Голодная Гора - Морье Дю

- Но ведь я еще не избран, - протестовал Генри.

- Ну, самое трудное уже позади.

Они еще поговорили, обсуждая дела в Дунхейвене, перевозки, торговлю медью вообще, и Генри как раз собирался уходить, когда мистер Вильямс сказал, как бы между прочим, что Генри уже не первый член семьи, который сегодня к ним приходит.

- Да что вы? - удивился Генри. - Кто же это был?

- Сегодня утром заходила ваша матушка, - сказал мистер Вильямс. - Я нахожу, что она отлично выглядит. Она, видите ли, заходила насчет продления долгового обязательства, и я, конечно, сказал, что все будет в порядке.

- Долговое обязательство? - удивленно повторил Генри.

- Да, в прошлом квартале мы ссудили ей пятьсот фунтов, как вы помните; чек мы послали ей во Францию, и теперь она хочет получить еще столько же. Мы, разумеется, вычли эту сумму из того, что вам причиталось от нас получить в конце года. Она сказала нам, что таково ваше распоряжение.

Генри ничего не мог понять. Он не давал никаких распоряжений и ничего не знал о займе, полученном матерью. Она, как видно, действовала через его голову, не имея на это никакого права...

Молодой Вильямс смотрел на него с любопытством. Генри с трудом удалось взять себя в руки.

- О да, - сказал он, - теперь я припоминаю, мы с матушкой говорили об этом. Ну, мне пора идти, рад был встретиться с вами.

- До свидания, мистер Бродрик, и желаю вам удачи.

Генри вернулся в отель в полной растерянности. Боже мой, как могла маменька так поступить, лгать этому Вильямсу, вместо того, чтобы просто прийти к нему и попросить денег. Он не мог этого понять. Зачем ей понадобились деньги, и как, черт побери, она их тратит? Придется с ней поговорить, задать ей кое-какие вопросы, нельзя же держать все это в себе. Если бы Кэтрин была здесь, она бы знала, как со всем этим обойтись.

Фанни и Билл сидели в холле отеля вместе с мисс Гудвин, подругой Фанни, а рядом, как водится, находился Том Калаген, готовый ей услужить. Герберт куда-то вышел. Если бы там не было мисс Гудвин, Генри, вероятно, посоветовался бы с Биллом и Томом, но не мог же он обсуждать такую щекотливую тему в присутствии постороннего лица.

- Где матушка? - неуверенно спросил он.

- Должно быть, у себя в комнате, - ответила Фанни. - А ты где был? Мы уже беспокоились. У тебя усталый вид.

- Нервы, - сказал Том. - У нашего бедняги Генри до сих пор все шло гладко, а сейчас он не уверен - что-то принесет ему сегодняшний день?

Генри ничего не ответил. У него не было настроения для шутливой беседы. Он поднялся на второй этаж гостиницы, прошел по коридору до номера матери и постучал в дверь. Фанни-Роза провела в этой комнате всего три дня, но уже успела превратить ее бог знает во что: по всему полу были разбросаны туфли и ботинки, на стульях валялись платья, а на туалетном столике были свалены в кучу шпильки, перчатки, бархотки и носовые платки. Фанни-Роза сидела на кровати, рядом с ней стоял чемодан, и она прятала в него что-то под сложенные платья.

- Герой-победитель, - с улыбкой приветствовала она вошедшего сына. - У тебя не болит живот, бедный иой мальчик? У твоего отца всегда болел живот перед бегами. Нервы, бывало, натянуты до предела, и притворяется, что ему безразлично, выиграют его собаки или нет.

- Я пришел сюда не для того, чтобы разговаривать о выборах, - сказал Генри, садясь рядом с ней на кровать. - Мне безразлично, так это будет или иначе. И пришел поговорить о вас.

Фанни-Роза удивленно приподняла брови; встав с кровати, она подошла к туалетному столику и стала расчесывать волосы.

- Я только что заходил к Оуэну Вильямсу, перед тем, как прийти сюда, сказал Генри, - и он мне сообщил, что вы были у него утром и взяли в долг пятьсот фунтов, сказав, что действуете по моим указаниям. Кроме того, он мне сказал, что вы взяли такую же сумму и в прошлом квартале. Дорогая матушка, что все это означает?

- Милый мальчик, ты выглядишь совсем как школьный учитель, - засмеялась Фанни-Роза. - Тебе бы следовало выступить в поддержку мистера Гладстона, вместо того, чтобы быть его противником. Да, этот молодой мистер Вильямс был весьма любезен. Я ему очень благодарна.

- Но я не понимаю, - настаивал Генри. - Скажите на милость, почему вы не пришли за деньгами ко мне, вместо того, чтобы действовать за моей спиной, ссылаясь на распоряжения, которых я не давал?

- Я думала, так будет проще, - зевнув, ответила Фанни-Роза. - Не хотелось причинять тебе беспокойства.

- Мне гораздо беспокойнее, когда я узнаю, что вы таким странным способом одалживаете деньги в пароходной компании, - сказал сын. - Разве вы не понимаете, дорогая, что это против всяких правил? Строго говоря, если называть вещи своими именами, это попросту нечестно.

- Никогда не разбиралась в таких вещах, - беспечно отозвалась Фанни-Роза. - Мне все операции с деньгами кажутся бесчестными. Я ничего не понимаю в цифрах, моя голова для этого не приспособлена.Генри смотрел, как она расчесывает свои пышные седые волосы. Похоже, она не испытывает ни малейшего стыда, она безответственна, как ребенок.

- Разве вы не можете прожить на те деньги, которые дедушка оставил вам по завещанию? - с удивлением спросил Генри. - Мне всегда казалось, что жить во Франции гораздо дешевле.

- Ах, мой милый, жизнь везде дорога, - сказала мать. - Всякие там обеды, путешествия, то одно, то другое - мне всегда не хватает денег.

Она все время уклоняется от прямого ответа, подумал Генри; она и не думает отвечать откровенно.

- По завещанию деда вам было назначено около тысячи двухсот фунтов, решительно продолжал Генри. - За виллу вы платите, если перевести на английские деньги, всего пятьдесят. Ну, скажем, еще прислуга - у вас ведь кухарка и горничная? - расходы на еду - на это идет никак не больше сотни в год; туалеты, кое-какие развлечения, это еще пятьдесят; все это составляет двести фунтов, матушка, и на руках у вас остается тысяча. Что вы делаете с этими деньгами и почему вам пришлось взять в долг тысячу фунтов у Оуэна Вильямса?

- Я же тебе говорю, они куда-то уходят, - сказала Фанни-Роза. - Не спрашивай, как и куда. Я не имею ни малейшего понятия. Генри, милый мой мальчик, оставь ты свою учительскую мину, она так тебе не идет, и когда ты будешь приветствовать своих избирателей, будь самим собой, обаятельным и всегда с улыбкой. Ты сидишь на моих серьгах, дорогой. Брось их, пожалуйста, мне.

Она говорила тихим голосом, поглядывая на него краешком глаза, и он встал с кровати, подошел к ней и осторожно вдел серьги ей в уши.

- У тебя такие же руки, как у твоего отца, - сказала она. - Теперь я понимаю, почему Кэтрин так тебя любит... Дай Бог, чтобы вы оба были счастливы.

Он видел в зеркале ее лицо. Не слезинка ли там притаилась, в самом уголке глаза? Но ведь она все время улыбается.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});