Аквариум(СИ) - Фомин Олег Вадимович

— А нам, что теперь есть? — спросил он.

— Вот их и ешьте. — Я с отвращением показал на четыре трупа. — Надолго хватит. Пошли, Настя.

Настя задумчиво смотрела на Карбюратора.

— А давно у вас такой вот… образ жизни? — спросила она.

— Давно. С тех пор, как периоды поломались. Раньше нормальной общиной жили, магазин почти над нами, вода есть. Только Миксеры иногда кого-нибудь выманивали в тоннель, но редко. А потом магазин соседи сверху заняли, там много народа вокруг было, три команды, ну и началось у нас вот это все… безобразие. Сначала верхних ловили, сюда волокли, а последние месяцы совсем туго стало. Оружия-то у нас мало. Пухнуть начали с голодухи. А эти четверо всегда тут за главных были, вот они и решили, что теперь жребий среди своих каждые три дня кидать будем. Причем сами в лотерее не участвовали. Они же совсем на голову двинутые стали, как человечину попробовали, вон даже зубы наточили.

Настя помолчала, потом повернулась и пошла к заложенному тоннелю в сторону следующей станции. Я двинулся следом, чувствуя спиной десятки голодных растерянных глаз. Карбюратор шел сзади.

— А часто к вам вот так, как мы, из тоннелей приходят? — спросил я его.

— Вы — первые.

Мы остановились около стены. Я посмотрел на него. Старый, уставший от жизни, мужик. Каннибал. В глазах — какая-то просто вселенская обреченность.

— Слушай, а почему Карбюратор?

Он задумчиво потер уцелевшей рукой лоб:

— Ну, на инжектор-то я точно не похож.

Логично. Они тут все сумасшедшие. Наверное, Миксеры так на мозги влияют своей аурой, что со временем наступает полная шизофрения.

— Ну, бывай, Карбюратор! — сказал я, отодвинул засов и приготовился лезть в узкий лаз.

— Спасибо. — сказал он.

Я повернулся к нему.

— Даже не знаю, что тебе ответить, старый. То ли — на здоровье, то ли — извини. В любом случае — это не жизнь. Это мерзость.

Протискиваясь через узкий проем, я услышал тихий грустный голос Насти:

— Прости нас, Карбюратор.

По тоннелю долго шли молча. Не хотелось ни говорить, ни думать об увиденном.

Есть тупые мутанты, которые хотят жрать. Есть Уроды, которые разумные, но настолько извращенные изменениями сознания, что само понятие морали для них исчезает. Есть Аннунаки — это, вообще, отдельный разговор. Что творится в их вытянутых бо́шках, знают только они. Но это же — люди. Обычные люди, пусть оказавшиеся в сложной ситуации, поставленные на грань выживания, но, чтобы творить такое… Мы в Сарае тоже через это проходили, нашли же выход. Хотя, если быть честным, там, конечно, все было не так критично и, кто знает, если б еды не было совсем, чем бы все кончилось. Лично я верил, что не этим. Лучше застрелиться.

Наконец я не выдержал, спросил у Насти:

— Ты считаешь, я не прав?

Она секунд десять молчала, потом вздохнула:

— Прав, Егор. Прав. Так нельзя. Просто… Жалко мне их, вот и все.

* * *

Три креста. Грубо, наспех сколоченных и кривых торчат из вытоптанных остатков сухого репейника. Доски наши, из Сарая, узнал по фрагменту трафаретной надписи «не кантовать!». Валялись у нас такие ящики здоровенные в углу. Борода все хотел из них этажерки сделать, да руки так и не дошли.

Руки…

Борода, Светик, Бабушка, Валуев и Чапай. Кто из них? На крестах не написано. В душе проскочила подленькая надежда, что первый и последний из перечисленных — здесь, под землей. Просто, Чапая хорошо узнать я толком не успел, а Командира недолюбливал всегда. Тем более, в свете информации, сообщенной мне про него Лешим, он как бы уже был наполовину мертв. Конечно, я не желал им смерти, но, если бы чисто гипотетически пришлось выбирать… Свету, Валуева и Бабушку я считал своими друзьями, а вот двух оставшихся — просто партнерами по выживанию. Так что, не стоит кривить душой, приоритеты я для себя расставил.

Печально… Ладно хоть только трое, и похороненные, как надо. Значит не Борода обратился и всех порвал, чего я опасался, идя сюда, тогда бы могил точно не было.

