Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

окружения, имела к нему доступ и знала, когда можно у него подписать ту или иную бумагу или получить нужную резолюцию.

Мы встретились в моем кабинете в Доме Правительства. У меня не было никакой предвзятости в отношении ее. Я начал разговор со слов:

— У нас с вами общая цель — сделать все, чтобы Борис Николаевич закончил свой конституционный срок в кресле президента. Досрочный его уход в нынешних условиях не соответствует интересам стабилизации обстановки в России. Давайте думать вместе, как этого достичь лучшим образом. Нужно думать и о тактике. Необходимо показать стране, миру, что президент работает бесперебойно и эффективно. Если вы разделяете сказанное мною и не сомневаетесь в моей искренности, то почему замкнулись в узком кругу? К тому же я не новичок в анализе ситуаций, прогнозных оценках, выработке вариантов.

— Да что вы, Евгений Максимович. Мы так вас уважаем.

К этому был сведен ответ на высказанные мною недоумение и предложение работать вместе. Так была захлопнута дверь, которую я пытался распахнуть. Мотив мог быть только один: окружение президента понимало, что я не соглашусь играть в оркестре, дирижируемом олигархами.

Однако это было бы полбеды, если бы одновременно не стремились отдалить от меня Ельцина. Представляется, что «семья» делала все это не только потому, что у нас с ней различные «группы крови», но еще и опасалась моих встреч с ним, во время которых президент мог получать реальную информацию, во многом не совпадавшую с оценками его окружения.

Помню, когда Бориса Николаевича в конце ноября положили в Центральную клиническую больницу (ЦКБ) с диагнозом «пневмония», я несколько раз ставил вопрос о том, чтобы навестить его и доложить об обстановке. Каждый раз мой визит откладывался. Наконец, когда я попал к Ельцину, он меня раздраженно (уже сказывалось нашептывание со стороны «семьи») спросил:

— Почему вы в последнее время избегаете встреч со мной?

— Побойтесь Бога, Борис Николаевич, я все время ставлю вопрос о встрече, но ее откладывают, ссылаясь на мнение врачей. Не рекомендуют даже звонить вам по телефону.

— Вызовите немедленно Анатолия Кузнецова[39], — отреагировал на мой ответ президент и, уже обращаясь к этому совершенно непричастному к составлению графика посещений Ельцина человеку, с металлом в голосе сказал: — Соединять меня с Примаковым по телефону и каждый раз, как только он попросит об этом, приглашать на встречу.

Мое замечание о том, что Кузнецов тут ни при чем, а все в этом плане определяется Татьяной Дьяченко, осталось без внимания.

— Ну как? — спросила меня она в коридоре, когда я вышел из палаты.

— Борис Николаевич недоволен тем, что редко с ним вижусь, — ответил я.

— Но часто после встреч с вами он чувствует себя хуже. Вы уж постарайтесь не огорчать его, — сказала Дьяченко.

На первые месяцы моего премьерства пришлась череда болезней президента, и мне по его поручениям пришлось заниматься многими высокими гостями — проводить с ними переговоры, устраивать в их честь приемы. Все это не оставалось незамеченным в обществе. Особенно много говорилось о том, что председатель КНР Цзян Цзэминь посетил Ельцина в больнице и пробыл у него чуть больше получаса, а остальное время пребывания в Москве пришлось на встречи, в которых российскую сторону представлял я.

16 октября президент отменил свою поездку в Малайзию, где был запланирован саммит государств Азиатско-Тихоокеанского региона. Россия должна была быть представлена на этой встрече — первой после того, как нас наконец-то приняли в состав Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). Вместо президента в Малайзию полетел я. Через десять дней был отменен визит Ельцина в Австрию. Вместо него с однодневным визитом для встречи с руководством ЕС полетел председатель правительства. Несколько позже был отменен запланированный на 6–7 декабря визит президента в Индию. Туда также прибыл я. На мои плечи переложили основную тяжесть визитов в Москву Шрёдера, Нетаньяху и других.

Тема передачи некоторых функций президента председателю правительства стала распространяться. В средствах массовой информации промелькнуло сообщение о том, что во время беседы с редакторами органов печати и телевидения руководитель администрации президента В. Б. Юмашев[40], сославшись на здоровье Ельцина, говорил о возможности перехода части полномочий президента к главе правительства. Думаю, не случайно Ельцин, несмотря на объявленные более поздние сроки возвращения из больницы, 20 октября неожиданно приехал в Кремль.

Не случайно и то, что в декабре состоялся такой разговор.

— Готовы ли вы подтвердить, что не будете участвовать в выборах президента? — потупясь, спросил Ельцин.

— Я многократно говорил об этом.

— Ну тогда скажите еще раз перед телевизионными камерами.

— Пожалуйста, еще раз заявлю.

Вошли телевизионщики. Мы с Борисом Николаевичем стояли бок о бок. Услышав, что я не намерен участвовать в президентской гонке, Ельцин одобрительно кивнул головой, а потом сказал, что полностью одобряет деятельность правительства.

Не случайно и то, что последняя фраза президента не прозвучала в эфире. Николай Бордюжа рассказал мне позже почти криминальную историю. Сначала сказали ему — тогда он уже был главой администрации, — что президент, произнося фразу о полном одобрении деятельности кабинета, выглядел не очень «телевизионно». Бордюжа потребовал пленку. Потом она исчезла с его стола.

Это произошло уже в то время, когда началось видимое обострение отношений президента со мной. Расскажу все по порядку. В ноябре, во время одного из моих докладов Ельцину, я сказал ему, что стабилизации обстановки в стране помогло бы принятие закона, в котором гарантируется безопасность и определяются условия жизнедеятельности российского президента «имярек», уходящего в отставку.

— Понимаете, мне неудобно вносить проект такого закона, — сказал Ельцин.

— Согласен с вами. Могу законопроект внести я.

После этого разговора развивались события, которые свидетельствовали о необходимости посмотреть на проблему политической стабильности в обществе шире, не ограничиваясь гарантиями президенту после конституционного срока его нахождения во власти. Широко распространялись слухи о том, что Ельцин настроился на запрет КПРФ, введение чрезвычайного положения, срыв предстоящих президентских выборов. В мемуарах Ельцина прямо сказано, что все это он намеревался предпринять.

22 января 1999 года я направил письма председателям двух палат российского парламента, в которых, в частности, говорилось:

«Сегодня чрезвычайно остро встал вопрос об обеспечении политической стабильности в стране в предвыборный период. Без этого невозможно преодолеть последствия социально-экономического кризиса, решать вопросы восстановления и развития экономики страны, вернуть доверие людей.

В такой сложный для страны период считаю очень важным принять все необходимые меры для укрепления институтов государства и обеспечения согласованных действий федеральных органов государственной власти. С этой целью предлагаю выработать согласованные правила поведения президента, Федерального собрания и Правительства Российской Федерации и совместно принять пакетное решение».

В совместном заявлении предлагалось изложить систему добровольно взятых на себя обязательств, действующих до новых президентских выборов: президент не