Диалоги - Диас Назихович Валеев

него входит?

Г а н г а р д т. У человека не только костюм, но и нижнее белье есть. А в этом белье всякие пятнышки бывают. Пятнышки тоже желательны, Александр Евгеньевич. Даже мусор! Волосок какой-нибудь. Кто с кем? Кто кого любит, не любит? Кто скуп, а кто на лесть падок.

Б р о н с к и й. Понимаю.

Г а н г а р д т. Прощупывайте. Всех прощупывайте. И Ульянова, и Смелянского, Никонова. Когда они, голубчики, будут сидеть передо мной, я должен, как бог, знать о них даже то, что они сами о себе не знают.

Б р о н с к и й. А о себе, Николай Иванович, вы сведений не собираете?

Г а н г а р д т. О себе? (Хохочет.) Однако вы!.. Однако вы, простите, шельма! (Пауза.) Между прочим, однажды мне приснился сон. А если блюсти точность, то даже совсем недавно. Просыпаюсь в поту. Во сне я словно раздвоился, и одна из половинок устроила охоту за другой. И просыпаюсь, когда одна из половинок допрашивает другую! Причем, в силу необходимости, самыми зверскими методами. (Забывшись, глядя сквозь Бронского пристальными безумными глазами.) Иногда мне кажется, что я… будто выслеживаю самого себя… в других… Никак не могу поймать! И — боюсь поймать! Боюсь! Какая-то вечная охота, когда дичь и охотник… Да, и страшно поймать!.. А вдруг меня нет? И я ловлю какой-то фантом?..

Молчание.

(Резко поднимается, протягивает руку.) На сегодня все, Бронский.

Бронский уходит. В другой двери появляется хозяйка дома — О в с я н н и к о в а. В халате до пят, вальяжная, улыбающаяся.

О в с я н н и к о в а. Наконец-то освободился. (Гладя волосы Гангардта.) Ты как большой ребенок. Тебе все нужно играть… в свои игрушки. Пойдем.

Г а н г а р д т. Устаю я, золотко. Устаю.

О в с я н н и к о в а. Господи, если бы ты хоть раз пришел ко мне! Именно ко мне!

Г а н г а р д т. Один день в неделю почти полностью я работаю не у себя в управлении, а здесь.

О в с я н н и к о в а. Вот именно, работаешь!

Г а н г а р д т. Сейчас ко мне еще кое-кто придет, а потом мы с тобой немного посидим. Дела, Катенька. Мы давно уже невинность потеряли, а есть люди, которые страждут ее лишиться. Но при этом они, как ты знаешь, немножко кочевряжатся. (Взглянув на часы.) Уже около шести.

О в с я н н и к о в а. Ты даже не ревнуешь меня. Ничего не спрашиваешь о Фадееве.

Г а н г а р д т. А что? Роман развивается?

О в с я н н и к о в а. Очень хороший юноша. Мне нравится.

Г а н г а р д т (трепля ей щеку). Надеюсь, деточка, ты не изменила мне с господином революционером?

О в с я н н и к о в а. У нас платонические отношения.

Г а н г а р д т. Надеюсь.

О в с я н н и к о в а. Мы говорим с ним о народе, о будущем. Вчера он уже открыто предложил мне работать на них. Была очень трогательная минута.

Г а н г а р д т. Любопытно! Все плетут агентурную сеть. Что интересует твоего нового друга?

О в с я н н и к о в а. Связан ли с тобой Шелонов напрямую? Или он только связан с инспектором в университете? Имена осведомителей, главным образом. Я обещала выяснить.

Г а н г а р д т. Прекрасно!

О в с я н н и к о в а. Я подумала…

Г а н г а р д т. Ну и прекрасно! Человеку нужно думать, даже если у него такой красивый лобик, как у тебя! (Целует ее.) Мы с тобой придумаем еще что-нибудь замечательное.

В дверях человек в штатском платье — ротмистр  М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Извините, господин полковник. Дверь была открыта.

Г а н г а р д т. Ничего, ничего, ротмистр. У нас с Катенькой деловой разговор. Не смущайтесь. Прошу.

М а н г у ш е в с к и й. Не вытерпел, Николай Иванович. Есть интересные сведения!

Г а н г а р д т. Я игрок, Мангушевский. И иногда у меня начинает дрожать сердце от азарта. Катенька, я голоден! Накрой у себя, пожалуйста, стол, а мы пока поговорим с ротмистром о делах.

Овсянникова выходит.

М а н г у ш е в с к и й (вынимая из портфеля бумаги). Гектографированная листовка. Приговор студенческого суда Шелонову.

Г а н г а р д т (беря листовку и читая). Любопытно! Очень любопытно! (Подойдя к двери и открыв ее.) Катенька!.. Скажи своему новому другу, что относительно Шелонова они не ошиблись. Что он мой агент. (Мангушевскому.) Бронский мальчика для битья вылепил. Двойничка!.. Что ж, пусть боятся тени. Выдуманная тень всегда фантастичнее в своих очертаниях.

М а н г у ш е в с к и й. И больше в размерах.

Г а н г а р д т. И в размерах. (Снова вчитываясь в текст.) Любопытно! Время больших событий надвигается, ротмистр. И большой охоты! Профессиональной охоты!..

Входит  Н и к о н о в.

(Никонову.) Вы пунктуальны, Павел Николаевич.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Полусумрак. Свеча.

Н и к о н о в  лежит на кушетке. Правая рука его обнимает  З в о н а р с к у ю. И он тихо гладит пальцами ее волосы. Лидия Звонарская сидит рядом, на стуле. Никонов в белой измятой рубашке. Она — в строгом черном платье.

З в о н а р с к а я (рассказывая). В тот год… Это так врезалось в память! Было зимнее утро. И мимо института по Арскому полю провезли на позорной колеснице одного политического. Его осудили на расстреляние… Ты слушаешь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. У тебя такие нежные руки!

Н и к о н о в (ровным, глухим голосом). Да.

Звонарская поворачивается к нему. Низко припав, целует его. Снова поднимается.

З в о н а р с к а я. А губы холодные… Почему мне в последние дни все время вспоминается детство? А? И какая-то тоска. Словно предчувствие какое-то!

Н и к о н о в. Ничего. Жизнь.

З в о н а р с к а я (после паузы). Самое главное потрясение случилось в деревне, на каникулах, когда я встретилась с одним студентом-естественником. Мне было тогда уже пятнадцать лет. (Смеется.) Он раскритиковал в пух и прах все мое институтское воспитание, а своими рассказали о строении земли, солнце, о звездах, своими знаниями в области ботаники, минералогии вообще потряс! Он был моя первая любовь!.. Вот так! (Улыбаясь.) Ты слышишь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. Ты