Неман! Неман! Я — Дунай! - Василий Агафонов

— Морозов и Зуев вместе со штабом находятся на новом командном пункте в двадцати пяти километрах восточнее прежнего.

Бомбардировщики сделали над нами круг. Не сбросив ни одной бомбы, взяли курс на восток. Видимо, наша радиостанция была запеленгована гитлеровцами и они хотели одним бомбовым ударом уничтожить штаб и командование нашей армии.

Примерно через час начальник радиостанции вновь доложил, что появилась какая-то другая радиостанция и передает микрофоном: «Позовите для переговоров Зуева — просит Диброва».

— Почему вы решили, что это другая? — спросил я.

— Вызов микрофоном дан более мощной станцией.

В это время как раз шло заседание Военного совета армии. Доложив командарму о вызове к микрофону бригадного комиссара Зуева, я высказал предположение об очередной провокации немцев.

— Что вы предлагаете? — спросил меня сидевший тут же начальник штаба генерал Шлемин.

— В целях проверки предлагаю ответить примерно так: «Кого вы вызываете? Вы же прекрасно знаете, что никакого Зуева здесь нет». Если это немцы, то они прекратят свои вызовы.

Предложение было принято.

Как выяснилось уже после, Зуева действительно вызывал корпусной комиссар Петр Акимович Диброва. Чтобы улучшить слышимость, работавшую с нами радиостанцию заменили более мощной.

А вот чем была вызвана эта замена и что тогда произошло на командном пункте фронта.

Командующий войсками фронта генерал-полковник Кузнецов вызвал начальника связи фронта полковника Курочкина и, подавая ему шифровки, принятые по радио от штаба нашей армии, сказал:

— Прочтите внимательно, товарищ полковник.

В телеграммах генерал Морозов докладывал о крайне тяжелом положении войск 11-й армии, требовал от командующего фронтом действенного руководства, упрекал Кузнецова в пассивности. Столь резкий стиль не был присущ Василию Ивановичу Морозову. Это и вызвало у командующего фронтом сомнение в достоверности подписи шифровок.

— Ну что вы скажете на это? — многозначительно спросил Кузнецов у начальника связи.

— Что можно сказать, товарищ генерал-полковник? Все правильно. Не вижу оснований считать эти телеграммы фальшивками…

— А стиль? — прервал Кузнецов. — Я вас спрашиваю — стиль?.. Ручаюсь, это не Морозов.

— Товарищ генерал, такая обстановка, как в одиннадцатой, может изменить чей угодно стиль…

— Ни черта вы не понимаете! — зло оборвал Курочкина командующий, почувствовав, видимо, в словах начальника связи упрек в свой адрес. — Плохой вы оператор, полковник. Немедленно прекратите радиосвязь с одиннадцатой!

Полковник Курочкин пошел тогда к члену Военного совета корпусному комиссару Диброве и доложил, что получил приказание прекратить радиосвязь с нашей армией.

— Есть у нас мощная радиостанция, по которой я смог бы переговорить микрофоном с членом Военного совета 11-й армии Зуевым? — спросил корпусной комиссар.

— Да, товарищ корпусной комиссар, у нас есть мощная радиостанция PAT, — ответил Курочкин.

— Переключите связь. Я переговорю с Зуевым.

Мой ответ на вызов окончательно убедил полевое управление фронта в том, что штаб нашей армии захвачен немцами и все передачи по радио производят они. Так мы потеряли радиосвязь со штабом фронта.

Потерять связь легко, а вот восстановить ее — куда труднее!

* * *

По решению Военного совета армии командный состав штаба был разбит на три взвода и направлен в войска. Какую задачу получили первые два взвода — не помню. Нашему было приказано прочесать лес и отправлять обратно всех, кто уходит с передовой.

Направление взяли на запад. Изредка попадались небольшие группы раненых. Бойцы шли, помогая друг Другу, почти все были при оружии.

На опушке леса увидели артиллерийскую батарею, занявшую огневую позицию. Артиллеристы деловито готовились к бою. Монотонный гул канонады начал ослабевать.

— Тишает, — с растяжкой проговорил пожилой капитан, работавший раньше, кажется, в отделе снабжения. — Ну, ребята, — обратился он к окружающим, — теперь можно до завтра объявлять перекур.

— Смотри, папаша, как бы тебе сегодня не пришлось пробежки делать, — беззлобно заметил один из артиллеристов.

Командир батареи, совсем молоденький лейтенант, узнал меня и доложил, что часа через два у него будет телефонная связь с командиром дивизии. А в это время капитан-снабженец наставлял бойцов:

— Вы, ребята, присматривайтесь к немцу, изучайте его — оно и бить его будет легче. Немец воюет как? Аккуратно. С утра начал — к обеду отработал. Помылся, побрился, покушал, конечно, кто живой остался, — и бай-бай отдыхать. Культурно, стервец, воюет.

