щас, говорит выйду! И правда вышел. Снарягу нацепил, подсумки, Вал в руках. Дверь распахнул и давай в нас стрелять. Мне бочину прострелил, а великану нашему живот. Хорошо Валуев парень крупный, сильный, он Бороду в охапку одной рукой взял и к выходу с ним побежал. Метра два не успел, рухнул прям перед порогом. Борода поднимается, улыбка до ушей, ручищи по локоть красные, а ты что, Бабушка, говорит, носки не штопаешь? Только хотел ко мне рвануть, я в него весь магазин и выпустил. Его за дверь выбросило, еле успел захлопнуть и засов задвинуть, он с той стороны уже долбит, да так, что стена ходуном ходит. Минут тридцать долбил, орал, потом свалил куда-то. С тех пор почти каждую ночь приходит, долбит, рассказывает мне, как меня жрать будет. Прямо у меня в голове рассказывает…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Бабушка замолчал. Его заметно потряхивало, словно он заново переживал, эти страшные события.

Я тоже опустил затуманившиеся глаза, сказать было нечего. Из памяти на меня смотрели люди. Настоящие. С большой буквы… Хмурый Серега, быдловатый Дядя Миша, простодушный Вова, невозмутимый Леший, деловой Чапай, весело смеющаяся Света, большой, добрый Валуев… Откуда-то снизу который раз начала подниматься, затапливая разум, волна нечеловеческой обреченности и отчаяния.