Неман! Неман! Я — Дунай! - Василий Агафонов

После того как были оставлены Гайжуны и Ионава, штаб армии начал отходить на Полоцк. Недалеко уже оставалось и до старой границы. Танковые колонны гитлеровцев часто опережали свои пехотные соединения и всегда могли напасть на наш штаб. Не редкостью были и вражеские авиадесанты. Активизировались местные националисты. У местечка Видзе батальон связи получил задачу прикрыть отход колонны штаба армии. В арьергард была выделена телеграфно-телефонная рота под командованием капитана Васильева. О нем хочется рассказать подробней.

Накануне вступления в Литву мне позвонили из отдела кадров и поинтересовались, не нуждаемся ли мы в командирах-связистах. Минут через двадцать ко мне пришел старший лейтенант. Невысокий, крепкого сложения, молодой, на вид очень энергичный и волевой. Он сразу понравился мне. Из разговора выяснилось, что Васильев участвовал в финской войне — это окончательно определило с первого дня мое отношение к нему. Я попросил назначить Дмитрия Михайловича Васильева командиром телеграфно-телефонной роты в армейский батальон связи, и ни разу не пожалел об этом.

Д. М. Васильев (фото 1940 г.)

Теперь рота капитана Васильева стала настоящим боевым подразделением. За счет подобранного на поле боя оружия Васильев установил на каждой машине по нескольку пулеметов, бойцы раздобыли автоматическое оружие. Была у Васильева и пушка, одно время к нему присоединился даже танк.

Миновав местечко Видзе, колонна штаба армии попала под пулеметный огонь, который вели со стороны затерявшегося в деревьях хутора. Капитан Васильев атаковал хутор с фланга. Противник бежал, оставив несколько убитых. По всей видимости, это были местные националисты.

Поздним вечером разведчики сообщили, что вблизи дороги расположилась немецкая батарея 45-миллиметровых противотанковых пушек. Мы спрятали машины в лесу, и капитан Васильев повел свою роту через рожь в тыл немецкой батарее. Удар был столь неожиданным и быстрым, что вражеские артиллеристы не только не успели развернуть орудия, но даже не произвели ни одного выстрела из личного оружия. Все они были поколоты штыками или пали под ударами прикладов.

Связисты вытащили орудийные замки, собрали стрелковое оружие, взяли документы убитых. У дороги осталось около двадцати трупов гитлеровцев.

Минут через тридцать — сорок мы нагнали колонну штаба армии.

* * *

Пути нашего отхода нередко совпадали с направлением движения немецких колонн: по дороге встречались указатели. Аккуратные, припасенные впрок немецкие указатели на нашей земле. Сначала мы просто сбивали их, а потом смекнули и стали поворачивать в другом направлении: пусть фашисты поплутают по русским дорогам.

Однажды, когда уже начало смеркаться, в нашу колонну влетел мотоциклист. Широко раскинув по рулю руки, он начал обгонять машины. Кто-то обратил внимание, что у мотоциклиста засучены рукава. Приглядевшись, увидели — немец. Одна машина вырвалась из колонны и прижала мотоциклиста к кювету. Первым к гитлеровцу подскочил Сергей Белянин, на шее у него висел немецкий автомат. Гитлеровец был до того ошарашен, что никак не мог оторвать руки от руля мотоцикла.

…Во время отхода штаба армии и постоянного передвижения соединений о проводной связи, естественно, не могло быть и речи. От радиосвязи, как я уже говорил, пришлось отказаться еще раньше. Поэтому в штабе далеко не всегда было известно, где находится в данный момент та или иная дивизия, и даже не всегда представляли, как далеко от нас противник.

Я получил от генерала Шлемина задачу: с двумя взводами связистов пробиться на Полоцк и выбрать там место для командного пункта армии.

2

Штаб армии мы встречали в бывших военных лагерях в Барвихе-Второй. Генерал Шлемин вызвал меня. Первый его вопрос был о связи.

— Есть какая-нибудь возможность переговорить отсюда со штабом фронта или с Москвой?

— Товарищ генерал, со штабом фронта связаться не удалось. А с Москвой можно только из Полоцка…

— Хорошо, — сказал Шлемин, — в вашем распоряжении двадцать минут; возьмите команду связистов, подготовьте машину, поедем в Полоцк.

Итак, к исходу десятого дня войны мы оказались в старинном русском городе Полоцк, а с утра следующего дня началась эвакуация города, в том числе и учреждений Народного Комиссариата связи. Поэтому телеграфную и телефонную связь города мы взяли в свои руки. Центральную телефонную станцию возглавил капитан Васильев. Я с бойцом-телеграфистом остался на телеграфе.

