Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса - Сборник

– Как бы матросик у тебя объявился, – сказал Никодим Петрович, нюхая эклер с марципаном. – Народ смущает. Тут еще или ушел?

– Вот уж не знаю, товарищ лейтенант, – проворковала старуха, – народ тут вольный, гулящий. Нешто за всеми уследишь? Про морячка не ведаю.

– Как это не ведаешь? Сигнал был! – веско произнес сержант, выливая остатки водки в стакан. – Федя, разберись!

Федя молча откозырял и исчез. Никодим Петрович посмотрел ему вслед и прошептал оперным басом:

– Партию контрабанды взяли. Через твою свалку пропущу. Как бы сожгу бесследно на твоем полигоне. Поняла?

– Так точно, товарищ капитан, – отрапортовала старуха Извергиль.

Никодим Петрович успел изрядно откушать семужки и уже перешел к заливной осетрине, когда Федя привел аггела. У аггела был фингал под глазом, и он удивленно озирался по сторонам. Федю мотало в разные стороны, смотрел он в потолок, в руке у него мотался ствол, и он старался держать аггела на мушке.

Никодим Петрович проглотил рыбу, встал, выдернул у Феди оружие, арбузным кулаком двинул ему в зубы, спросил удивленно:

– Ты чего?

Федя вытянулся в шатающуюся струнку, пробормотал:

– Кагор… море разливанное… фонтан…

– Что? Какой фонтан? Почему рукоприкладство?

– Оказывал… не желал…

– Кругом!!! – рявкнул сержант. – Брысь в машину!

Федя, руки по швам, шагнул в закрытую дверь, распахнул ее лбом, исчез.

Старуха, сидя за столом, напряженно вгляделась в аггела, спросила:

– Есть хочешь, мил-человек? Садись за стол.

Аггел посмотрел на старуху, потом на сержанта.

– Не положено.

– Да ты взгляни на стол, матросик. Осетринка заливная с хреном. Где еще доведется?

Аггел потрогал рукой вздувшийся фингал.

– Не положено.

– Не положено, конечно, – согласился Никодим Петрович. – Но я разрешаю. Можешь врезать стакан.

– Не положено.

– Так, – произнес Никодим Петрович с некоторой досадой. – А как тебя звать, матросик? Документ можешь предъявить? Болтают о тебе разное.

– Не матрос я, а пастух, ежели вникнуть, – неопределенно сказал аггел, поглаживая фингал. – Потомственный пастух.

– Так, – произнес Никодим Петрович. – А документ есть?

Аггел оглянулся и, не увидев Фомы Кузьмича, начал интимным завлекательным голосом:

– У одного мытаря в поселке городского типа было стадо послушных овец и одна заблудшая. И вот однажды… – Аггел оглянулся и посмотрел на дверь. – …И вот однажды, не досчитавшись ее в стаде, мытарь возроптал, взял посох, оставил стадо свое и пошел на поиски. И сколь велика была радость его, когда отыскал он заблудшую овцу среди козлищ алчущих. И возблагодарил он Господа за милость сию.

Аггел замолчал и проникновенно посмотрел в заплывшие глаза сержанта.

– Так, – произнес Никодим Петрович и понюхал эклер с марципаном. – Стало быть, документа у тебя нет.

– Я вижу, что ты скверно понял меня, добрый человек. И причиной этого является похмельный синдром и иные заботы. Болит голова?

Никодим Петрович дернулся, случайно откусил эклер, брезгливо выплюнул его, растоптал и злобно взглянул на старуху.

– Голова? Чья голова? Моя голова? – Он шевельнул головой и почувствовал, как тяжелые булыжники переместились в ней и ткнулись в виски.

– Болит? – участливо спросил аггел.

– Побаливает, – сознался сержант.

Аггел возложил длань на пылающий лоб Никодима Петровича.

– А теперь?

Сержант тряхнул головой, еще раз тряхнул и удивленно ухмыльнулся.

– Прошла! Ловко! Ведь надо же! В один момент без всякого рассола. Так и запишем: терапевт. Но документик какой-никакой все же нужен. Паспорт или, скажем, книжка трудовая из поликлиники.

