Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

решительно собрала чемодан и отправилась в аэропорт. Впереди две недели мира и покоя в Каннах, свободных от трагедий, от напряжения последних месяцев. Я спешу прочь. Я устала от смерти.

12

СМЕРТЬ БРАТА

Где же они? Неужели не приехали встречать? Пройдя иммиграционного служащего, бросаю обеспокоенные взгляды по сторонам. — Ага, попалась! — Шах Наваз выскакивает из-за колонны и хватает меня в охапку. Глаза его сияют озорством. — Его идея спрятаться, — улыбается мать, целуя меня.

Шах поднимает мой чемодан и с притворным ужасом снова опускает его. — Ну и тяжесть! Ограбила британское казначейство?

Смеясь, покидаем аэропорт. Веет легкий ветерок, пальмы французской Ривьеры лениво шевелят мягкими зелеными опахалами. Так приятно расслабиться после постоянного напряжения, снова оказаться в лоне семьи, увидеть этого шалуна, всегда задорного, всегда смеющегося, с которым меня связывают особые узы. Он среди детей младший, я старшая, и это нас всегда как-то объединяло. Я улыбаюсь и покачиваю головой, замечая взгляды, которыми провожают Шаха встречные женщины. Он строен, спортивен, и, если идешь с ним рядом, не можешь не заметить повышенного внимания, оказываемого ему представительницами слабого пола».

— Шах и мать садятся впереди, я устраиваюсь на заднем сиденье, автомобиль направляется в Канны. Шах непрерывно болтает, чаще бросает взгляды на меня, в зеркало заднего вида, чем на дорогу, глаза его под длинными густыми бровями сверкают, лоб осеняет шапка темных волос.

На нем аккуратная белая рубашка, белые брюки. Красавец! Я рада его прекрасному виду и состоянию. При наших прежних редких встречах я помню его каким-то отощавшим, изможденным. Теперь он не беспокоится о моей судьбе заключенной военного режима, и я тоже не слишком опасаюсь за участь братьев. Уже долгое время аль-Зульфи-кар не дает о себе знать, и я полагаю, что непосредственная опасность семье нашей не угрожает. Зия далеко от солнечных берегов Средиземного моря, где теперь живет Шах с семьей, и разговор в автомобиле ведется не о политике, а о манго.

— Что за манго ты нам везешь? — спрашивает Шах, в очередной раз бросая на меня взгляд в зеркальце заднего вида. — Уже две недели мы только о них и мечтаем.

— «Синдхри», — отвечаю я. — Хотя мне больше нравится сорт «чосер». Они мельче, но слаще.

— Ужас, ужас! — Шах на мгновение отпускает рулевое колесо и в притворном возмущении хватается за голову. — Акт государственной измены! Синдхи не любит «синдхри». Пренебрегаете своей родиной, мадам!

Смеемся. Шах всегда меня смешит, да и не только меня, всю семью веселит он своими шутками. Забываю усталость, не действует разница во времени. Жизнерадостность моего младшего брата заразительна. Как у него это получается? Он был еще младенцем, когда нас поглотил мир политики. Когда он родился, папа стал министром. Мама постоянно сопровождала отца на официальных мероприятиях, а дедушка и бабушка умерли. Казалось, Шаха некому было так баловать, как баловали нас, троих старших детей. Может быть, поэтому он особенно привязался ко мне, старшей. Еще детскими каракулями писал он мне письма в Гарвард. Когда он подрос, мы летом вместе играли в сквош. Спорт его интересовал больше, чем науки. Он был лучшим игроком школьной баскетбольной сборной, дома занимался бодибилдингом. Но в глазах отца спорт — не главное в школе и университете.

Чтобы дать сыну какое-то понятие о дисциплине, отец отдал его в кадетское училище «Хасан Абдал». Разумеется, его соученики ожидали, что сынок премьер-министра окажется слабым и изнеженным, но Шах, к всеобщему удивлению, превзошел товарищей по всем физическим параметрам и на муштре по «выживанию». Однако в кадетской школе ему не нравилось, и он уговорил мать убедить отца за-брать его обратно и отдать в Международную школу в Исламабаде.

Шах Наваз на языке урду означает «царь доброты». Щедрость его иной раз неразумна. Годом раньше в Париже дважды случилось с ним, что нужно было разменять деньги, чтобы купить «Геральд трибюн». Он выскакивал из кафе, оставив меня «на минутку» за столиком и оба раза возвращался через некоторое время без газеты и без денег. Разменяв купюры, он раздал деньги нищим, повсюду подставлявшим шляпы для доброхотного даяния. Он буквально рубашку с тела мог подарить. «Бери, бери», — настаивал он, когда кто-то восхитился купленной ему матерью новой спортивной курткой. Беднякам он сочувствовал с детства. В саду на Клифтон, 70, он смастерил соломенный шалаш и спал в нем неделями, чтобы прочувствовать лишения, Ощущаемые бедняками.

Единственный из нас, он не окончил Гарвард. Вместо этого он поступил в Американский колледж в швейцарском Лейсине. Там он влюбился в прекрасную турчанку и завел множество разномастных друзей. К неудовольствию отца, успехи его в учении оставляли желать лучшего. Вместо скучных лекций Шах и его друзья предпочитали «прошвырнуться» в Париж «к Режин». В 1984 году он почти силком затащил нас с Ясмин в это злачное ночное заведение — и, к моему изумлению, хотя он там семь лет не бывал, его сразу узнали и встретили с восторгом.

Я не без оснований подозревала, что как политик Шах наиболее способный из нас четверых. Отец охотно брал его с собой на митинги. Первую пресс-конференцию он провел в 12 лет. Политическим чутьем отличался безошибочным, угадывал мысли людей, их потаенные желания, чувствовал биение их пульса. Бывает, люди рождаются одаренными музыкальным талантом, художественным чутьем. Так Шах, можно сказать, родился политиком.

«Глядя на Шаха, частенько вспоминаю себя в его годы», — иногда говорил мне отец.

Наша вторая встреча в Каннах.

«Занимайтесь чем хотите, но в июле все приезжайте ко мне», — напоминала нам мать. Прошлогодний семейный отдых в доме тетушки Бехджат в Каннах удался на славу. Из-за многочисленных общественных обязанностей и несовпадения возможностей вместе удалось провести меньше времени, чем хотелось. Я и брат Мир постоянно воевали из-за несходства точек зрения на пути устранения Зии.

— Зия превратил Пакистан в государство, управляемое террором. На насилие следует отвечать насилием, — уверенно заявлял Мир.

— Насилие порождает ответное насилие, — возражала я. — Такого рода противодействие режиму не даст народу четких ориентиров. Любое изменение, если ты хочешь, чтобы оно стало долгосрочным, должно производиться мирным путем, политическими средствами, при помощи демократических выборов, чтобы ты обладал мандатом народа.

— Выборы? Какие выборы даст тебе провести Зия? Его надо выгнать силой. Вооруженная борьба! — настаивал Мир.

— У армии в любом случае больше оружия, чем у партизан. Возможности государства больше, чем возможности любой группы энтузиастов-диссидентов. Вооруженная борьба не просто непрактична, она приносит непоправимый вред.

Мы спорили до хрипоты, ругались, Шах ускользал купаться или в кафе — куда угодно, чтобы спастись от наших