Командировка - Борис Михайлович Яроцкий

отца. Тарас только и успел крикнуть: «Мамка!» Но тут раздался оглушительный залп, и люди, стоявшие у стены, словно нехотя, попадали.

Тарас кинулся к родителям, расталкивая солдат, перезаряжавших винтовки.

— Куда, сопля? — Его схватил за волосы офицер, весь в ремнях и с наганом, швырнул на груду камней из развороченной мостовой.

Скуля и плача, Тарас хватал булыжины — тяжелые и скользкие, они вываливались из рук.

Расстрелянных бойцов самообороны похоронили на следующий день, а маленького Тараса взяла к себе мамина подруга — фельдшерица тетя Лиза. Она и стала мальчику второй матерью.

С «аттестатом зрелости» Тарас пришел в военкомат, попросил, чтоб его направили служить в войска НКВД. Потом было военное училище, высшая школа НКГБ. В войну командовал заградотрядом: ловил диверсантов и дезертиров. Диверсантов передавали в армейский Смерш, а дезертиров по ночам выводили в сосновый бор. И каждый раз, когда приговоренных выстраивали перед ямой, вспоминал пасмурный июльский день, когда белые расстреливали его родителей. С детства он мечтал расстреливать деникинских офицеров. Но время их уже давно ушло. Тайная мечта, казалось, так и осталась мечтой.

После войны он служил в Москве и там узнал, что скоро будут казнить изменников Родины и в их числе генерала Деникина. Тарас Онуфриевич обратился к своему высокому начальству и попросил не отказать ему в просьбе — собственноручно повесить генерала Деникина.

— Добро, — сказал высокий начальник, — мы вас включим в группу исполнителей воли народа.

После казни изменников Родины Тарасу Онуфриевичу предложили возглавить Управление госбезопасности на Украине, в закрытом городе. Там закладывалась новая отрасль оборонной промышленности.

Так Ажипа, к тому времени уже подполковник, оказался в Прикордонном. Сына, чтоб не испортился, он не рискнул оставить в Москве, в интернате, привез с собой. Его товарищи по войне стали генералами, он вырос только до полковника. Выше подняться в звании не позволила должность.

Менялись директора «почтовых ящиков», секретари горкома, а кагэбист Ажипа оставался все в одной и той же должности. В отставку его вытолкнули за поддержку гэкачепистов. Но дальновидные люди без работы его не оставили.

Семена, которые он долгие годы сеял в головах своих подчиненных, давали всходы. Всходы были всякие: одни пропадали на корню, другие успевали заколоситься и тоже пропадали, а вот третьи…третьи радовали урожаем. Но были еще и четвертые — это были отборные зерна, которые могут храниться годами, ждать своего часа, как ждет своего всхода зерно лотоса, заложенное в гробницу фараона: зерно лотоса даже через тысячу лет, найдя благодатную почву, способно дать могучие побеги.

На свой отборный «посевной материал» Тарас Онуфриевич возлагал особые надежды. Вокруг него постоянно крутились бойкие, одаренные мальчишки и девчонки, собранные со всего южного края.

Каждый год, в декабре, в годовщину ВЧК, он вручал редчайший значок, сделанный по спецзаказу в одном «почтовом ящике». Значки носили скрытно. Только посвященные знали их назначение. Примерно так в двадцатые годы московская милиция пользовалась значками «Общества легавых собак», которого не существовало. Об этих редчайших значках знал узкий круг лиц — несколько десятков ребят Северного Причерноморья.

