Ненавижу эту сделку (СИ) - Ллейад Этна

— Садись в тачку. — строго произносит он, открыв дверь переднего сидения и взглянув на меня, словно на дурочку, которая забыла, как ногами нужно передвигать.

— Ты в курсе, что это все безумно подозрительно? — отвечаю я, стараясь быть максимально смелой, чтобы скрыть страх, что поднимался к животу.

— Если бы я был маньяком, то убил бы тебя еще давно. Давай по-быстрому. Детали дела в папке. — продолжал давить он, но я осталась непреклонна. Верить ему совсем не было желания, а потому я показательно сложила руки на груди, приподнимая брови. Мы начали играть в гляделки, пока он не психанул.

— Да черт бы тебя побрал, Кроули. — произносит тот и залезает в машину. Я чувствовала его негодование, отчего становилось легче. Только пока не понимала почему… ведь я не должна в принципе думать о том, что он испытывает ко мне. Точнее, я понимала, что он должен испытывать ко мне некую неприязнь, но с другой стороны безразличие вполне оправданно. Но я не хотела чувствовать это от него. Мне как минимум было обидно, что мой букет эмоций являлся настолько противоположным его, что хотелось заставить его ненавидеть меня. Так я могу оправдать свои поступки и показательную стойку, пока детектив копошился в машине.

— Вот бумаги. — вылезая из машины, он показал мне папку, вытягивая вперед руки. Так наигранно агрессивно, что я ели сдержала смешок. Громко хлопая дверцей автомобиля, он двинулся в мою сторону. — Довольна? — сказал детектив, оказавшись около меня. Я улыбнулась ему с благодарностью, хотя и сделала это максимально натянуто.

Взяв папку в руки, я достала телефон, чтобы светить себе фонариком, и на это действие я заметила, как Стоун закатил глаза, делая последний глоток из своего стаканчика, который после он смял и кинул в бак, что стоял неподалеку. И, наконец, открыв папку под светом фонарика, я сразу поморщилась, ведь на меня смотрели фотографии трупов. Зрелище было совсем неприятным, но, спасибо детству, я была крепким орешком, а потому смогла храбро сдержать порывы тошноты. На самом деле, все это было больше грустным, чем отвратительным. Видя лица этих девушек, где застыл ужас, я ощутила, как у меня кольнуло где-то в районе груди.

— Зачем ты мне это показываешь? — спрашиваю его я, просматривая фотографии. На записи я не обращала особого внимания, хотя и должны была. Мельком поняла, что там описаны жертвы, даты смерти и подобные формальные вещи.

— Чтобы ты знала, к чему нужно быть готовой. — не сразу, но ответил мне Стоун, поднимая свои глаза на меня. Я ощутила мурашки от его тяжелого взгляда, но не сделала того же, лишь продолжила рассматривать фотографии.

— Но как это должно помочь мне? — спрашиваю вновь я, совсем не понимая игры, которую начал детектив Стоун, и во что вообще втягивает меня сейчас. Толика сомнения начала расти во мне, словно зерно прорастать в земле. Тут есть какое-то второе дно, но я пока не понимала, какое именно. Да и стоило ли разбираться? Вдруг, сегодня мы поймаем маньяка, и я забуду этого мужчину, похожего на черта из ада.

— Посмотри. — он тыкнул пальцем мне в фото — на шею одной жертвы, где я заметила мелкий крестик в виде украшения, а после, он быстро перевернул и снова указал на шею другой жертвы, где тоже оказался крестик. Всего жертв, включая последнюю девушку, было четыре. И на всех был крестик. Я молча кивнула, начиная понимать ход его мыслей. И он продолжил говорить. — Я считаю, что он выслеживает их в церкви. Его первой жертвой стала Глорий Роукс, которая стабильно посещала приход. Я думаю, он выслеживал ее очень долго, пока не решился на убийство. И она стала началом для него, потому что далее девушки имели сходства. Все являлись молодыми, до двадцати пяти лет примерно, красивые и, что главное, были верующие и посещали церковь. После первого убийства прошло пара месяцев и не было никаких улик, но последняя жертва выдала его, потому что он оказался не осторожен. Кристина Арден ходила в ту же церковь, что и Глорий. И, что еще интересно, они были знакомы, потому что после первого убийства мы ее допрашивали. Только тогда еще не могли предположить, к чему это все приведет. — он запнулся, а я за ним ощутила укол вины, словно являлась виноватой в том, что не помогла Кристине… Но он быстро продолжил, не желая показывать свои настоящие эмоции. — Преступники возвращаются на места преступлений. И я думаю, что убийца живет в этом районе, и, как раз-таки, церковь находится недалеко отсюда, а значит, тебе предстоит завтра прийти на службу. — договорил он, в конце победно захлопнув папку прямо в моих руках, а потом улыбнулся. Ему нравилось так унижать меня, я это ощущала всеми клеточками тела. Вот же… Церковь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 4.1