Мы с Настей стояли на вершине склона. Вокруг ни души. За спиной — молчаливый строяк, перед нами широкая панорама Реки, пивзавод и ГРЭС. И бывший вход в наш Сарай, где вместо железной двери, покореженной Дятлом, белеет прямоугольниками силикатных кирпичей свежая кладка. Придется проникать с заднего хода. Как в кино для взрослых…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вообще, пейзаж несильно изменился, хотя пока я здесь отсутствовал, прошло два периода. Мутный поток все также бьет из-под земли недалеко от нас, стекая ровной полосой вниз к Реке, красивые старинные здания пивзавода такие же, как были, ГРЭС тоже сохранила свой прежний облик. Только пароход «Хирург Разумовский» окончательно закрепился на электростанции, съехав по трубам прямо на крышу главного корпуса, немного проломив ее и погрузившись внутрь до уровня первой палубы.

Настя долго рассматривала эту композицию, потом молча покачала головой. Непроизнесенное слово повисело в воздухе и растворилось. Сколько раз его тут можно повторять.

— Сочувствую. — сказала она, немного погодя, показав на кресты. — Наверное, хорошие люди были, если ты ради них вернулся.

— Спасибо. — ответил я. — Пошли-ка спустимся и обойдем всю эту архитектуру, там еще один вход есть. Надо выяснить, кто остался. Заодно рисунки в подвале покажу, может выскочит еще что-нибудь из воспоминаний этих запертых.

Мы осторожно спустились на Речной проспект прямо вдоль глубокой борозды, оставленной Дятлом, когда он катился вниз, обернувшись диском. Огляделись. Красота! Красота и пустота… Ни людей, ни зверей. Двинулись на Север по середине улицы. Слева — грязно-розовый забор ГРЭС, в котором темнеет огромная дыра, оставленная тяжелым полупрозрачным телом все того же Дятла, справа — кирпичные стены складов. Дошли до места, свернули направо в нагромождение бетонных конструкций. Вот он вход. Черный прямоугольник, из которого тянет холодом и гнилью. Опасности вроде никакой внутри не ощущается. Нырнули в подвал. Опа! Растяжка! Перешагнули. Знакомый темный коридор, поворот, где сидел в засаде Урод, и опять длинный коридор с темными проемами с обеих сторон. В комнату с рисунками заходить пока не стали. Потом. Сначала надо выяснить, есть ли в Сарае вообще кто-нибудь, а если есть, узнать, что произошло.

По пути миновали еще два сюрприза в виде лески и гранаты, а затем коридор закончился запертой стальной дверью со следами множественных ударов. Похоже, что били руками, но уж больно вмятины глубокие. Даже Валуев так не ударит. Значит ломились какие-нибудь обезьяны…

Я напряг память. За этой дверью — просторная комната с костями, в которой по соседству с нами жил Урод, за ней должна быть Светкина кухня. То есть, главный и единственный вход в Сарай теперь здесь. Я, ощущая непривычный мандраж, негромко постучал. Тишина, однако кто-то там есть точно. И этот кто-то — человек.

Постучал погромче. Десять молчаливых секунд, а затем изнутри по двери долбанули чем-то тяжелым и раздался громкий и такой родной мат Бабушки.

— Ты че, бажбан, совсем не волокешь, бля?! Опять прикандыбал?! А ну, пошел на хуй, пидор! Корягу твою оторву ща и ею же тебя разломаю во все дыры, маслобой гребаный!

Настя картинно заткнула уши руками, а я счастливо улыбался, слушая нескончаемый поток непонятных в своем большинстве слов. Через минуту дед устал, начал задыхаться и затих. Слышно было только недовольное злое ворчание.

— Бабушка! — громко позвал я. — Ты чего разорался-то? Это я, Егор!

Снова взрыв брани, общая суть которой сводилась к тому, какой я плохой человек, насколько нетрадиционна и позорна моя сексуальная ориентация и, что он мне ни капли не верит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну ты голос не узнаешь, что ли? Совсем одурел, старый? Позови кого-нибудь, кто там еще?

Наступило напряженное молчание, потом негромкий голос:

— Егорка! Че, в натуре ты чтоль?

— Дверь открой, да посмотри!

Скрипнул засов, дверь немного отворилась, оставив узкую щель, в которой показался любопытный прищуренный глаз. Затем дверь снова захлопнулась, послышался тяжелый лязг металла, и снова щель, правда на этот раз немного шире, протиснуться можно.