Где живет счастье - Джоджо Мойес

В здании суда друзья и родственники Джесси, которым хватило духу принять участие в дознании (одним – потому что они не могли примириться с самим фактом ее смерти, другим – потому что в глубине души они радовались возможности поучаствовать в самом громком событии после пожара в магазине для животных 1996 года за всю историю Дир-Хэмптона), вполголоса перешептывались или, преисполненные осознания важности происходящего, молча рыдали в платочек. Сюзанна беспокойно ерзала на месте, пытаясь увидеть с высоты галереи для публики дверь в зал. Она подозревала, что он здесь и сидит сейчас на скамье рядом с прокуренными сестрами Кэт Картер. Однако покинуть зал заседаний, чтобы проверить, она не могла, поскольку это могло быть расценено как неуважение к суду.

Когда она приехала, в суде его еще точно не было; не было его и двадцать минут назад, когда она выходила в дамскую комнату. И тем не менее, как единственный свидетель происшествия, он в любом случае должен был давать показания.

Ему так или иначе придется появиться в суде.

Сюзанна пригладила волосы, каждой клеточкой тела ощущая, как свернувшиеся клубком еще сутки назад волнение и страх заставляют болезненно сжиматься мышцы живота. Чтобы успокоиться, она уже дважды открывала сумочку и смотрела на лежавшие там сокровища. Среди них: этикетка от подаренного анонимом растения; отправленная на адрес родителей в конверте без имени отправителя бумажная бабочка, которую Бен, бывший в отроческие годы юным натуралистом, идентифицировал как Inachis io[15]. Сюзанна написала название на внутренней стороне. А вчера, когда она отправилась в магазин закончить дела, то обнаружила огромное павлинье перо, прикрепленное к дверной раме. И теперь оно нелепо торчало из-под клапана ее сумки. И никаких сообщений. Но Сюзанна знала, что все эти вещи определенно так или иначе связаны с ним. И в них имеется некий скрытый смысл.

Если честно, Сюзанна даже не рассматривала возможности, что эти странные подношения могут быть от Нила.

Наконец коронер закончил с изложением результатов вскрытия, затем наклонился к Кэт Картер и поинтересовался, не желает ли она что-нибудь уточнить. Кэт, зажатая между преподобным Ленни и неизвестной женщиной средних лет, покачала головой. Тогда коронер вернулся к лежавшему перед ним списку свидетелей.

Она была следующей на очереди. Сюзанна посмотрела на очкастого репортера в углу, непрерывно строчившего в блокноте. Она уже успела поделиться с преподобным Ленни своими опасениями. Ведь если она расскажет коронеру все, что знает, абсолютно все, то Джесси распишут в газетах как обыкновенную жертву домашнего насилия. Но Джесси решительно не желала, чтобы в ней видели жертву. На что преподобный Ленни ответил, что Сюзанна не одинока и у Кэт имеются аналогичные опасения.

– Понимаешь, Сюзанна, тут главное – видеть суть дела, – заявил он. – Сейчас прежде всего следует думать о судьбе Эммы. И хотя обвинительное заключение во время здешних слушаний не выносится, можно не сомневаться в том, что все сказанное в дальнейшем будет учтено уголовным судом. И мне кажется, Джесси согласилась бы на вмешательство в свою частную жизнь ради… спокойствия своей дочери. – Преподобный Ленни весьма аккуратно подобрал нужное слово.

Что, несомненно, облегчило принятие решения. Сюзанна услышала свое имя и встала. Под чутким руководством коронера она в сдержанных выражениях поведала о травмах Джесси, с которыми та приходила на работу в магазин, о трагической цепи событий, что привели к роковому для нее вечеру, о ее широкой натуре и общительном характере, невольно ставших причиной столь страшной развязки. Сюзанна не могла заставить себя посмотреть на Кэт Картер, поскольку ей казалось, будто она совершает предательство, но, закончив, Сюзанна встретилась с Кэт глазами, и та кивнула. В знак признательности.

Он так и не появился.

Сюзанна села на место, чувствуя себя выжатой как лимон.

– Ты в порядке? – повернувшись к ней, прошептал преподобный Ленни.

Она покачала головой, с трудом удержавшись от того, чтобы не бросить взгляд в сторону тяжелой двери в зал заседаний, которая грозила в любую минуту открыться. А затем, наверное в сотый раз, пригладила свои слишком короткие волосы.

