Сломанный капкан - Женя Озёрная

зажигала сигарету — лицо у неё было такое, как если бы то, что она делает, было последним. Молчала всё и бабушка — говорила разве только, что говорить с мамой нет смысла. Бабушка знала, как надо жить, а мама…

Точно ли она этого не знала — или просто скрывала, что знает?

«Ночь, пожалуйста, сними свой мешок — я ничего не вижу. Я хочу видеть маму. С кем она?»

Ответили ему только холодное стекло, темнота и тишина.

А бабушка и наутро ничего не ответила. Только поставила перед ним тазик оладий и маленькое блюдце мёда, когда он нехотя сел за стол, и сказала:

— Чтоб три штуки.

И ушла во двор по своим делам.

Того, кто ночью говорил басом, уже не было, а мама спала. Она всегда возвращалась с работы поздно, особенно в пятницу. В субботу отсыпалась подольше, чуть отдыхала дома и к вечеру бежала на подработку. Артём просил взять его с собой туда, на склад, а она в ответ только улыбалась и трепала его по голове.

Уроки он делал ещё с вечера — так заставляла его бабушка, — и следом его ждали два дня попыток найти себе занятие. Можно было распотрошить бабушкин книжный шкаф и не найти там ничего интересного, одни романы в мягких обложках и рецепты. Выйти со двора и залезть в рощу напротив, чтобы набрать себе каких-нибудь палок или найти хороший куст под шалаш. А можно было посмотреть втихушку, чем заняты соседи.

По выходным улица Дальняя просыпалась небыстро. Раньше всех вставали Кузьмины — они жили по соседству справа. Тётя Валя стучала кастрюлями на кухне или копалась на участке за хлипким заборчиком. Дядя Серёжа открывал двери гаража и, разбросав инструменты, стоял над открытым капотом «Оки». Временами только крякал от бессилия.

Чинить ему приходилось одной рукой — другой рукав старой рубашки был завязан. Артём не знал, как спросить у него, почему так случилось, а бабушка и тут долго не хотела отвечать. Пока однажды не сказала, что спрашивать у дяди Серёжи об этом неприлично и он пришёл так с войны. Это было, когда мама ещё только закончила школу.

Артём тихо подходил сзади и наблюдал за тем, как сосед копается в машине. Любопытно было посмотреть, что же там такого. Наконец дядя Серёжа оборачивался и чуть пугался, заметив Артёма, а потом вновь задумывался.

— Да вроде нигде ничего не прогорело, видишь… — говорил он лающим голосом. — Да прокладка лопнула. Вот и вся проблема, цуцик.

Потом выходила со двора тётя Валя и спрашивала:

— Баб Оля дома?

Артём кивал, и они вместе шли к ним домой.

— Ваш опять там помогает, — улыбалась тётя Валя, на минутку разуваясь у входа. — Ольга, ты мне вот что скажи, у тебя крахмал есть? Некогда уж до магазина…

Артём же сразу забывал и о Кузьминых, и о бабушке, ведь к тому времени уже просыпалась мама. Хоть на пару часов можно было к ней прилипнуть. И пусть она в основном молчала — с ней рядом хорошо было просто застыть.

* * *

Когда он проснулся уже по-настоящему, всё было почти так же. Летел тот же май, бабушка гремела тарелками с кухни, а из окна глядел тот же пустырь напротив. Одну только маму жизнь вырвала с мясом из его объятий — и теперь она никогда уже не постарела бы.

«Спи спокойно, мам, буду у тебя в воскресенье. Проживу только сначала эту неделю.

Сегодня вторник, и половина зачётов уже сдана, поэтому рано можно уже не вставать. С Лёхой только соберёмся над лабой посидеть. Последнее, что нужно сделать по учёбе перед майскими праздниками.

А первым делом, как и всегда, зарядка».

Зарядка выпадала из памяти сразу, как только заканчивалась, — настолько она стала привычной.

Потом — так уж и быть — шла уборка. Бабушка ведь от своего не отступит. Вещи, висевшие на компьютерном кресле, Артём сложил в неловкие стопки и загрузил на полки шкафа так, чтобы сверху всё выглядело ровно. Бумажки со стола сгрёб в кучу, чтобы потом рассмотреть, что нужно, а что уже нет. Конспекты поставил на полку рядом с тем самым альбомом — и тут дёрнулось что-то в груди. Успокоился, взял со стола две кружки из-под чая и отнёс их на кухню сполоснуть.

— Доброе, ба.

— Ну наконец-то! — Бабушка, дожаривая сырники, поставила чайник.

— Щас приду, — сказал Артём, уходя в ванную, чтобы намочить тряпку для пыли.

В комнате он прошёлся ей по столу и краям полок, и… решил, что этого хватит. Ну, можно и пропылесосить, но только потом.

А так — убрался? Убрался. Теперь можно было идти пить чай.

Часы с ажурной позолоченной стрелкой, висевшие на веранде, показывали одиннадцать. Между завтраком и сборами в универ ничего уместить уже не получилось бы, так что ел Артём спокойно. Бабушка снова сидела напротив, смотрела на него и слушала, как он рассказывает ей об учёбе. Ничего, правда, не понимала, но всё равно им гордилась.

Хотя сейчас было бы чем. Он выбрал факультет прикладной математики, потому что оттуда выпускали хороших программистов, которые, ясное дело, жили потом неплохо. Так говорили на дне открытых дверей — и даже успешных выпускников приглашали.

Но то, что слово «математика» поставили в название факультета не случайно, Артём понял лишь по ходу дела — и заскучал. Её было так много, а из языков на первом курсе им дали только Паскаль и Бейсик, то есть совсем мёртвые. Это было уж совсем никуда, так что приходилось самому как-то вертеться, и он выбрал язык Си как хорошую базу.

Но сегодня вместо того, чтобы лишних пару часов посидеть над Си, нужно было доделать лабу по матанализу, а для этого он хотел собраться с Лёхой — тот лучше понимал во всех этих абстракциях.

Загрузив в бабушку кучу непонятных слов, Артём поблагодарил её за завтрак, сполоснул посуду и на пару минут заскочил в ванную. Когда он вышел, минутная стрелка клонилась к шестёрке. Это значило, что пора идти: дорога с Дальней в центр занимала