– Трудовая книжка? – Аггел поправил торбу, одернул тельник, таинственно улыбнулся и начал: – Дошло до меня, что однажды в поселке городского типа случился пожар, и все мытари начали спасать золото, жен, скот и иное имущество. Но один из них пал ниц и взмолился Господу. И Всевышний ниспослал на поселок дождь и погасил пожар.

Никодим Петрович осторожно встряхнул головой, глубоко втянул в себя горячий, как в парилке, воздух, выдохнул облако перегара и занюхал его огрызком эклера.

– Ладно, терапевт. Ступай отсюда. Иди куда знаешь. Свободен.

– Стой! – вдруг сказала старуха. – А про какие иные заботы ты сейчас помянул, мил-человек?

Аггел светло улыбнулся.

– Да это я так, к слову. Добрый человек осмысливал всуе, как ему половчее имущество присвоить, за которое подать властям не уплачена. – Аггел небрежно махнул рукой и повернулся к двери. – Дело житейское.

– Стоять! – тихо приказал сержант и выхватил ствол. – У тебя тут погреб есть? – спросил он старуху Извергиль.

– Там с прошлого раза консервы и колбасные изделия.

– Поместится. Колбасу своим скормишь.

– Заморозим. В нем холодильный агрегат работает. Отключить?

– Нет, – отрезал сержант.

* * *

Аггел возлежал на бычках в томате и размышлял о суетности и греховности мира, в который он попал. Температуру в погребе он не чувствовал, но его угнетало и раздражало обилие возможных вариантов своего поведения, обилие собственных возможностей. Во всякое время он мог вознестись и заново начать свою миссию, отыскав иную посадочную площадку на планете. Мог избежать злоключений, став невидимым для этих непутевых созданий. Мог, наконец, позволить себе разок воспылать гневом и испепелить к едрене фене этого драчливого балбеса Федю. Опять же мог укрыться в какой-никакой норе, уйти в анабиоз и переждать сотню-другую лет, пока тут все не устаканится. Только вот устаканится ли тут все само без стороннего вмешательства? Аггел горестно вздохнул и скорбно покачал головой, пачкая светлые кудри солидолом с консервных банок. Не внимают, не вникают в суть, не веруют, смотрят, куда не положено, ну это ладно, но к тому же еще и воруют, и податей не платят. Грешат, одним словом. Непрестанно грешат и живут в грехе без покаяния. Нет, уклониться от своего предназначения он не мог. Не мог позволить себе выйти из образа Спасителя, из образа Мессии. Инструкция составлена и подписана самим Верховным Пастырем и завизирована всеми мужами Вселенского Престола. Не может он ее нарушать, не имеет права. Аггел так сжал пальцами консервную банку, что она лопнула, и из нее полезла какая-то рыбная гадость. Положено ему спасать грешников? Положено. Стало быть, нужно спасать. Старуха. Аггел вспомнил седую с крючковатым носом и золотым зубом женщину, по догляду которой тучный злой мытарь сунул его в этот тесный острог с рыбой в липких, впивающихся в бока банках. Разумеется, если бы он смог без помех поговорить с ней наедине, он непременно обратил бы ее на путь истинный. Обратил бы, и покаялась бы, и стала бы жить в любви к Господу. Баба, какая ни есть, всегда остается бабой. Тут проблем нет. Вот мытарь? Да, ментяра та еще сволочь! Но и от него отступиться нельзя. Не положено. На то он и послан сюда Спасителем, чтобы всякую дрянную душонку тут спасать. Мысли о Никодиме Петровиче взволновали аггела, и, чтобы успокоить душу, он придумал и вслух поведал себе притчу о том, как тучный мытарь пошел в лес прятать краденое, провалился там в болото, и его с потрохами сожрали тигры рыкающие. Вообразив зверей, пожирающих жирного аппетитного мента, аггел благостно улыбнулся, вытер липкие руки о тельник и стал думать о самозабвенной любви и вечных ценностях.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});