Еще три человека давали свидетельские показания: лечащий врач Джесси, заявивший, что, по его мнению, Джесси не страдала от депрессии, но собиралась покинуть своего партнера; преподобный Ленни, который, как близкий друг семьи, поведал о своих попытках, так сказать, выправить ситуацию и о твердом намерении Джесси разобраться самой; и наконец, двоюродная сестра, которой Сюзанна раньше не видела. Последняя бурно разрыдалась, направив указующий перст на мать Джейсона Бердена: та знала, что происходит, и должна была его остановить, остановить этого поганого ублюдка. Коронер предложил сделать перерыв, чтобы девушка могла взять себя в руки. Сюзанна слушала вполуха: ее больше волновали голоса снаружи и то, имеет ли она законное право снова выйти из зала.

– А теперь переходим к показаниям единственного свидетеля, – объявил коронер, – мистера Алехандро де Маренаса, аргентинца по национальности, который ранее проживал в общежитии больницы Дир-Хэмптона, где работал в родильном отделении – (у Сюзанны оборвалось сердце), – и который предоставил показания в письменном виде. Сейчас я передам бумагу секретарю суда, она зачитает ее вслух.

Секретарь суда, пухленькая женщина с крашеными канареечными волосами, встала с места и принялась читать текст невыразительным голосом жительницы юго-востока Англии.

Значит, в письменном виде. Сюзанна резко подалась вперед, словно от удара под дых. Она не слышала ни единого слова из показаний Алехандро, поскольку в ее ушах отчетливо звучали те слова, что он, весь в слезах, жарко шептал ей на ухо в ночь гибели Джесси, перемежая их поцелуями, те слова, поток которых она остановила, запечатав его рот своими губами.

Сюзанна уставилась на секретаря суда, на месте которой должен был стоять Алехандро. Она с трудом сдержалась, чтобы не завопить от внезапно накатившего на нее приступа гнева.

Она не могла спокойно сидеть. Она ерзала на месте, терзаемая беспокойством и отчаянием, а когда секретарь суда закончила читать, поспешно проскользнула вдоль скамьи и выскочила в коридор, где уже сидели на скамье две тетки Джесси, ее двоюродная сестра и школьная подруга.

– Убийца проклятый! – прикуривая сигарету, бросила одна из них. – И как только его мамаше не стыдно показываться людям на глаза?

– Линн говорит, что парни его реально уроют, если он посмеет вернуться в Дир. Ее старший припрятал в машине бейсбольную биту, на случай если вдруг его встретит.

– Он по-прежнему за решеткой. И вряд ли его выпустят.

– Сильвия не виновата, – сказала другая. – Ты же знаешь, она совершенно раздавлена.

– Но продолжает его навещать, разве нет? Каждую неделю.

Одна из теток похлопала девушку по руке:

– Любая мать на ее месте делала бы то же самое. Родная кровь как-никак. Что бы он там ни натворил. – Женщина повернулась к Сюзанне. – Ты в порядке, милочка? Небось тяжело все это слушать, да?

Сюзанна, стоявшая прислонившись к стене, словно онемела. Ну конечно, он не пришел. Да и с какой стати после всего, что она ему наговорила?! Быть может, пока она тщетно высматривала его, он уже складывал чемоданы. Вот плата за ее высокомерную уверенность! Сюзанна на секунду замерла, ее лицо некрасиво сморщилось, она схватилась за голову, словно пытаясь удержать ее на месте. Она почувствовала у себя на плече незнакомую женскую руку, вдохнула кислый сигаретный запах.

– Не стоит так убиваться, милочка. Она сейчас на небесах, среди ангелов. Мы как раз говорили, что она с ангелами. Нет смысла переживать.

Сюзанна что-то пробормотала и выбежала на улицу. Она не желала знать, как именно классифицируют смерть Джесси: как несчастный случай, непредумышленное убийство или открытый вердикт. Джесси ушла. И это единственный непреложный факт.

И Сюзанне оставалось только молиться, чтобы Алехандро не ушел тоже.

Произошла задержка нескольких рейсов вследствие совершенно разных причин: неполадок с двигателем, проблем с безопасностью и плохими погодными условиями. Аэропорт Хитроу был буквально забит снующими туда-сюда пассажирами, которые тащили по блестящему линолеуму, поскрипывающему под тяжестью множества ног в обуви на мягкой подошве, чемоданы на колесиках или непослушные тележки с багажом. Усталые путешественники лежали, растянувшись и собственнически заняв все сиденье, младенцы истошно орали, а непослушные дети так и норовили затеряться в ярко освещенных кафе, еще больше терзая и без того истрепанные нервы родителей.

Хорхе де Маринас, слегка отяжелевший от выпитого в аэропорту кофе, посмотрел на табло, встал и поднял чемодан. Похлопал по карману пиджака, проверив, на месте ли паспорт и билет, затем махнул рукой в сторону выхода на посадку, где с билетами в руке уже послушно выстроились в очередь его соотечественники-аргентинцы.