Операция "ГОРБИ" - Анна Гранатова

— Да, а, собственно, что с тобой приключилось?

— О, черт! Проще разговаривать с каменной статуей.

— Ты недовольна моей холодностью? Но зачем бередить старые раны? И разве не ты меня первая бросила?

— Ты сам... ушел.

— Да. Я сам ушел. Я сам уковылял. На своих костылях. Я уехал в Курган, к доктору Илизарову. Лечить искалеченную в Афгане ногу. Тебе не нужны были инвалиды. Невыгодная и бесполезная партия! Одноногая обуза вместо бодро прыгающего мешка денег! Я помню, как с презрением ты смотрела на меня возле Института травматологии. И на мои чувства тебе было наплевать.

— Но теперь же ты вполне здоров? Ничуть не хромаешь. Пожалуй, даже можешь сплясать польку!

— Как поздно и как не вовремя выясняются такие подробности! — Чижов горько усмехнулся.

— Почему ты ни разу мне не позвонил?

— А что бы от этого изменилось? Она отвела взгляд в сторону.

— Все-таки было бы лучше.

— Лучше было бы нам с тобой больше вообще не встречаться, — он наморщил брови. — Никогда.

— Но ты видишь, судьба свела нас вновь! Так угодно Богу.

— С каких это пор ты стала религиозна?

Ирис смотрела на него тяжелым непонимающим взглядом. Потом взяла из угла веник и, беспомощно сев на корточки, стала собирать белые осколки разбитой чашки.

За окном стало совсем темно. В больничном зеркале тускло отражался уличный фонарь. Солнечный закат окрасил в цвета запекшейся крови старые тряпичные больничные кресла. Очень много крови. «Где я видел столько крови? — подумал Чижов. — На трупах солдат афганской войны, на бинтах раненых, на умирающих кабульского госпиталя». Лето умирает. Август, прощание с летом. За окном полыхал закат. Все предметы неожиданно потеряли в сумерках свою яркость, стали грязно-серыми и бурыми, землисто-черными. Последние лучи заходящего солнца скользили по стеклянным глазницам РДКБ, и одна половина здания полыхала, как от пожара, а другая оказалась в тени и мраке.

— Пойдем отсюда, Саша. Я расскажу, что со мной все это время было...

— Ирис, мне это все неинтересно.

— Но вспомни Экзюпери! Ты приручил меня, и потому ты за меня в ответе...

— Ладно. Пусть так. Я в ответе за тебя, а также за все остальное. Видимо, и за нынешний путч я отвечаю тоже?

Он вспомнил, что были дни, когда в таких же вечерних сумерках уходящего лета они предавались романтике молодости, бродя ночь напролет в каком-нибудь парке. Как давно это было! Заходящее солнце, окрашивающее в красное вино и червонное золото кроны деревьев и крыши домов... Печальная гладь холодного темного лесного озера, шум ветра, застрявшего в иглах изумрудных сосен, и долгие молчаливые встречи, на берегу спокойствия и умиротворения.

Но уж допито вино, и золото потускнело, и мертвая сухая листва с облетевших деревьев шуршит под ногами. И лишь редкие осенние бабочки с потускневшими крыльями все еще глупо и безнадежно летят на свет и тепло.

Повремени, мгновенье! Остановись в прощальном полете в безвестность! Постой, не спеши, звездное лето, вступать в полосу безвременья. Блесни еще раз, луч заходящего солнца, и, вечерние сиреневые сумерки, отступите на миг, подарите еще немного тишины и грусти, пока холодная черная ночь не выпустила своих хищных когтей...

Он пытается все осмыслить. Зачем? Разве это что-то изменит? Разве можно склеить давно разбитую любовь, как осколки белой больничной чашки? Она внимательно посмотрела на него и нежно коснулась его плеча своей жилистой рукой. Он брезгливо отдернул плечо. И ее лицо тут же погасло.

— Не понимаю, почему я тогда не осталась с тобой? Когда ты приехал из Афгана, раненый...

— Во всем виноват я, Ирис.

— Не время разыгрывать комедию! — ему показалось, что она его сейчас ударит.

— Понимаю, — сухо кивнул он. — Ирис, я отлично понимаю твой гнев. Я вообще могу довольно многое понять. Кроме одного. Я не могу понять, как человек, который однажды предал меня, мог это забыть. Я не злопамятен. Но предательства не прощаю.

Она стояла, опустив глаза в землю.

— Меня жизнь сильно побила, Саша... и я сделала выводы. И неужели ты сейчас уйдешь?

— Да, Ирис. Уйду. И никогда больше не вернусь.

— Но как ты можешь! Именно сейчас! Когда город на военном положении!

