Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов - Андрэ Нортон

Чарити открыла какую–то папку, вытащенную из сундука и ахнула:

— Боже мой!

— Только не говорите, будто нашли то, что мы ищем, — не унимался Вэл. Но Чарити, не слушая его, глядела как зачарованная на вытащенный из папки рисунок:

— Это же Одюбон, подлинник.

— А по–моему, всего лишь рисунок птички, — пожала плечами Рики.

Но Руперт уже взял рисунок и папку в свои руки:

— Не может быть! Вы уверены?

— Разумеется. Хотя, конечно, лучше взять этот рисунок в музей для квалифицированной экспертизы. По–моему, он прекрасен!

Руперт уже пересчитывал листки в папке:

— Один, два, три… их здесь всего шесть.

— Но как мог Одюбон попасть в Пиратское Логово? — раздумывала Чарити.

— Довольно просто, — ответил Руперт. — Ведь он жил в Нью–Орлеане. Хотя у нас нет документов, свидетельствующих о том, что он гостил в Пиратском Логове, такое вполне могло произойти. К тому же присутствие в доме рисунков подтверждает, что художник побывал здесь. Завтра я покажу их ЛеФлеру. Не следует оставлять ценности лежать без пользы.

Чарити грустно проводила взглядом папку с рисунками, которую Руперт уже спешил убрать:

— Да, полагаю, не надо им лежать без пользы. Только подумать, что кто–то владеет такими вещами…

— За них не получишь достаточно денег, — заметила практичная Рики. — Даже свои счета не сможешь оплатить.

Рики не могла допустить, что сокровищем может быть назван листочек бумаги с карандашным наброском. Для Рики сокровище всегда должно было выглядеть однозначно: как принадлежащие лично ей большие бриллианты. Вот почему содержимое папки её нисколько не взволновало. И Вэл вдруг понял, что его находка ценных рисунков тоже разочаровала. В конце концов сокровище должно быть сокровищем.

Но Руперт уже отнёс папку к себе в спальню, где она была заперта в один из загадочных чемоданов–дипломатов.

Нераскрытые сундуки отнесли подальше к стене и оставили до прибытия специалиста. В это время на пороге Зала появилась Летти–Лу и объявила, адресуясь к Руперту:

— Миста Рэйлстоун, ланч на столе, вас дожидается. Если вы не пойдёте есть, всё простынет.

— Сейчас идём, — откликнулся Руперт.

— Поставь ещё один прибор, Летти–Лу, — скомандовала Рики. — Для мисс Биглоу.

— Уже поставила, мисс Канда. Так вы идёте?

— Видите, как нами командуют? — пожаловалась девушка Чарити. — Поэтому оставайтесь на ланч, прошу вас.

Чарити попыталась возразить, но Рики остановила её:

— Кого же угощать, как не друзей? Оставайтесь, выпьем кофе. А ты, Вэл, ступай мыть руки. Что значит, уже мыл? Пойди вымой ещё раз, они у тебя как у землекопа!

— Рики любит строить из себя строгую мамочку, — пояснил Вэл удивлённой Чарити. — Как только перестаёшь замечать её наставнический тон, он проходит. Но в том, что руки следует ещё раз помыть, Рики, увы, права.

И он отправился в ванную, сопровождаемый ворчанием Рики:

— Не вздумай вытираться гостевым полотенцем. Ты знаешь: они висят только для того, чтобы все видели, что они есть.

Когда Вэл вышел из ванной, в Длинном Зале никого не оставалось. Семья, не дождавшись его, уселась за ланч. У лестницы лежала небрежно отброшенная шкатулка с крышкой для письма. Вэл подобрал её, полагая, что имеет полное право взять себе эту старинную вещицу.

Глава 7

За удачу!

Однако, подумав, что шкатулка никуда не денется за время ланча, Вэл пристроил её на кресло и направился в столовую. Люси настаивала на необходимости принимать пищу в этом тёмном и мрачном помещении, хотя все Рэйлстоуны испытывали настоящее отвращение к нему. Столовая казалась наиболее неуютной комнатой из всех в доме. Деревянные панели стен, мозаичный пол, хрустальные канделябры и мраморный камин придавали ей зловещий вид. К тому же стены были украшены отвратительными натюрмортами с изображениями убитой дичи, потакавшими дикому вкусу средневековых обитателей и не вызывавшими у современных людей никаких положительных гастрономических эмоций. Только Рики нечестиво веселилась, поглядывая на них.

Впрочем, длинный массивный стол и кресла с высокими спинками в комплекте с большими буфетами и посудой китайского фарфора были вполне симпатичны, если конечно, не принимать во внимание их громоздкий вид. Стол был застелен полотняной фиолетовой скатертью из личных запасов Рики. Расцветка скатерти не гармонировала с посудой, выставленной Летти–Лу. Когда Вэл вошёл, Чарити как раз рассуждала на тему соответствия салфеток, китайского фарфора и стаканов.

— По–моему, эти красно–зелёные блюда выглядят несколько светлее, чем необходимо, — уголки рта Чарити сложились в предательскую улыбку.

— А по–моему, нисколько, — отозвалась Рики. — Скатерть по тону вполне подходит к расцветке убитых уток на картинах.

— Уток? — Чарити подняла взгляд на картины. — Да, пожалуй. Но тогда получается, что утки — это деталь, которую специально подчеркнули цветом скатерти.

Рики пристально разглядывала картину на стене:

— Конечно. Полагаю, картины в нашей столовой уникальны. В наши дни больше никто не позволяет себе украшать столовые портретами мёртвых уток.

— Думаю, те, кто не украсил столовые подобным образом, должны только поблагодарить Бога, — заметил Руперт. — Утки довольно гадкие.

Рики стояла на своём:

— Нет уж, уточки премилые. Например, выражение остекленелых глаз — вот на этой картине. Так и просится надпись: «Убитая, но не забытая».

— Передайте, пожалуйста, хлеб, — вмешался Вэл, пытаясь прервать обсуждение художественных достоинств картин

Рики невозмутимо подвинула к нему блюдо с золотистыми ломтиками кукурузного хлеба и продолжила:

— Полагаю, утки выполнены в несколько сюрреалистической манере. Они отдалённо напоминают общепринятые ночные кошмары.

Стараясь не смотреть на уток, Чарити спросила:

— Но, может быть, в доме есть и действительно хорошие картины?

— Три действительно хорошие картины из нашего дома отданы в музей, — пояснил Руперт. — Это полотна не слишком известных мастеров. Но картины интересны с исторической точки зрения. Одна из них — портрет леди Риканды, ещё на одной изображён Рик, тот самый пират, который потом пропал без вести. ЛеФлер говорит, что эти картины — самое ценное, что у нас есть. Кстати, я видел репродукции этих картин. Так вот, Вэл очень похож на Рика. Если бы не разница во времени, можно было бы сказать, что Вэл позировал художнику, писавшему этот портрет.

Все обернулись к Вэлу. Весьма польщённый, он привстал и поклонился:

— Я всегда смущаюсь, слыша комплименты в свой адрес.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});