Особый счет - Илья Дубинский

Очевидно, Сталина после съезда больше всего тревожили Ленинград и Украина. И он принял свои меры. Вслед за Постышевым вскоре явился в столицу Украины эмиссар Сталина — Каганович. На многолюдном собрании в опере он прорабатывал украинское руководство. Громил вовсю старейшего соратника Ленина — Н. А. Скрыпника. Вскоре Скрыпник застрелился.

Самоубийство большевика наносит удар партии. И чем ответственней он, тем чувствительней этот удар. Но наступают такие моменты, когда и жить нельзя, и умереть невозможно. А Скрыпник смог умереть. Этим выстрелом воспользовались враги. Они писали за кордоном: «Когда великий грешник Микола Скрыпник явится на суд божий, то на одну чашу весов положат все его страшные прегрешения, а на другую маленькую пулю. И чаша с маленькой пулей опустится вниз».

Поведение Кагановича — сталинского уполномоченного — можно понять, ознакомившись с тем, что писала «Правда» 25 января 1962 года: «Николай Алексеевич (Скрыпник) принадлежал к тем делегатам съезда (VI), которые резко возражали Сталину в ответ на занятую им неправильную позицию по вопросу о явке Ленина в суд. Скрыпник заявил на съезде, что мы не отдадим наших товарищей на классовый пристрастный суд контрреволюционной банды».

Изможденное лицо Постышева, длинные волосы, падавшие на лоб, скромная косоворотка, неизменные четки в костлявых руках придавали ему вид аскета.

Непримиримость к чужакам, невероятная работоспособность, строгость ко всему, что касалось интересов партии, скромность в личной жизни, фанатизм представляли его как одного из безупречных апостолов коммунизма. Таким он казался всем, кто общался с ним близко, кто видел или слышал его хоть один раз. Казалось, что, если даже самый затаенный враг очутится перед его суровым лицом, он должен затрепетать с головы до ног, пасть на колени, поверженный его необъяснимой силой.

Павел Петрович верил в непогрешимость Сталина, как верили многие старые коммунисты, и поэтому вел себя так, превышая власть Чубаря, Коссиора, и жестоко, без разбора обрушивался на людей по каждому случаю, пока сам не стал жертвой произвола Сталина.

А между тем на Украине расцвел свой культ. Вовсю раздувался культ Постышева, хотя никто не снимал и не перевыбирал первого секретаря ЦК КП(б)У Станислава Викентьевича Коссиора. Изо дня в день все газеты и радио говорили не о партии, не о народе, а о Постышеве — верном соратнике великого Сталина. Как будто Коссиор, спавший в царской ссылке на одних нарах со Сталиным, был его противником. Пропаганда не умолкала ни на миг: «Постышев сказал», «Постышев изрек», «Постышев указал», «бульвар Постышева», «елки Постышева»...

Не смирился с опекой Любченко В. Я. Чубарь. Тем более что на заседании Совнаркома Любченко повел себя весьма бестактно в отношении Чубаря. Влас Яковлевич ушел с поста премьера, некоторое время был без работы, а прислужники нового премьера отказывали ему — кандидату в члены Политбюро ЦК ВКП(б) — даже в машине. И вдруг приходит весть — Чубаря переводят в Москву на пост заместителя Председателя Совнаркома СССР.

Прекрасный знаток народного хозяйства, человек с твердой волей, Чубарь неоднократно выступал против ошибочных установок Сталина. И это, в сущности, было не чем иным, как проявлением ленинского принципа коллективного руководства. А может, и он положил свой черный шар в урну? Вот и взяли его пока в Москву, поближе. Так будет спокойнее. Тем более что авторитет старого большевика Чубаря на Украине был очень высок.

...Осталось позади то время, когда правительство, весь коллектив Харьковского паровозного завода, где вырос новый танковый цех, с нетерпением ждали появления первых быстроходных машин.

Первенцы нашего танкостроения обладали колоссальной по тем временам скоростью, но башни их были железными и вооружены они были лишь пулеметами. Они, быть может, удивили иностранных наблюдателей гораздо больше, чем те тысячи быстроходок, которые теперь сходили с конвейера. Новый цех на ХПЗ выпускал танки БТ-5 сериями, с настоящей мариупольской броней, с мощной пушкой и пулеметами и с авиационным мотором. Контроль за выполнением строгих заданий Москвы был возложен на нашу Комиссию Обороны. Да и, кроме этого, работы было больше чем достаточно.

Злодейский выстрел

В новой столице — Киеве Совнарком Украины разместился по Банковской улице, в особняке бывших царских магнатов Игнатьевых. По своему архитектурному богатству, художественному оформлению и внутренней роскоши это был скорее дворец некоронованного монарха, нежели особняк крупного землевладельца. Богатый вестибюль с вздыбившимися медведями, оленьими головами, Венерами и Аполлонами, мраморными лестницами и плюшевыми дорожками возвещал посетителю, что он пришел в изумительный храм, созданный талантом и тонким вкусом зодчего. Теперь там размещается Союз писателей Украины.

1 декабря 1934 года. Длинный зал заседаний мягко освещен люстрами. За окнами зима. Стекла высоких окон расписаны затейливой изморозью.

У длинных столов, покрытых зеленым сукном, углубились в бумаги наркомы. Кто читал, кто писал в своих блокнотах, а кто, в глубокой задумчивости, выводил замысловатые рисунки на полях деловых бумаг.

Стоял вопрос о работе легкой промышленности, и новый глава правительства Любченко то и дело перебивал докладчика «остроумными» репликами.

Нарком — старый большевик, боровшийся за революцию еще тогда, когда Любченко постигал азы медицины в военно-фельдшерской школе, — укоризненно поглядывал на председателя поверх очков.

Тяжелая дверь с массивной инкрустацией и медными ручками тихо приотворилась. К Любченко на носках приблизился его секретарь. Панас Петрович поднялся со своего места. Скрылся за тяжелой дверью. Управделами Ахматов начал рассказывать свежий анекдот. Вернувшись в зал заседаний, Любченко встревоженным голосом произнес:

— Товарищи! Случилось большое несчастье!

Приблизившись к креслу, взялся обеими руками за его спинку. Выждав секунду, продолжил:

— Убит товарищ Киров!

Все молчали.

— Объявляю заседание Совета Народных Комиссаров закрытым! Еду в ЦК!

Любченко ушел в свой кабинет. За ним последовали нарком просвещения Затонский, председатель Госплана Юрий Коцюбинский, другие.

Словно сквозь туман, я смотрел, как медленно и молча складывали свои бумаги и закрывали портфели оставшиеся в зале члены правительства и тихо, словно опасаясь потревожить чей-то покой, выходили из зала.

Весть о большой утрате тяжело ударила по сердцам всех советских людей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});