Жертва судебной ошибки - Сю Эжен

Когда осужденная взошла на эшафот, палач снял с нее платок, обнажил ей шею и подвел ее к роковой доске; его помощники привязали к ней Марию Фово, застегнув ремни, которые крепко придерживают казнимого в то время, когда падает доска.

С нашего места мы увидали — печальное зрелище! — поверх красной доски, в эту минуту стоявшей отвесно, мертвенно бледную, но еще прелестную голову Марии Фово в полукруглой выемке, которою оканчивается доска. Вдруг доска опустилась; уже палач поднес руку к шнурку, чтобы опустить и тяжелый нож гильотины, как вдруг в эту минуту толпа расступилась, чтобы пропустить муниципального гвардейца, который мчался галопом, махая бумагой над каской и крича:

— Постойте, постойте! Приостановите казнь!

Помощник прокурора бросается на помост и говорит палачу, который в какой-то нерешительности все еще держал в руке шнурок:

— Именем закона, милостивый государь, приостановите казнь: вон мчится во весь опор.

Палач повиновался. Доска из горизонтального положения снова стала в отвесное, и мы опять увидали лицо Марии Фово, но уже с полузакрытыми глазами; казалось, что она уже умерла.

— Но отвяжите же ее, сударь! — закричал аббат Сирото палачу. — Вы же видите, она умирает!

— Я получаю указания только от господина прокурора, — отвечал палач сухо.

Прокурор отдал приказ, и осужденную отвязали от ужасной машины и перенесли ее в арестантскую повозку.

В эту минуту толпа снова расступилась, чтобы пропустить карету, лошади которой были все в мыле. Рядом с кучером сидел какой-то господин без шляпы, необычайно бледный и с выражением страшной тревоги на лице.

Едва карета остановилась, как он в один прыжок соскочил с козел и закричал: «Где она? Где она?», спрашивая, без сомнения, об осужденной.

— Ее перенесли в повозку, она без сознания, — отвечал секретарь.

Неизвестный господин побежал к повозке. Как мы узнали после, это оказался знаменитый доктор Бонакэ. В то же время генеральный секретарь министра юстиции, приехавший вместе с доктором, поспешил к прокурору и сказал ему:

— По приказанию г-на генерального прокурора казнь приостановить. Осужденную отвезти обратно в тюрьму.

Марию Фово увезли, и толпа стала расходиться, делая тысячи предположений, почему отложена казнь.

Какова бы ни была причина приостановки казни, но мы надеемся, что, во имя человечности, преступница своей ужасной агонией уже достаточно искупила вину.

Постскриптум. В продолжение дня стало известно следующее:

Доктор Бонакэ из долгого разговора с осужденной перед ее отправлением на казнь убедился в ее невиновности. Но следователь, посланный от министерства юстиции выслушать показание Марии Фово, не мог от нее добиться ни слова в подтверждение уверений доктора Бонакэ, потому что страх близкой смерти парализовал несчастную женщину. Следователь не счел возможным взять на себя приостановку исполнения приговора, и Мария Фово была отвезена на место казни. Доктор Бонакэ в отчаянии поспешил в министерство юстиции к генеральному секретарю, и такова была сила его убежденности в невиновности Марии Фово, что генеральный секретарь взял дело на свою ответственность и в ту же минуту отправил курьера с эстафетой о приостановке казни, если она еще не совершилась, и сам вместе с доктором Бонакэ поскакал вслед на место казни. Остальное уже известно.

Исполнив эту первую обязанность, генеральный секретарь и доктор Бонакэ вместе с полицейским комиссаром и несколькими сыщиками отправились в отель де Морсен к герцогу де Бопертюи, чтобы вновь произвести розыск по этому ужасному делу. Мы еще не решаемся передавать, какие странные слухи ходят по поводу этого.

Одиннадцать часов вечера. Сейчас узнали из верного источника изумительную и страшную новость: герцог де Бопертюи сегодня арестован у себя на дому. Оказывается, он — единственный виновник отравления, причинившего смерть его жене. Говорят, что он вполне сознался. При этом рассказываются ужасные, скандальные подробности.

Таким образом, Мария Фово невиновна.

