Три креста - Григорий Александрович Шепелев

всему от дикой усталости, океан по имени Тихий встал на дыбы.

Это был, действительно, смерч. Первый порыв ветра, воем пронзив гнетущую тишину грозового сумрака, разъярённо ударил по парусам. От этой пощёчины корабль вздрогнул. Дав сильный крен, он зарылся в воду по самый планшир подветренного борта, и – набрал ход по вздыбившимся волнам. Но ветер усиливался, и вскоре все паруса пришлось снять. Бом-кливер, который Энди снять не успел, не справившись с узлом Стивена, оглушительно лопнул по всей длине, и оба обрывка затрепыхались. Один из портов пушечной палубы по преступному недосмотру не был задраен. Это заметили лишь тогда, когда там воды набралось почти по колено, и кое-как исправили ситуацию. А потом что-либо предпринимать стало бесполезно. Казалось, весь океан – от материка до материка, от адских глубин до необозримой поверхности, всей своей Посейдоньей мощью обрушился на корабль, как лев на блоху, ползущую по его спине. И лев опрокидывался, ревел, метался и бесновался, чтобы стряхнуть с себя эту микроскопическую букашку, будто она ему досаждала невероятно.

Кругом стоял такой треск и вой, что никто на судне не мог услышать другого, даже если кричали в самые уши. Неимоверные волны вздымались над кораблём, как стены египетских пирамид, а затем, обрушиваясь, смывали с палубы всё, что не было прочно закреплено. Но Готфрид ван Страттен, стоявший перед штурвалом, казалось, был частью палубы. Он стоял и смотрел, как ополоумевшая стихия терзает его корабль и как «Летучий Голландец» всё-таки движется к мысу Горн, на встречу с Атлантикой. Иногда бриг взлетал на такие волны, что все матросы, цеплявшиеся за снасти, зажмуривали глаза и быстро молились, думая, что настал их последний миг. Ещё больший страх охватывал их, когда они видели надвигающуюся волну с пышным белым гребнем, которая иногда тянулась от горизонта до горизонта и нависала над кораблём, чтобы разнести его вдребезги. Но «Летучий Голландец» чудом выдерживал и падения, и удары. И ночью он огибал проклятый мыс Горн, к югу от которого смерч бесился ещё свирепее.

Смог ли Готфрид ван Страттен, в конце концов, обогнуть Пасть Дьявола? Или он до сих пор продолжает это занятие? Неизвестно. Но в полночь Клер, лёжа на песке, услышала наяву колокольный звон, который донёсся со стороны океана сквозь завывание бури. Через три дня, когда буря кончилась, Клер, Элен и Софи поднялись с мушкетами на высокую гору, чтоб оглядеть пролив Дрейка и Магелланов пролив на подступах к мысу Горн. Но подзорной трубы у них уже не было, и, конечно же, пролив Дрейка южнее скал Огненной Земли увидеть не удалось. И ни одного судна девушки не заметили – ни на западе, ни на юге, ни на востоке, сколько ни всматривались в суровые океанские дали. Позади трёх храбрых путешественниц лежал дикий и неизведанный континент, который превосходил размерами Африку, а перед их глазами сливались два океана – Тихий и Атлантический. Наблюдать за встречей этих двух братьев, конечно, можно было бы и до вечера, а потом ещё и при свете звёзд, если бы не холод и голод. Ведь на одних сухарях долго не протянешь, а трудный путь к восточному побережью Южной Америки – не осилишь. Француженки полагали, что там, на западной стороне Атлантики, их, наверное, подберёт какой-нибудь европейский корабль, плывущий на Родину. Почему бы и нет? Спустившись с горы, они поохотились без большого успеха, затем поспали в лесу, и на другой день, утром, двинулись в путь сквозь плотный туман. Но это – уже совсем другая история.

Эпилог

Несчастная Кочерыжка искала море несколько дней, а моря всё не было. Между тем, оно ей весьма пригодилось бы, потому что жара стояла невыносимая. Солнце жгло двадцать часов в сутки. Вода в колодцах была нагретая. Рек, озёр и ручьёв первые три дня на пути встречалось ничуть не больше, чем морей с океанами, то есть – ровно нисколько. Голод не мучил её совсем, но жажда томила. Наводить справки о море у жителей населённых пунктов, через которые Кочерыжка шла, было бесполезно. Все эти странные люди – дети и старики, мужчины и женщины, её просто не замечали. В упор. Совсем. Сначала она, разумеется, удивилась этому очень сильно. Потом возникло предположение, что они обижены на неё и воротят нос. Но это уж было ещё менее понятно: какие к ней у них могут быть претензии? Что за вздор? Они ведь не жили в Кунцево и едва ли знакомы с её мамашей, которая ох как любит выдумывать про неё страшилки, одна другой непригляднее!

Задолбавшись ломать башку над этим дебильным ребусом, Кочерыжка решила напрямик выяснить отношения с обитателями одной из этих загадочных деревень. Ну, и что вы думаете? При первой попытке это осуществить секрет был раскрыт. Она поняла, что эти ребята её не видят. Угу. Она для них – невидимка! И – сразу камень с души упал. Во-первых, исчезло чувство вины. Во-вторых, не видят – значит, можно раздеться. Полностью. Догола. И позагорать. Мгновенно осуществив данное намерение и бросив свой гробовой наряд прямо на дорогу, голая Кочерыжка весело пошла дальше, смеясь над теми, кто вроде бы и смотрел прямо на неё, красивую девку в самом красивом прикиде, какой только может быть у красивой девки, но чёрта лысого видел! Так им и надо. Всё же они – какие-то странные. Очень странные.

А животные – ослы, овцы, собаки, лошади, кошки, не были странными. Они видели Кочерыжку и подбегали к ней. И она их гладила. А ещё давала им хлеб, который брала в домах – конечно, без спросу. Какой смысл спрашивать, раз тебя не только не видят, но и не слышат? Впрочем, если бы Кочерыжка стала для всех своей – маловероятно, что это бы изменило её манеры. Побыла, хватит! Скверное воспитание – вина мамочки. И не только её одной. Кругом – одни сволочи. То, что кажется им постыдным, должно приветствоваться. Да, с людьми Кочерыжка ладила всегда плохо. Другое дело – животные. У овцы она никогда бы даже и крошку не своровала, а у собаки – тем более.

Без особой необходимости – то есть, без необходимости украсть хлеб для своих друзей, Кочерыжка к людям в жилища не заходила. Ей было крайне неинтересно, чем они там занимаются. Как-то раз она ненароком застала парня и девку за любопытным занятием. Посмеялась. Но у собак смешное занятие получалось как-то поэстетичнее, и не стала долго смотреть. Спать она могла прямо на земле, благо что и ночью трудно было замёрзнуть. Ночи, надо признаться, были