— А вы, товарищ капитан, приметливый, — дружелюбно обронил кто-то.

— Вторую войну примечаю, — вздохнул капитан.

Приближался вечер. Мы распрощались с артиллеристами и двинулись к своему командному пункту.

— Давайте, майор, возьмем малость южнее, а то что ж без толку свои следы топтать, — предложил капитан, и я с ним согласился.

Прошли метров триста. Между деревьями замелькали фигуры. В лесу уже стало темнеть, к мы сначала заметили не людей, а белые пятна. Бросились наперерез. Группа оказалась безоружной. Двое раненых, остальные шестеро без повязок и без следов ранения.

— Почему без оружия? — спросил я бойцов.

Старшего узнать было невозможно: все в изодранном красноармейском обмундировании, кожа на лицах натянута, губы потрескались, глаза злые.

Мой вопрос остался без ответа.

— Садись, Коля, — как-то уж очень мягко обратился высокий боец к своему раненому товарищу, у которого голова и нога были обмотаны нательными рубашками.

— Почему без оружия? — повторил я.

— А нам, командир, только лопаты выдали. Говорили, здесь землю копать требуется, а тут, оказывается, воевать нужно.

— Кто такие и откуда? — спросил я у высокого, решив, что лучше разговаривать с одним, чем со всей группой сразу.

— Стройбатовцы мы, товарищ майор, из-под Мариамполя, — облизывая черные сухие губы, сказал боец.

— Ну а винтовки ваши все-таки где?

— Их на всю часть штук десять было, в комендантском взводе. А нас, товарищ майор, лопатками вооружили…

— Ну что ж… Пошли потихоньку.

Я знал, что в полосе нашей армии работали строительные батальоны. Они занимались своим делом — возводили укрепления вдоль границы. Но я не допускал мысли, что это многотысячное войско почти безоружно. Спросил у капитана-снабженца: действительно ли так было? Он утвердительно кивнул.

Километра три шли молча. Стройбатовцы, кажется, двигались из последних сил, но виду не показывали. В лесу стало совсем темно. Мы с трудом продирались сквозь густой кустарник. Сухо щелкали под ногами ветки. Потом потянуло сыростью. Кто-то обронил:

— Должно быть, река близко.

— А может, болото, — спокойно возразил капитан.

Сделали привал, перевязали раненых. Стройбатовцы повалились как подкошенные. Закурив, я увидел, как жадно стрельнул глазами по пачке папирос высокий боец. Предложил ему папиросу. Он с жадностью взял, а потом как-то уж очень тщательно стал разминать ее.

— Некурящий, что ли?..

— Курящий, товарищ майор. Все мы тут курящие, товарищ майор…

Я отдал пачку. Боец благодарно улыбнулся, и тут только я заметил, что он еще совсем мальчишка. Угостив товарищей папиросами, боец вернул мне остатки пачки и опустился рядом на землю. Я спросил, как они вырвались из окружения.

— Не вырвались, а выдрались, — задумчиво произнес он, вертя в своих черных пальцах белый мундштук папиросы. — Слишком долгий это рассказ… Хорошо, что вас повстречали… Третий день без хлеба и курева.

— Теперь уже недалеко. Раненых определим в медчасть, вас накормят. Разберемся, кого куда… — Мне окончательно понравился этот сильный, волевой, сдержанный боец, и я предложил: — Хотите стать связистом?

— Нет, — прямо ответил он, — связистом не стану. Мне нужно туда! — И махнул в ту сторону, откуда мы шли.

На командный пункт добрались уже ночью. Раненых определили в медчасть, остальных стройбатовцев направили, кажется, в саперный батальон. Я узнал, что принято решение отходить на Полоцк. Чтобы освободиться от лишнего груза, решено было уничтожить часть документов штаба армии. С рассветом под артиллерийским огнем противника мы тронулись в путь.

* * *

…Наша армия отходила на восток с тяжелыми кровопролитными боями. Не раз приходилось вступать в бой с противником и армейскому батальону связи. Таяли ряды связистов. Не вернулся со своей группой командир роты лейтенант Гаспарьян, посланный в первый день войны в Алитус.

Во время стычки за железнодорожную станцию Гайжуны погиб командир взвода телеграфно-телефонной роты лейтенант Овсянников, обеспечивавший проводную связь с одним из соединений. Когда дивизия начала отступать, был отдан соответствующий приказ и лейтенанту Овсянникову. Он ответил: «Линию не оставлю». Гитлеровцы наседали. Овсянников приказал своему помощнику быстрей снимать провода, а сам, выбрав удобную позицию, залег и открыл огонь из ручного пулемета. На несколько минут лейтенанту удалось прижать немцев к земле. Но схватка была слишком неравной. Овсянников погиб.