Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Холодно, — сообщил он хрипло.

— Чего ж ты хотел? — пожал плечами Тидрек. — Скоро зима.

— Зима… — прошептал Эльри. — Фрор любил зиму. Всё рассказывал, как он с отцом, Фаином Колченогим, пошли в лес за ёлкой. Как на них волки напали, ослы с перепугу понесли, а Фрор с саней упал в сугроб… Фаин тогда вернулся и врезался на санях в волчью стаю, будто на колеснице… Я прямо как сам видел: стоит на козлах, шуба нараспашку, шапка съехала, борода клочком, а глаза горят… В левой руке — вожжи, в правой — колун лесничий, и орёт на весь лес, точно сам Тэор Громовержец…

— Да он и нам об отце своем говорил, — кивнул Тидрек. — Как напьётся, так и начиналось… Как отец ему сказки и саги по вечерам рассказывал. Особо же любил про Сигурда.

— И про Эовульфа.

— О да. Про драконоубийц.

Тидрек вдруг улыбнулся, а затем — рассмеялся, похожий в свете костра на громадного ворона, ликующего на останках витязя.

— Ты это чего? — насторожился Эльри.

— Нет, ничего, — ювелир покачал головой, пряча смех в бороду. — Просто вспомнил один случай. Про Фрора и драконов.

— Изволь полюбопытствовать… — попросил Эльри.

— Да так, это пустое дело…

— Я все же настаиваю, — произнес воитель тихо и очень серьезно.

Мастер золотых дел кивнул.

Ему было почти стыдно за недавний смех.

* * *

— Как-то пришёл заказ. На меч, который не станет пить кровь на полях сражений, но которым можно похвастать на многолюдном собрании. Это был мой заказ, ибо я работал по оружию. Заказчик изъявил желание, чтобы рукоять меча была выполнена в виде змея. Что же, не худшее пожелание. Змей так змей. По мне, так хоть детородный орган Туннара-Кузнеца. Я сделал, как было велено: сердечник рукояти из железа, охваченный двумя серебряными змейками, что хвостами срастаются в хьяльте, головы повернуты в разные стороны, из гарды. И рубины в глазах. Затем добавил крылья. Из тонюсенькой золотой проволоки. У дракона должны быть крылья, разве нет? Сам Гельмир восхищался — смотрите, мол, лентяи, лодыри, червь ваш отец, как работать надо! Я потом по этому поводу выставил бочку багряного пива.

И вот тут зашёл Фрор. Увидел это чудо с юдом. И лицо у него окаменело. Глаза — стекло. И за тем стеклом — море. Чтобы у меня руки отсохли, если лгу. Он молчал, Фрор сын Фаина, он страшно молчал! В полной тишине — никто не шёлохнулся — он подошёл прямо ко мне, заглянул в глаза, потом — на рукоять, оплетённую змеями, и тут его прорвало. Как гейзер. Выкрикнул какой-то клич и бросился на меня с кулаками… Клянусь бородой, я немало странствовал, и всякое случалось со мною в пути — но лишь его молчание и его крик вызывают у меня ужас. Я так и не понял по сей день, что было тогда страшнее — его молчание или его боевой клич…

Эльри встал и отвесил Тидреку низкий поклон, едва не опалив себе лицо.

— За что? — ювелир удивленно поднял кустистые брови.

— За правду. Я верю тебе, Тидрек сын Хильда.

— Не понял.

— И не надо. Просто знай — теперь я твой побратим, если ты не гнушаешься такой роднёй. И теперь я загрызу любого твоего врага.

— Хо-хо, — хмыкнул Тидрек. — Буду иметь в виду.

Они замолчали, глядя в огонь и ночь. И глубже.