Генералу Шлемину из райкома партии удалось переговорить по ВЧ с Москвой. К аппарату подошел генерал Александр Михайлович Василевский. Шлемин просил горючего и боеприпасов. Генерал Василевский поставил армии задачу: оставить соединения на позициях бывшего укрепрайона, штабу передислоцироваться в Порхов и принимать там отступающие из Прибалтики войска.

Через ЦТС города мы, хотя и с большим трудом, поддерживали связь с отходящими частями армии. Неоценимую услугу оказывали нам в этом гражданские специалисты. Капитан Васильев вызывал населенные пункты, через которые предполагался отход наших войск, и просил телефонистку подозвать кого-либо из командиров проходивших частей. Вызванный командир соединялся со штабом армии и докладывал обстановку.

Конечно, такой способ связи не предусматривался ни одним уставом или наставлением, но он быстро внедрился в нашу нелегкую практику и стал чуть ли не единственной возможностью управлять войсками. Правда, потом каждый штаб части или соединения еще до подхода к населенному пункту высылал вперед командира, который, используя местные линии, связывался с вышестоящим штабом.

А капитан Васильев между тем продолжал свои поиски. Однажды он связался с одним из населенных пунктов Западной Белоруссии, кажется, с Поставами. Задал свой обычный вопрос: «Девушка, есть у вас наши части?», а в ответ услышал: «Ваших нет, зато есть наши».

Несколько раз мы нарывались на немцев. Услышишь полурусскую-полунемецкую речь, облаешь с досады неожиданного абонента — и даже радуешься… Вроде бы одержал победу.

Конечно, наше «изобретение» было не самым надежным, но другого выхода мы не видели. Все попытки найти штаб фронта успеха не имели. А вот связаться по аппарату Морзе с Москвой мне все же удалось. В Москве у аппарата находился генерал Н. Д. Псурцев, которого я хорошо знал по совместной службе в Костроме.

У связистов бывают свои победы, хотя порой для остальных они и остаются незамеченными. И вот я «слышу» слова, слова из Москвы: «Я — Москва. У аппарата Псурцев». — «Я — Полоцк! У аппарата Агафонов», — кричу обрадованно морзисту: ведь с самого начала войны я впервые «слышу» Москву. «Какой Агафонов? Я знаю трех», — спрашивают меня, чтобы убедиться, действительно ли разговор идет со связистом 11-й армии. «Я — Агафонов-костромич…» — выстукивает морзист. «Помню. Назовите мое имя и отчество». — «Николай Де…»

На этом, к сожалению, связь прекратилась. Где-то на линии был поврежден провод. Восстановлена она была только через несколько часов.

На телеграф прибыл начальник штаба армии генерал Шлемин и поручил мне при первой возможности передать в Москву донесение о состоянии и положении войск 11-й армии на 2 июля 1941 года. Данные, которые я просмотрел, показались мне очень мрачными: численность личного состава сократилась почти вдвое, в технике потери были еще больше.

* * *

Часам к шести утра все шифровки в Москву были переданы. Получив квитанцию, я решил отдохнуть. Рядом с аппаратной была небольшая комната, где, видимо, раньше отдыхал сменный техник. Здесь стояла видавшая виды тахта, на стене висела черная тарелка репродуктора.

Я повалился на тахту, но заснуть так и не пришлось. В репродукторе что-то хрипло забулькало, потом раздался четкий и спокойный голос. Диктор сообщил, что через несколько минут выступит Председатель Совета Народных Комиссаров Иосиф Виссарионович Сталин. Сон сняло как рукой. Усталости как не бывало.

В те дни я не раз задавал себе один и тот же вопрос: «Почему не выступил Сталин? Когда выступит Сталин?» Мне казалось: стоит выступить Сталину — и свершится чудо, все станет иначе, все образуется, ход войны резко изменится в нашу пользу.

И вот прозвучали первые слова:

«Товарищи! Граждане!

Братья и сестры!

Бойцы нашей армии и флота!

К вам обращаюсь я, друзья мои!..»

Я был так взволнован, что плохо разбирал сказанное, просто слушал голос Сталина. Но когда он призвал уничтожать мосты, дороги, склады, поджигать леса, смысл обращения стал постепенно проясняться. «Значит, война не на месяц, значит, война будет долгой…»

Выступление по радио давно закончилось. А я все сидел на тахте, набивал папиросами кожаный портсигар и никак не мог прийти в себя. А за окном нарастал гул, потом что-то засвистело…