Том 4. Рассказы - Альфред Бестер

— Пианино? Какое пианино?

— Розового дерева, «Стейнвей». Из одной квартиры на Пятьдесят седьмой улице. Я просто умираю, так хочу иметь его у себя!

— Обзаводитесь мебелью?

— Да, но, кроме того, я хочу после обеда поиграть на пианино. Нельзя же вечно слушать пластинки! Я все уже приготовила: самоучитель, пособия по настройке… А вот перевезти не могу.

— Но ведь в городе полно квартир с пианино! Вы можете поселиться в любой.

— Ни за что! Я потратила пять лет на устройство своего гнездышка и люблю его. Кроме того, где взять питьевую воду?

Он кивнул.

— Да, вода… Кстати, как у вас с ней?

— Я живу в Центральном парке, в доме у пруда, где раньше хранили модели яхт. Прелестное место. Вдвоем мы установим пианино, Джим. Это будет нетрудно.

— Просто не знаю, Лина…

— Линда.

— Простите. Я…

— Вы кажетесь очень сильным. Чем вы занимались раньше?

— Я был профессиональным борцом.

— О!..

— Но последнее время держал бар в Нью-Хейвене. Он пользовался популярностью у спортсменов. А чем занимались вы?

— Работала в «ББДО».

— Что это такое?

— Рекламное агентство, — объяснила она нетерпеливо. — Поговорим об этом позже, если вы останетесь. Я научу вас водить, мы перевезем пианино, и есть еще несколько вещей, которые я… Впрочем, это подождет. А потом уедете на юг.

— Линда, честное слово, не знаю…

Она взяла его за руки.

— Ну, Джим, пожалуйста. Вы можете остановиться у меня. Я хорошо готовлю, и у меня есть прелестная комната для гостей.

— Зачем? Вы ведь думали, что на Земле больше никого не осталось.

— Глупый вопрос. В приличном доме всегда должна быть комната для гостей! В пруду будете купаться, найдем вам шикарный «ягуар»…

— Я бы предпочел «кадиллак»…

— Как угодно. Ну, что скажете, Джим? Договорились?

— Хорошо, Линда, — проворчал он неохотно. — Договорились.

Это был действительно прелестный дом. Овальный пруд в мягких лучах июньского солнца отливал голубизной, там и тут крякали утки. Дом выходил окнами на запад, а вокруг него расстилался парк.

Майо завистливо посмотрел на пруд.

— Только яхт недостает… — произнес он.

— Здесь их было полным-полно, когда я въехала, — сказала Линда.

— Я всегда мечтал иметь модель корабля. Однажды, совсем маленьким…

Майо умолк. Откуда-то донеслись звуки тяжелых ударов, будто камнем били о камень. Все прекратилось так же внезапно, как и началось.

— Что это?

Линда пожала плечами.

— Точно не знаю. Думаю, что разрушается город. Вы еще увидите, как иногда разваливаются здания. Привыкаешь со временем… Ну, входите.

Она вся светилась гордостью за свое жилище, хотя у Майо многочисленные украшения вызвали легкое раздражение. Однако викторианская гостиная, спальня-ампир и «деревенская» кухня с настоящей керосиновой плитой произвели на него впечатление. Комната для гостей в колониальном стиле с изящными светильниками, с диваном на изогнутых ножках и ворсистым ковриком его обеспокоила.

— Здесь все такое девичье…

— Естественно. Я ведь девушка.

— Да, конечно. Я имею в виду… — Майо подозрительно огляделся. — Ну, парню подошли бы менее хрупкие вещи.

— Не волнуйтесь. Диван вас выдержит. Теперь запомните, Джим. Ботинки в комнате снимать. С ковриком будьте поаккуратней, на ночь лучше убирайте. Я взяла его в музее и не хочу, чтобы он трепался. У вас смена одежды есть?

— Только то, что на мне.

— Завтра достанем другую. Ваше тряпье даже стирать не стоит.

— Послушайте, — в отчаянии взмолился он. — Обоснуюсь-ка я, пожалуй, прямо в парке.

— Почему?!

— Видите ли, я больше привык к этому, чем к таким домам. Но вы не беспокойтесь, Линда, я где-нибудь поблизости.

— Чепуха, — твердо заявила Линда. — Вы мой гость и будете жить здесь. Теперь мыться — я угощу вас обедом.

Ели они из дорогих китайских тарелок, пользовались шведскими серебряными вилками. Обед был довольно легким, и Майо остался голоден, но сказать об этом не решился. Не желая придумывать повод выйти в город и перехватить что-нибудь посущественней, он просто отправился спать, сняв ботинки, но совершенно забыв про коврик.

Утром его разбудило громкое кряканье. Соскочив с постели и подойдя к окну, он увидел, как с пруда взлетают утки, испуганные каким-то красным пятном. Когда глаза Майо привыкли к яркому свету, он разглядел, что это купальная шапочка. Потягиваясь и зевая, Джим вышел к воду. Линда радостно приветствовала его, подплыла к берегу и вылезла. Кроме красной шапочки на ней ничего не было. Майо отодвинулся, чтобы на него не попали брызги.

— Доброе утро, — сказала Линда. — Хорошо спал?

— Доброе утро, — ответил Майо. — Нормально. Ух, вода, должно быть, холодная-холодная. У тебя гусиная кожа.

— Вода изумительная. — Она стянула шапочку и распустила волосы. — Где полотенце? Ах вот… Давай, Джим, сразу освежишься.

— Кому охота купаться в такую холодину?

— Ну же, не трусь!

Раскат грома расколол тихое утро. Майо поражен-но уставился в небо.

— Какого черта!.. Что это? Будто самолет прошел звуковой барьер! — воскликнул он.

— Смотри, — приказала Линда. — Вот! — воскликнула она, указывая на запад. — Видишь?

Один из вестсайдских небоскребов величественно оседал, разваливаясь на глазах. Поднялся столб пыли, почва задрожала, и тут же раздался грохот падения.

— Боже, что за зрелище, — пробормотал ошеломленный Майо.

— Упадок и разрушение… — прокомментировала Линда. — Ну, ныряй, Джим. Я принесу тебе полотенце.

Она вбежала в дом. Майо скинул брюки и снял носки, но все еще стоял на берегу, с несчастным видом трогая воду ногой, когда она вернулась с громадным купальным полотенцем.

— Ужасно холодно, Линда, — пожаловался он.

— Разве тебе не приходилось принимать холодный душ?

— Ни в коем случае! Только горячий.

— Джим, если будешь так стоять, никогда не решишься. Посмотри на себя, ты уже дрожишь. Это у тебя что на груди, татуировка?

— Ага. Пятицветный питон. Восточный. Он обвивается по всему телу. Видишь? — Майо с гордостью повернулся. — Мне его накололи в Сайгоне в шестьдесят четвертом, когда я служил на флоте. Красиво, да?

— А не больно?

— Ерунда! Другие парни выставляют это так, будто они перенесли адские муки, но это просто бахвальство.

— Ты служил на флоте в шестьдесят четвертом?

— Ну.

— Сколько же тебе было лет?

— Двадцать.

— Значит, теперь тебе тридцать семь? И седина у тебя преждевременная?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});