— Были и ещё с ним оказии, со славным сыном Фаина, — говорил Тидрек, комкая свою тирольку. — Я-то не особо и подмечал. Однажды встретил его в каком-то переходе, у нас, в Круглой горе. Вернее, встретил — не то слово. Нашёл. Он бежал. Бежал и кричал. Споткнулся пару раз… Я побежал за ним — мало ли… Фрор свернул за угол, забился в какой-то закуток, полный мусора, и рухнул в отбросы. Он орал, дёргался, точно в "паучьей пляске", потом успокоился. Стал лицом к стене, опустился на колени, уткнулся лбом в камень. Тихо и твердо произнес: "Гад чешуекрылый, червь огненный, погибель народов… Когда же ты придёшь за мной? Когда же ты отпустишь меня?" Я присел рядом с ним, взглянул в его лицо. Глаза — сухие и грустные, как листья осенью, дыхание — ровное, без тени перегара, а само лицо — белое, как снег, и такое же холодное. Он вдруг стал очень спокойным, покорным, будто сам себя продал в рабство за долги…

— Скажи мне вот что: он был трезвый, когда ты его нашёл?

— Стекло. Я тогда подумал, что, верно, была у него в сердце заноза. Такая, что не дает покоя ни днём, ни ночью. И он прятался от застарелой боли во хмелю.

— Очень может быть, — задумчиво протянул Эльри. — Был у нас случай. Однажды сварфы объявили поход в Рудклодахейм, и мы сочли, что не худо было бы и нам приобщиться. Я тогда раз получил по голове булавой, и потерял сознание. Когда очнулся, вокруг — шум, грохот, крики… Верно, подумал я, наш обоз взяли, и теперь не успокоятся, пока всех не перережут. Едва нашарил впотьмах топор. Лучше прийти к Предкам как человек оружия, чем как овца, которую ткнули во сне ножом. Тут подбегает ко мне один, и я думаю: всё! К чему дорожить жизнью, хоть одного, да заберу с собой! А он мне под нос чарку суёт. С вином. Это, заметь, в походе — вино. Которое только старшие по особым случаям пьют. Оказалось — это свои так расшумелись. Устроили пирушку. Что, мол, такое, спрашиваю. Да вот, говорят, твой побратим Фрор Фаинсон сподобился убить дракона. Потом мне поведали эту историю. Правда, то был не совсем дракон, так, скорее болотный ящер, червь смрадный, но и такое чудище в одиночку убить — поверь, не каждый возьмётся. Так что истинно велика была удача моего побратима. Фрор отрубил змею голову, хвастался, радовался, сиял, как новенький гульден. Однако то был фальшивый гульден, как я теперь понимаю. Тогда я гадал: померещился ли мне холодный змеиный блеск в его глазах или нет? Видимо, нет… Он с тех пор сильно изменился.

— Фальшивый гульден, — кивнул Тидрек. — То мне знакомо. Мог этот червь смердящий перед смертью его проклясть? Драконы сведущи в колдовстве! Или он был совсем безмозглый?

— Я иду в Девятый Замок как раз за ответом на этот вопрос. Мы ведь с ним поклялись мстить друг за друга нещадно! И ныне есть у меня желание изведать — кому же теперь мстить? Кому? — прошипел воин в ночь.

И ночь зашипела в ответ, исторгнув эхо.

Эхо для двоих бессонных часовых, несущих бессмысленную вахту.

Обиженно трещал костерок.

Эльри подбросил веток. Пламя приугасло, затем затеплилось с новой силой.

— Теперь тебе ведомо, брат мой Тидрек, зачем я иду туда. И мне, сказать по чести, плевать на Корда и его многоумные речи. Плевать на пророчества о Конце Света. Также мне безразлично, брат мой, зачем ты идешь туда. Эльри-Бродяга не из тез стервятников, что любят копошиться грязными клювами в потёмках чужой души. Так что не спеши делиться со мной своей болью, Тидрек Хильдарсон, коль нет на то твоего желания. Захочешь облегчить душу — мой слух всегда обернут к тебе. Но не сдирай присохшие струпы с сердечных ран. Боль не всегда очищает и лечит. Чаще калечит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});