Девятный Спас - Анатолий Брусникин

Обрадовался Дмитрий, просветлел.

— Ох и голова у тебя, Ильша! Прямо дума боярская!

Илья такой хвалой не ульстился — боярская дума у крестьянина была не в чести.

— Сам ты дума! Вставай, дворянский сын, неча рассиживать!

Старых стрелецких слобод на Москве было не одна и не две, а больше двадцати, по числу полков, ныне уже не существующих. Все обойти — не одна неделя понадобится. На счастье, Дмитрий вспомнил, как Алёшка в разговоре поминал, что десятники, которых он выслеживал, все из бывшего Гундертмаркова приказа, чьи улицы расположены близ Сухаревки. Туда сыщики и отправились. В первом же кабаке, угостив зеленым вином одного слобожанина, узнали, что надо: Зиновия Шкуры дом был в конце Последнего переулка, дом Конона Крюкова тоже неподалёку — за прудом, на Самотёке. Оба стрельца, видно, и впрямь слыли здесь людьми не последними — пьянчужка знакомством с ними гордился. А может, и врал, что знаком, неважно.

Очень довольные собой, друзья вышли из кружала, порешив, что теперь действовать станут поврозь. К одиночке внимания меньше, да и вдвое больше вероятия, что рыба клюнет. Замысел был простой, но верный.

Пристроиться напротив десятникова дома и ждать, пока чего подозрительного не приключится, а там уж поступать, как ум подскажет.

Попрощались у церкви Николы, что в Драчах. Один пошёл вверх по переулку, другой вниз, к Неглинной речке.

Илье достался Зиновий Шкура, дом которого был ближе. От колодца второй, с жестяным кочетом над крышей. Встал Илья напротив. Что делать — непонятно.

Дом как дом, улица как улица. Обыкновенная, московская. Заборы, ворота, возле ворот скамейки. Там бабы сидят, семечки лузгают. Калики перехожие от двора к двору, побираются. А ещё слепые, три человека при поводыре, неподалёку стоят, гнусавят нескончаемую былину о Соловье-Разбойнике.

Принялся Ильша перед домом похаживать. Соскучиться не боялся — хождение было ему в отвычку, а каждый шажок в радость. Прогуляется в одну сторону, на шкуринские ворота поглядит, и обратно шествует. Да снова. Да ещё. Недолго, однако, эдак погулял.

Ходке на пятой, много на шестой, накинулись на него со всех сторон, словно разом взбесившись, и калики перехожие, и слепые, и поводырь, всего же человек семь-восемь. Кто сзади на плечи вспрыгнул, кто ногу обхватил, кто попробовал руки за спину крутить.

Эге, сообразил Илья, на ловца и зверь. Вот они, стрельцы-заговорщики, сами нагрянули.

И осторожно, чтоб греха на душу не взять, стал их охаживать. Одного легонько по лбу шлёпнул, другого локтем под вздох, третьего просто отпихнул — бедняга через голову перекувырнулся и не встал.

Самый последний, кто сам не наскакивал, а лишь других науськивал, видя такое происшествие, сунул что-то в рот, и как дунет. Раздался пронзительный свист, от которого засверлило в ушах. Но Ильша кулаком достал и последнего по загривку. Упал лихой человек, из губ вывалился малый медный напёрсток. Илья сразу узнал: казённая свистулька. Зачесал голову.

Кого ж он, тово-етова, побил-то? Преображенских, что ли? Ай, нехорошо.

Ну конечно! Дьяк Зеркалов мужчина ушлый. Тоже сообразил к домам десятников, чьи имена известны, шпигов понасажать: вдруг кто подозрительный появится. Вот он и появился…

Скольким государевым слугам руки-ноги поломаны, башки пробиты. Непорядок!

Не успел Илья вдоволь насокрушаться, как издали, с той стороны, куда отправился Никитин, донёсся уже знакомый тошнотворный свист.

Выходит, и Митьша в засаду угодил. Само собой: раз шпиги тут стерегли, то у дома Крюкова тоже. Да-а, незадача.

Со стороны Сретенских ворот, быстро приближаясь, раздался бешеный топот множества коней.

Илья недоуменно повернулся в ту сторону и вспомнил: это ж летучий отряд, на свист скачет. Придётся, однако, объяснять, что невразумение вышло.

Внезапно кто-то подбежал сбоку, дёрнул богатыря за рукав.

— Дядя, за мной давай!

Молодой парень, востроносый, в выцветшем стрелецком кафтане.

— Не бось, свой я. Данька Легкой, стрелецкий сын. Зиновий Силыч велели за домом доглядывать. Как ты этих-то пошвырял, а? Будто кутят! — восхитился парень. — Ишь, нищими прикинулись. Мне-то и невдомёк.

В конце переулка заклубилась пыль.

— Сюда!

Данька тянул к забору. Отодвинул доску, пролез. Илья тоже попробовал — никак. Тогда рванул, кое-как продрался, свалив пол-изгороди.

— Уф! Веди меня к Зиновию, — велел он парнишке. — У меня к нему разговор.

— Это я понял. — Стрелецкий сын подмигнул. — Огородами пройдём, тут недалече.

Кажется, дело складывалось удачно, Илья был доволен.

* * *

Миновали ещё сколько-то заборов, причём выяснилось, что для перелазу через препятствия Ильшины ноги приспособлены плохо. Сколько он их не задирал, высоко подниматься они не желали. Проще было выдернуть колья вместе с досками, а потом воткнуть обратно.

И уставали ноги быстро. Пару раз Илья садился на что придется, отдыхал. Утешал себя тем, что скоро приобыкнет.

Во время одной такой отсидки пристала к нему бездомная собачонка, каких на Москве видимо-невидимо. Была она не поймёшь какого цвета, хвост баранкой, над носом кустистая шерсть.

— Чего тебе, кочерыжка? — неосторожно обратился к ней Илья, и всё, пристала репьём, проклятущая.

Была у Ильши такая особенность: живность к нему так и липла. Лошади, собаки, кошки, даже гуси. Силу, что ли, чуяли.

А с бродячей собакой, если ластится, разговаривать нельзя — сразу прицепится, станет хвостом вилять, в глаза заглядывать. Возьми, мол, к себе, хозяин.

Данька на пса шикнул, но тот парня за важную особу не держал, льнул только к Илье. Пнуть же божью тварь было жалко.

— Ладно её, пускай бежит, — сказал он.

И дальше двинули втроём: стрелецкий сын поспешал впереди, нетерпеливо оглядываясь; за ним топал Илья; замыкала шествие дворняжка. Время от времени Данька пытался выспросить, откуда-де и по какому к Зиновию Силычу делу. «Ему и скажу», — ответствовал Илья, ещё не придумавший, как себя вести с десятником.

Тайник у Шкуры оказался не особенно мудрёный — банька на каком-то огороде.

— Тута мы проживаем, Легкие, — показал на расположенную неподалёку избёнку провожатый. — Батя мой с Зиновьем в одной сотне служил. Голову ему срубили шведы, бате-то.

Ох и заговорщички, покачал головой Илья. Нечего сказать, глубоко запрятались. Ещё денёк-другой, и всех вас до одного сыщут-выловят. Шпигам довольно будет посмотреть по стрелецким книгам, кто с кем служил.

Шкура сидел на лавке чистый, намытый-напаренный. Наверное, со скуки только и делал, что баню топил.