За краем. True science fiction - Роман Суржиков

Это была мрачная правда, но Глэдис угадала верно: старуха уважала правду, пусть и мрачную.

– Ты здесь приезжая, – сказала вдова, – не знаешь кое-чего. Боятся меня потому, что думают, я мужа отравила. Что на это скажешь?

– Мне все равно. Пусть и отравила – значит, причины были.

– Ну, а ты-то меня бояться не станешь?

– Я? – Глэдис чуть усмехнулась. – Миссис Глик, я прожила двадцать семь лет у Ливерпульского порта. Матросские драки видала, бандитов, испанских пиратов, шаманов вуду, рабов, повешенных и утопленников…

– Ну, хватит, хватит! Вижу, что не из пугливых. По душе ты мне. Только вот еще скажи: ты грамоту знаешь? Сможешь вслух газеты читать?..

За тринадцать фунтов Глэдис Уайтхил купила шестерых овец. Говорили, что она переплатила, однако овцы были действительно хороши. Пасти их по первой было некогда: слишком много времени уходило, чтобы привести в порядок вдовье хозяйство. Глэдис оттирала закопченные окна, вымывала многолетнюю пыль, выпалывала сорняки, под руководством миссис Глик рассаживала новые кусты крыжовника и смородины, подрезала яблони, отгородила загончик для кур. Овец она поручила сынишке Джемсонов. Каждый день он выгонял на холмы родительскую отару и подбирал заодно шестерку Глэдис. За это Глэдис кормила мальчика ягодами, говорила с ним по-доброму и иногда гладила по голове. Миссис Джемсон никогда не делала ничего подобного – еще чего, сюсюкать с тринадцатилетним парнем… Позже, когда овец стало уже больше двух дюжин, Роуз Уайтхил научилась их стричь и пасти.

Хозяйство миссис Глик и Глэдис давало ягоды, яйца, шерсть. Здесь, в деревне, продавать все это было сложно: скупщики не заезжали к дому вдовы, а односельчане остерегались иметь с нею дело. С отчужденною опаской стали относиться и к Глэдис. Она предвидела это, и остатки своих сбережений тратила, чтобы нанимать телегу и возить товар на рынок в Ковентри.

Пару раз ее надули, но девушка хорошо умела считать и скоро сориентировалась в ценах. Городские торговцы полюбили иметь дело с нею: Глэдис быстро соображала, легко считала в уме, говорила пусть грубовато, но бойко, по-городскому. В Ковентри ее признавали своей, не «тупой деревенщиной».

За год она прекрасно научилась торговать и предложила сельчанам возить их товары на продажу. Глэдис Уайтхил брала себе пенни с каждого вырученного шиллинга, но сельчане скоро смекнули, что пользоваться ее услугами все равно намного выгодней, чем продавать самим. Ведь Глэдис за фунт той же самой шерсти или галлон того же молока умудрялась взять на четверть больше денег.

Спустя три года после переезда у вдовы Уайтхил были свои лошади, телеги, извозчики, самая большая отара овец в округе. Постепенно, выискивая цены пониже, она начинала скупать окрестные пастбища. Ее больше не звали Глэдис, и уж тем более – дочкой или милочкой. Это была расчетливая, прижимистая, предусмотрительная помещица, покровительница Нэрроу Бридж. Все же она по-прежнему старательно выполняла свое обещание и каждое утро за чаем читала вслух для старухи Глик привезенную из города «Таймс».

Однажды утром, за чаем, они первыми в округе узнали, что в Ливерпуле случилась чудовищная эпидемия оспы. В портовых районах, откуда распространилась напасть, умирал каждый второй. Кое-где – из трех двое. Чтобы оспа не разнеслась по всему острову, королевские войска оцепили город. Глэдис твердо решила позже, после эпидемии, поехать туда и разузнать, что стало с бывшей подругой Маргарет и доброй миссис Бейкер, хозяйкой «Лучших пирожков в Ливерпуле». О том, что могло стать с нею самой и с детьми, вернись Стивен тогда из плавания, вдова Уайтхил предпочла не думать.

* * *

– Пресвятая дева Мария, в час тяжелого испытания, в душевном трепете к тебе взываю, на тебя одну уповаю. Ниспошли мужества и сил, чтобы пройти испытание, помоги не впасть в отчаяние, не утратить надежды…

Яркая фигурка пречистой девы с младенцем на руках и две свечи, приплавленные воском к столу, составляли центр крошечного мирка. Все царство земное вмещалось сейчас в деревянные стены душной, темной каюты. А там, за стенами, бушевал ад. Был треск, грохот, стон дерева, волчий вой ветра, чьи-то крики. Буря сокрушала бригантину «Елизавета». Швыряла с вала на вал, разрывала снасти. Отец Паркер стоял на коленях, вцепившись рукой в крышку стола, а другой удерживал фарфоровую деву Марию и выкрикивал слова молитвы так громко, чтобы слышать их. Звук собственного голоса давал ему клочок уверенности.