Подъезжая к интернату, Иван Григорьевич рассчитывал увидеть маленький домик отставного офицера с крохотным садиком и огородом: много ли одинокому пенсионеру надо. А то, что он был одиноким в семейной жизни, ни для кого не было секретом: второй раз Тарас Онуфриевич не женился. Его жена — Оксана Нестеровна — Славкина мать — погибла в оккупацию. Она была радисткой подпольной группы НКГБ. Перед отходом частей Красной армии ее поселили в пригороде Полтавы. В октябре 1942 года она имела неосторожность пойти на митинг по случаю вручения Полтаве награды за выполнение плана хлебозаготовок (и у немцев, оказывается, были планы). На митинге ее опознала какая-то харьковчанка. «Цю дивчину мы выбыралы в миську раду», — сказала она полицейскому. Оксану Нестеровну полиция передала в гестапо, после пыток ее расстреляли вместе с полтавскими комсомольцами Ляли Убийвовк.

Тарас Онуфриевич любил детей. Будучи могущественным начальником, организовал шефскую помощь «почтовых ящиков,» и на территории Николаевского сельсовета построил школу-интернат для особо одаренных детей.

Подбирали ребят сотрудники Управления госбезопасности и лично Тарас Онуфриевич. А подбирать он умел. Годами изучал кандидатов, давал им незначительные поручения, преподносил эти поручения под видом незатейливой детской игры. Заглядывая далеко вперед, Тарас Онуфриевич обеспечил школу финансами на многие десятилетия. Ему было многое позволено. Так он получил исключительное разрешение: нигде не фиксируя, обменять нескольких пойманных далеко от Прикордонного агентов на крупные суммы денег и эти деньги положить в Швейцарский банк на предъявителя.

Директором школы-интерната был офицер госбезопасности, талантливый педагог Богдан Мефодьевич Музыченко. Полковник Ажипа числился при школе дворником. Ему подчинялся Музыченко, как и все остальные педагоги, тоже бывшие сотрудники госбезопасности.

В официальных документах это учебное заведение значилось как «Школа-интернат для умственно отсталых детей». При встрече с незнакомыми людьми ребята прикидывались идиотами. В числе педагогов были опытные психиатры, обучавшие своих воспитанников навыкам перевоплощения.

Глава 54

Когда «газель» въезжала в школьный двор, из-за кирпичного сарая выскочила стайка ребятишек. Водителю и его пассажиру стали делать рожицы, показывать язык.

— Никак дети «веселой ночи»? — заметил Вася. — Значит, верно говорят, не интернат, а дом сумасшедших.

— Может быть, — неохотно согласился Иван Григорьевич.

Со спортивной выправкой моложавый вахтер показал, куда заруливать и где выгружать гостинцы. Вася зарулил в дальний угол двора, а вахтер повел Ивана Григорьевича в глубь школьной территории. Аллея, обсаженная пирамидальными тополями, спускалась в лощину. Деревья вот-вот покроются зеленью. Миновали приземистое одноэтажное здание под серой, как побитый асфальт, черепицей.

— Это учебный корпус, — объяснил вахтер.

Здание как здание, ничего особенного. За учебным корпусом начиналась поросшая ивняком лощина. В пяти километрах отсюда она выходила на пологий берег Днепра. На склоне лощины за учебным корпусом виднелся домик, выложенный из красного облицовочного кирпича.

— Хижина деда Тараса, — показал на домик вахтер. — Дед в курсе о вашем прибытии.

Вахтер вернулся выполнять свои обязанности, а Иван Григорьевич направился к домику. Последний раз с полковником Ажипой он виделся в актовом зале Высшей школы КГБ. Тарас Онуфриевич читал лекцию об особенностях работы иностранных разведок на советских предприятиях военно-промышленного комплекса. В перерыве они встретились. Тарас Онуфриевич был немногословен.

— Ваня, я тебя благословил. Не подведи.

— Как можно, товарищ полковник.

— Отвыкай от слова «товарищ»…

Вот и весь разговор. Как он теперь встретит?

Встретил, как отец встречает любимого сына после долгой-предолгой разлуки.

— Давно надо было бы, — упрекнул без обиды.

— Виноват.

— Ты еще скажи, как в армии: «Виноват. Молодой. Исправлюсь», Не люблю я этого слова — виноват, то есть «признающий вину». А какая она у тебя?

— Вроде