Герои - Джо Аберкромби

— Что происходит? — спросил Бледный Призрак. — Бойцы…

— В лесу на другой стороне ручья — Союз!

Настала тишина, в которой Кальдер догадался, что воскликнул гораздо громче, чем стоило.

— Вон там — Союз? Уверен?

— Почему ж они до сих пор не напали? — желал знать Белоглазый.

Кальдер протянул бумагу.

— Потому что я перехватил их приказы. Но они отдадут их снова.

Он слышал, как вокруг него забормотали карлы. Знал, что они передают новость от человека к человеку. Наверно это и неплохо. Наверно поэтому он и кричал.

— Что же нам тогда делать? — присвистнул Белоглазый. — Скейл ждёт подмогу.

— По-твоему я не знаю? Никто не знает лучше меня! — Кальдер понуро всматривался в деревья, его пустая ладонь сжималась и разжималась. — Стодорог. — О, мёртвые, он уже цепляется за пыль, зовя на помощь человека, пару дней назад пытавшегося его убить. — Ганзул, подымись к Скарлингову Персту и скажи Бродде Стодорогу, что у нас тут Союз, в лесах к западу. Скажи, что он нужен Скейлу. Сейчас же, а не то мы потеряем Старый мост.

Ганзул вскинул бровь.

— Стодорогу?

— Доу сказал, он обязан помочь, если нам будет нужно! Нам нужно.

— Но…

— Давай жми!

Бледный Призрак и Ганзул посмотрели друг на друга. Затем Белоглазый залез на своего коня и припустил галопом в направлении Скарлингова Перста. Кальдер вдруг заметил, что сейчас все на него смотрят. Задумываются, почему он до сих пор не поступил, как положено, и не бросился на выручку своему брату. Задумываются, а должны ли они и дальше хранить верность этому лоховатому тупице с красивой причёской.

— Стодорог непременно поможет, — пробормотал он, хотя и не понимал, кого пытается убедить. — Речь идёт о целом Севере. Мы потеряем мост, и все окажемся в сраке. — Будто бы он в грош ставил целый Север, или хотя б кого-нибудь, дальше своей вытянутой руки.

Его воззвание к родине повлияло на Бледного Призрака не более весомо, чем на него самого.

— Если б мир был устроен так, — промолвил старый воин, — нам бы не понадобились и мечи. Не обижайся, Кальдер, но Стодорог ненавидит тебя, как чума ненавидит живущих, и ровно столько же теплоты питает к твоему брату. Ради вас он не выдвинет своих на передний край, что бы ни говорил Доу. Если хочешь помочь брату — тебе придётся всё делать самому. И поскорее. — Он поднял брови. — Так что будем делать?

Кальдеру очень-очень захотелось его ударить, но тот был прав. Ему и захотелось-то, из-за того, что тот прав. Как быть? Он опять поднял подзорную трубу и провёл окуляром по краю леса — медленно, в одну сторону, затем в другую, затем замер.

Уловил ли он, пусть на мгновение, отблеск наставленной на него чужой подзорной трубы?

Капрал Танни осматривал через окуляр известняковую стену. Интересно, неужели на миг, он уловил отблеск наставленной на него чужой трубы? Нет, пожалуй, ему померещилось. Что-то не видать никаких признаков каких-либо изменений.

— Есть движение? — вякнул Желток.

— Не-а. — Танни захлопнул трубу и почесал свою всё больше и больше обрастающую, грязную, зудящую шею. У него возникло устойчивое ощущение, что в его воротнике устроился кто-то помимо него. Трудно понять, кто мог на такое решиться, ведь сам он явно предпочёл бы оказаться где-нибудь ещё. — Насколько могу судить, сидят на месте и всё.

— Как и мы.

— Добро пожаловать на доблестное поле брани, боец Желток.

— Ёлки-зелёные, и никаких приказов? В какой же преисподней лазит наш хренов Ледерлинген?

— О том нам неведомо. — Танни давным-давно перестал удивляться, когда должный армейский распорядок давал сбой. Он быстро обернулся через плечо. Позади них полковник Валлимир изливал свой очередной гнев, в этот раз непосредственно на сержанта Фореста.

Желток придвинулся и прошептал.

— Каждый срёт на голову нижестоящего, капрал?

— О, да ты, Желток, развиваешь чуткое понимание механизма вооружённых сил Его величества. Уверен, однажды из тебя выйдет отличный генерал.

— Моё честолюбие не лезет дальше капрала, капрал.

— И я считаю — очень мудро. Посуди сам.

— До сих пор никаких приказов, сэр, — отвечал Форест, лицо поджато, как у человека под порывом сильного ветра.

— Мать его! — рычал Валлимир. — Сейчас самое время выйти! Любому дураку ясно.

— Но… мы не можем выступить без команды, сэр.

— Естественно, мать их, не можем! Отступление от служебного долга, вот что это будет! Но сейчас самое время, и конечно же генерал, мать его, Миттерик возжелает узнать, почему это я не действовал по собственной инициативе!

— Весьма вероятно, сэр.

— Инициатива, а, Форест? Инициатива. Что за, мать её, хреновня такая, кроме как повод докопаться и разжаловать? Каково бы в картах тебе бы не объяснили правил, а ставки давай делай?! — И понёс, и понёс, и понёс — в общем, всё как обычно.

Танни испустил вздох и передал трубу Желтку.

— Куда вы, капрал?

— Думаю, никуда. Совершенно никуда. — Он снова привалился к дереву и натянул поверх себя плащ. — Разбуди, коль вдруг что изменится, ага? — Он почесал шею, затем надвинул шлем на глаза. — Чудом.

Заключительные доводы

Самым неожиданным в схватке оказался шум. Он был, наверное, громче всего, что когда-либо слышала Финри. Несколько дюжин мужчин ревели и визжали на самый высокий лад своих надорванных голосов, трещало дерево, грохотали сапоги, лязгала сталь. В замкнутом пространстве всё усиливалось, перемешивалось и отдавалось эхом. Стены комнаты звенели от какофонии боли, гнева, насилия. Если в аду шумно, то примерно вот так. Расслышать приказов никто бы не смог — да и вряд ли бы это что-то изменило.

Приказы уже ничем не помогут.

Ставни ещё одного окна разворотили дубинами, золоченый буфет, что подпирал его, придавил некстати подвернувшегося лейтенанта и изрыгнул на пол лавину праздничной утвари. Квадрат света заполонили люди — сперва рваные чёрные тени, затем, врываясь внутрь гостиницы, они обрастали ужасными подробностями. Перекошенные, рычащие лица искажает краска, пыль и злоба. В гривы вплетены кости, вплетены деревянные, грубо вырезанные кольца и металлические, грубо отлитые бляхи. Они потрясали клювастыми топорами и дубинами с тупыми железными зубцами. Они стонали и клокотали в бешеном ритме, их глаза пучило бешеной яростью боя.

Снова закричала Элиз, но Финри ощущала странную ясность мыслей. Наверно, новичкам везёт и в храбрости. Или, может, в ней ещё не раскочегарилось прозрение, насколько плохи дела. А дела очень и очень плохи. Метаясь повсюду глазами, она попыталась вобрать в себя всё, не отваживаясь моргнуть, чтобы чего-нибудь не пропустить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});