Особый счет - Илья Дубинский

Прошел еще день. И... с утра, вместе со всеми сотрудниками, вышла на работу полностью обеленная Шульга. Не садясь за стол, поспешила ко мне, со слезами на глазах просила прощения за невольно доставленное мне огорчение. Вся история с письмом Николаева, с курортными встречами оказалась мифом.

Вскоре состоялся публичный процесс над Зиновьевым и Каменевым — «идейными вдохновителями убийства Кирова». Читая отчеты суда, я вспомнил своего земляка, Зиновия Воловича, комиссара полка в гражданскую войну, краснознаменца.

Низкорослый, широкоплечий, с большой кудрявой головой, Волович походил на Мопассана. В гимназии его так и звали — Мопассан.

Однажды мы встретились с ним на Сретенке. Это было в 1932 году. Он повел меня к себе. Его учреждение помещалось рядом с Лубянкой, в небольшом домике. Очевидно, желая показать, что и он не последняя спица в колеснице, Мопассан развернул передо мной помятый номер газеты «Figaro». На первой странице были помещены два крупных портрета — Воловича и его жены. В тексте под ними значилось: «Каждый честный французский гражданин, встретив этих международных авантюристов, обязан дать о них знать ближайшему ажану». Фельетон «Какого же цвета был серый автомобиль» обвинял чету Воловичей в похищения вожака белогвардейцев генерала Кутепова.

Но вот что читатель узнает из записок Александра Вертинского:

«В «Эрмитаже» на комартене пела в одно время Тамара Грузинская, приезжая из СССР, пела Плевицкая. Каждый вечер ее привозил и увозил на маленькой машине генерал Скоблин. Ничем особенным он не отличался. Довольно скромный и даже застенчивый, он скорее выглядел «забитым» мужем такой энергичной и волевой женщины, как Плевицкая. И тем более странной показалась нам его загадочная роль в таинственном исчезновении генерала Кутепова и Миллера. Это было и потому еще странно, что и с семьей Кутепова, и с семьей Миллера Плевицкая и Скоблин очень дружили еще со времен Галиполи, где Плевицкая жила со своим мужем и часто выступала».

К этому имени, к генералу Скоблину, мы еще вернемся...

Лукаво усмехаясь, Мопассан отрицал свою причастность к делу Кутепова. И тут же добавил: «Жду повышения. Кажется, пойду в заместители к знаменитому латышу Паукеру. Это начоперод — гроза контрреволюции, столп нашего ГПУ. Мне оказывают большущее доверие. Буду отвечать за охрану Сталина...»

В конце месяца зашел ко мне на работу Натан Рыбак, сотрудник комсомольской газеты, тогда только лишь начинающий литератор. Поговорив о том о сем, о предстоящей отмене с 1 января 1935 года карточной системы, предложил встретить вместе Новый год.

— Соберемся: я, Саша Корнейчук, вы, наши жены. Пригласите товарища Шмидта. Мы с Сашей хотели познакомиться и послушать этого замечательного героя.

Я позвонил командиру танковой бригады Шмидту. Он ответил:

— В компании разные меня не тащи. Знаешь, какое время! Сейчас не успеваю отчитываться на собраниях: с кем, когда, зачем встречался. А потом станут допытываться, с кем встречал Новый год? Не было ли там недобитых националистов? Ведь писатели!

Это высказывание танкового комбрига я привел не зря. Спустя полтора года его одиозная фигура была выбрана как ключевая для дьявольской операции избиения лучших кадров Красной Армии.

В прошлом землекоп, коммунист с 1915 года, за исключительную храбрость Шмидт заслужил на фронте четыре Георгия и чин прапорщика. В 1917 году, вместе с подполковником Крапивянским и нынешним профессором Ф. В. Поповым, играл видную роль в большевизации солдатских комитетов Юго-Западного фронта. В 1918 году он комендант родных Прилук. Захватив город, озверевшие самостийники расстреляли большевика-коменданта. Его подобрали подпольщики. Он оказался живым, и его выходили, Шмидт создал партизанский отряд и, согласуя свои действия с черниговскими повстанцами Крапивянского, освободил от оккупантов и гетманцев большую территорию Полтавщины, Затем во главе Суджанского полка в составе 2-й Повстанческой дивизии освобождал Украину.

За бой под Люботином Шмидт получил первый орден Красного Знамени.

Потом во главе бригады выгонял петлюровцев из Кременчуга, Винницы, Проскурова. Командовал дивизией под Царицыном. На глазах у Сталина и Ворошилова, раненный в грудь и поддерживаемый под руки двумя красноармейцами, не покидал поля боя до полного разгрома уллагаевской дивизии. Получил второй орден Красного Знамени. Генерал-лейтенант Лукин, командовавший тогда у Шмидта полком, бывший заместитель Маресьева по Комитету ветеранов войны, свидетельствовал, что ему не довелось видеть более отважного командира, чем Шмидт. В 1921 году он командир 2-й червонно-казачьей дивизии. В бою с бандой получил еще одно ранение. Из конного корпуса Примакова он попал в Елисаветград на пост начальника кавалерийской школы. Потом он начальник Владикавказской школы горских национальностей, командир кавалерийской дивизии в корпусе Тимошенко. Храбрец, балагур, остряк, любимец бойцов, добрый товарищ, Дмитрий Шмидт был одним из самых популярных командиров Красной Армии.

Его знала не только армия. В среде крупных партийцев он был свой человек, на заводах Митьку Шмидта встречали как своего брата. Любила его и артистическая среда — дружил он с Качаловым, Хмелевым, Утесовым. Имел друзей среди писателей. Приезжал к нему в гости Бабель. Поэт Багрицкий посвятил ему свою лучшую работу — «Думы про Опанаса».

И вышло так — писатели, с кем отказался встретиться под Новый год Шмидт, здравствовали и процветали, а его самого, увы, давно нет среди нас. Зато сейчас в трудах о прошлых ратных делах, о годах борьбы за молодую Республику с заслуженным уважением называется имя Дмитрия Аркадьевича Шмидта.

И вот копия письма киномеханика из Прилук Митьки Шмидта Иосифу Сталину, 1937 год.

«Многоуважаемый Иосиф Виссарионович, знаю, что Вы заняты по горло, однако решился оторвать у Вас несколько минут. Как-то взбрела в голову Ворошилову идиотская мысль, будто я собираюсь его убить. Вы были свидетелем боя за Царицын, в котором моя дивизия одолела бешеные орды деникинца Уллагая. В Вашей власти не допустить торжества черной несправедливости.

Бывший начдив стрелковой царицынской дивизии Д. Шмидт».

Спустя неделю Шмидта казнили. Ныне в Прилуках установлен монумент в память первого военного коменданта города.

* * *

В первые дни января 1935 года я встретился на широкой парадной лестнице игнатьевского особняка с Любченко. Он крепко пожал мне руку. 

— Я только с заседания ЦК. Собирайтесь в Москву, в бронетанковую академию. Жаль, жаль расставаться, но ничего не поделаешь. Желаю удачи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});