— Завтра все закончится. Путч — явление временное. А вот склонность к предательству... Это либо есть, либо — нет. Меняется ветер, меняются ориентиры, и поворачивается стрелка флюгера. И нельзя требовать от флюгера быть верным и устойчивым, как компас, который всегда идет за Полярной звездой.

— Оставь пафос для театрального спектакля! Ты бы еще Иуду вспомнил. Это я-то флюгер?! — ее лицо стало бледным, а глаза водянисто-прозрачными. — Не уходи...

— Я не могу остаться, Ирис... Любовь давно ушла и мне тоже пора идти. Ушла, иссякла надежда и верность, и все мечты тоже рухнули. Изменились ориентиры, изменилось время. Я пытался уберечь тебя от ложных ценностей... Но, увы. Я был плохим учителем Ирис. Прости меня.

Он торопливо выбежал в коридор и с трудом нашел выход из здания. Сторож проводил его молча недовольным взглядом. Уходя с территории больницы, Чижов оглядывался, боясь, что Ирис побежит за ним и схватит за руку. Обогнув угол чугунной ограды, он остановился и прислушался. Все было тихо.

Она не пыталась его догнать.

МЕРТВЫЙ СЕЗОН 19 ОКТЯБРЯ 1991 ГОДА. МОСКВА. ПУШКИНСКАЯ ПЛОЩАДЬ

Осенние холода в Москве наступают быстро. Холодный ветер в считаные дни обрывает с деревьев пожухлые листья и гонит по небу сизые, набухшие от дождевой влаги облака, так что на душе становится тоскливо и тревожно.

В эти сумрачные дни, когда все живое замирает и готовится к зиме, хочется усесться в уютное кресло возле камина, закутаться в теплый шерстяной плед и, глядя на огонь, весело пляшущий на пылающих углях, думать о чем-то хорошем и радостном. Не помешает и глоток горячего красного вина или глинтвейна с корицей — зимнего напитка, согревающего душу и тело. И невольно приходят на ум строки великого русского поэта А. Пушкина1:

Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день, как будто поневоле, И скроется за край окружный гор.

Печален я, со мною друга нет, С кем долгую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать веселых много лет... Я пью один...

Однако в тот октябрь уходящего 1991 года немногие москвичи пребывали в романтичном настроении. Прежний неторопливый и размеренный образ жизни и неспешные дружеские встречи за стаканом солнечного вина сменила лихорадка вечно спешащих москвичей. Торопливое, нервное море людей, каждый из которых оставался глубоко одиноким. Русское широкое веселье, когда было принято дружить целыми домами и улицами, сменилось острожным и сдержанным общением прагматичных индивидуалов-либералов. Столицу захватила новая эра — ЗО-

1 А. Пушкин. «19 октября».

ЛОТОГО ТЕЛЬЦА, и слышна была уже поступь наступающей армии нового общества потребления.

Первой ласточкой ОБЩЕСТВА ПОТРЕБЛЕНИЯ стало появление в столице сети американского фастфуда. В Москве появился МАКДОНАЛЬДС! Это был своеобразный подарок москвичам в канун наступающего 1991 года. В первый же день работы, 31 декабря 1990 года, ресторан «Макдональдс», открытый на Пушкинской площади, собрал невиданное количество посетителей, побив все рекорды в истории этого заведения даже у себя на родине, в США!

30 тысяч москвичей и гостей столицы вместо подготовки к праздничному новогоднему столу... отправились под крышу фастфуда на «Пушке»! Традиционному новогоднему салату «оливье» и шампанскому с красной икрой люди добровольно предпочли булочку с котлетой и стакан пепси!

Договор аренды, подписанный между московскими чиновниками и «Макдональдсом» на 49 лет, американцев не оставлял в убытке, ведь территория под ресторан сдавалась по цене всего... 1 рубль за 1 кв. метр. Кто бы мог подумать, что лавина «рынка», обрушившегося на Первопрестольную, в считаные месяцы превратит этот «показательный арендный договор» в нелепый комикс?

Впрочем, москвичи быстро втягивались в новый стиль жизни. За несколько месяцев 1991 года горожане успели привыкнуть к появлению в центре Москвы символа американской «культуры». «Макдональдс» уже не воспринимался как восьмое чудо света. Полуторачасовые очереди за биг-маками и «модным» фастфудом, изначально тянувшиеся аж от фонтана на «Пушке», заметно поубавились. Но «Макдональдс» прочно завоевал сердца и желудки горожан. Обыватели оживленно делились друг с другом впечатлениями от кормежки в американском «ресторане»: кормят быстро, съедобно, а главное, предсказуемыми блюдами. Заказал стандартную котлету в булочке под названием «биг-мак» — именно такую стандартную котлету и поучишь! А над американскими же фильмами, в которых демонстрировался вред для здоровья от «Макдональдса», только посмеивались, мол, конкуренты по бизнесу способны снять и компрометирующие фильмы!