– Пресвятая дева, я, смиренный раб твой, припадая к стопам твоим, молю об одном. Дай смелости мне встретить смиренно беды, ниспосланные тобой, пройти сквозь все, сохранив надежду, укрепившись в вере…

Чудовищный взрыв, будто пушечный, оборвал молитву, и корпус судна вздрогнул. Отец Паркер дернулся, замер, вслушался. Мелькнула отчего-то надежда, что вот этот взрыв и был самым страшным, что их ждало, а теперь ужас позади, и шторм станет утихать. Несколько секунд так и было, но затем ад навалился вновь, а пол накренился – священник увидел, как огонек свечи образовал с парафиновым стержнем неестественный угол.

– Да что же это?..

И тут дверь распахнулась. Вплеснулся холодный ветер, ворвалась фигура в темном вымокшем плаще. Капитан сорвал треуголку, встряхнул головой по-собачьи, сбрасывая капли с лица, бровей.

– Молитесь, отче? Правильно, молитесь. Сейчас время.

– Что был за шум, капитан?

– Фок-мачта, – моряк вдруг сплюнул на пол. – Теперь нам крышка. Так что молитесь за всех. Нам, знаете, повезло, что вы у нас есть.

В последних словах была холодная ненависть.

– Как же? – Святой отец встрепенулся. – Как, вы говорите, крышка? Не смейте так! Господь послал нам испытание, если мы пройдем его с верою, то пречистая дева…

Капитан недобро хохотнул, оскалившись:

– Испытание, отче? Да вы бы на палубу нос высунули хоть раз! Парусов уже нет, четверть команды за бортом, осталась одна чертова мачта. И мы пьем воду. Если вдруг каким-то дьяволом так выйдет, что не пойдем ко дну сразу, то это еще хуже будет! Тот обрубок, что от нас остался, не пройдет и сотню миль! Так что, отец, молитесь, сколько успеете.

Капитан выбежал из каюты, и священник еще услышал обрывок его крика:

– О'тул, лентяй чертов, сейчас же…

Отец Паркер в смятении прижал фигурку к груди и зашептал – уже без пафоса, но горячо, истово:

– Пресвятая дева, как же это? За что ты караешь нас? Во славу твою мы пошли в это путешествие! Твоим именем я несу веру чужакам и дикарям. Я жажду, чтобы слово Господне достигло… За что же это наказание?

В ту минуту, когда вода переполнила трюм и хлынула в каюту, выдавив дверь, дева Мария ниспослала отцу Паркеру ответ. Он принял форму бредовой идеи, галлюцинации, пронзившей сознание: здесь не было кары божьей, один лишь расчет. Эти люди не провинились ни в чем, просто их смерть причинит больше добра, чем их жизнь.

Ложась на борт и черпая пробоиной воду, бригантина проваливалась вглубь воронки.

На волосок от жизни

Не только наше время

1.

15 июня 2006 года, Киев

Доченька,

вчера я прошла биопсию. Вероятно, зимой меня не станет, и ты получишь это письмо.

Я оставляю в твоем распоряжении издательство – дело последних лет моей жизни. Ты хороший руководитель, и, я уверена, наша компания надежно обеспечит твое будущее. Также оставляю в наследство квартиру на Прорезной и дом с большим лохматым псом, который грызет орехи.

За полгода, что еще есть в запасе, мы успеем обсудить и уладить все необходимое. Здесь хочу сказать о другом.

Как ты знаешь, мой прадед Василий Андреевич служил лейтенантом в царском флоте и погиб на броненосце «Бородино» при Цусимском сражении. Его жена, прабабушка Софья, была потомственной петербуржской дворянкой. Я показывала тебе ее фото – в черном атласном платье и шляпке. Ты еще сказала, что я похожа на нее. Это была чета настоящих русских аристократов, и в нас с тобою течет их кровь. Всегда помни об этом, как бы ни сложилась твоя жизнь. Принимая важное решение, прислушайся к голосу крови. Я прошу тебя об этом.

Судьба нашего рода складывалась нелегко. Были три войны, революция, голод. К сожаленью, из наследия прабабушки Софьи до меня дошла только одна вещь – зеркальце в серебряной оправе с жемчугом. Ты видела его однажды вскользь. Мать говорила, что зеркало – некий талисман, оберегающий женщин нашего рода. В нем, якобы, содержится сила, которая помогает девушке вызвать в любимом ответные чувства. Твоя бабушка Оля была суеверна, боялась черных котов, лестниц и цыган, и могла провести час-другой, выслушивая душеспасительные россказни свидетелей Иеговы, так что ее слова стоит воспринимать с точки зрения здоровой критики. Однако нельзя отрицать и то, что все женщины в нашем роду, начиная от прабабушки Софьи, были очень счастливы в браке, не разводились, не видели смерти своих детей.