Ах, можно ужасаться при мысли, до какой степени человеческое правосудие способно ошибаться!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дальнейшие подробности завтра.

Четверть первого ночи. Газета была уже набрана, когда стало известно, что герцог де Бопертюи повесился в тюрьме. Все старания вернуть его к жизни оказались безуспешны».

Последнее известие произвело такое ошеломляющее впечатление на слушателей, что несколько минут после того, как полковник Бутлер кончил читать, никто не мог произнести ни слова.

Это оцепенение было нарушено наследным принцем. Он воскликнул:

— Мария Фово… невиновна! Ах! Газета права: трепещешь от ужаса при мысли, какие ошибки возможны в человеческом правосудии!

Герцогиня де Спинола:

— Невиновна! Несмотря на улики против нее?

Сэр Чарльз Гумпрэй:

— Что, ваше высочество, был ли я неправ, когда говорил, что несчастная женщина или невиновна или безумна?

Принц:

— Нет, вы были правы, адмирал, вы оказались более чутким к истине, чем мы. (К Дюкормье.) Ну-с, а вы, дорогой граф, что скажете?

Дюкормье:

— Всегда приятно знать, ваше высочество, что невиновный избежал незаслуженного наказания.

Принц:

— А герцог де Бопертюи! Какой чудовищный лицемер! Как он плакал во время заседания, какую нежную заботливость выказывал к жене!

Княгиня фон Ловештейн:

— Во всяком случае очень хорошо, что он сам себя наказал.

Наследный принц (тихо госпоже Дюкормье):

— Бедный граф! Как он огорчен! Хотя я не имею надежды утешить его в таком ужасном горе, но все-таки могу сообщить ему…

Графиня Дюкормье:

— Вы не договариваете, ваше высочество…

Принц (милостиво и таинственно):

— Да. Я хочу доставить дорогому графу удовольствие: пусть он сам передаст вам о том, что я имею ему сообщить.

(Принц подходит к Дюкормье.)

Герцогиня де Спинола (Дюкормье):

— Несмотря на газетное сообщение, мне, по правде сказать, с трудом верится, что герцог де Бопертюи виновен. В особенности, если вспомнить, что вы нам рассказывали, граф, о его простых вкусах, о его любознательности, заставлявшей его жить в уединении и заниматься наукой.

Дюкормье:

— Что вам на это сказать, графиня? Ведь многие почтенные люди ошибались вместе со мной насчет герцога, поэтому мне следует извинить. Кроме того, в то время как я имел честь видеть герцога, ни по его поведению, ни по его прекрасным отношениям с несчастной женой нельзя было думать, что он когда-либо сделает нечто подобное… если предположить, что он совершил это преступление… потому что, мы уж знаем, хотя бы по Марии Фово, как человеческое правосудие способно ошибаться.

Сэр Чарльз Гумпрэй:

— Вы, граф, сомневаетесь в виновности герцога? А его признание?

Дюкормье:

— Ах! Боже мой! Адмирал, я всегда считаю лучшим сомневаться в дурном. И, наконец, Мария Фово ведь также призналась, однако теперь известно, что она невиновна. Я, конечно, не хочу этим уменьшить ужасное преступление герцога, потому что оно наносит новый, страшный удар моему почтенному покровителю, князю де Морсену.

Принц:

— Боюсь, дорогой граф, как бы ваша нежная и благородная привязанность к несчастной семье не подверглась еще новым жестоким испытаниям…

Дюкормье (уныло):

— Я, ваше высочество, также этого опасаюсь.

Принц берет Дюкормье под руку, отводит его к окну и говорит ему вполголоса:

— Ну, дорогой граф, ободритесь. Мы постараемся утешить вас. Теперь я почти уверен, что вы будете аккредитованы при нашем дворе.

Дюкормье:

— Что я слышу, ваше высочество?

Принц:

— Когда я утром шел пить воды, мне подали длинную депешу от барона фон Сюблов. Те драгоценные сведения насчет Шлезвиг-Голштинии, что вы добыли от графини Мимеска после приезда барона Гердера в Баден, произвели чудо. Король, мой брат, прямо написал вашему государю, прося его оказать ему любезность — назначить вас посланником к нашему двору.

Дюкормье (в упоении гордости):