Не скажу, что мои отношения с церковью были хоть на какой-то стадии развития. Я успела пройти и принятие, и отрицание всего происходящего в рамках ума религиозных людей. Моя мама носила крестик, она часто молилась и даже иногда ходила на службу, когда выдавался свободный выходной и не приходилось отрабатывать часы, чтобы успеть оплатить квартиру. При этом я не скажу, что она была фанатичной в своей вере — скорее, находила какую-то отдушину в этом занятии, мотивации и силы продолжать двигаться дальше. Я тоже как-то пару раз с ней ходила на воскресные службы, но не испытывала огромного интереса к этому занятию. И относилась я довольно спокойно к религии и вере — мама не давила и это главное — просто верила сама, но меня не вынуждала, считая, что я должна сама прийти к этому. И я пришла.

В те отвратительные года или же самые прекрасные — я не решила для себя до сих пор какими они являются в моей памяти. С одной стороны — это были последние моменты с моей мамой, когда я могла увидеть ее улыбку на сером лице, ее радость за какое-то событие, а с другой — видеть, как человек, которого ты любишь больше всего на этом свете, увядает, словно сорванный цветок в вазе — самое худшее, что может случаться. В такие моменты мечтаешь, что лучше тебе оказаться на их месте, чем видеть все это и понимать, что ничего сделать не в силах. Тогда-то я обратилась к Богу. Плакала и молилась ночами напролет, а после вставала и шла на работу, пропуская учебу в школе, чтобы хватало хотя бы на еду и жилье, не говоря уже о лекарствах.

Только по итогу я не знала, зачем молилась. Не знала, зачем ходила в церковь и сидела там, думаю, что это поможет. На что я надеялась в то время? Может, как и все люди в безвыходном положении — на чудо? Что мама пойдет на поправку и даже сможет выздороветь, что жизнь после не пойдет по наклонной. Все сложится иначе. Но сложилось так, как сложилось. Не скажу, что я тогда обозлилась на Всевышнего, но в период юношеского максимализма я очень много истерила, не понимая, за что такие проблемы свалились на мою семью. Особенно яркими были моменты, когда я молилась около кровати матери в больнице, давая последний шанс своей вере, но ничего не вышло. Я обозлилась настолько сильно, что возненавидела Бога, как и возненавидела себя. Столько чувств и эмоций было во мне в тот момент. Когда мама умерла — я пообещала себе, что больше не пойду в церковь. Я вообще отреклась от веры и религии, потому что утратила самое главное — надежду. Правда, сейчас я уже давно и не держала зла на создателя. Такие вещи сглаживаются, и ты приходишь, в первую очередь, в гармонию с собой и со своим восприятием мира. И в гармонию с верой, понимая границы того, что тебе можно и нужно, а что лучше опустить. Я просто отдалилась от всего этого существования, но простила Его за все. У всех же там судьба, небесный план на каждого? Только вот… Современный мир, в котором я могу полагаться лишь на саму себя. И не важно какая судьба мне уготована кем-то — приятнее думать, что я сама выбираю свой путь. И теперь мне придется ощутить неприятный укол, будто оказавшись в самом болезненном периоде прошлого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Первой эмоцией, которую я хотела выплеснуть на Стоуна, стало полное отрицание. Инстинктивно поднять ладонь и ударить его по лицу, а потом назвать мерзавцем и уйти, гордо задрав подбородок. Но какой в этом был бы смысл? То прошлое, та жизнь, что сложилась у меня благодаря событиям и каким-то моим решениям не привела бы меня к тому, кем я являюсь сейчас. Да, может, эта не та жизнь, за которую стоит быть благодарной, не та, которой стоит хвалиться при любом удобном случае. Но эту жизнь я построила сама и довольна ей. Я смогла пережить утрату, смогла выжить и стать сильнее, не закрываясь в себе, хотя, может, все это — и есть реакция на смерть моей матери? В любом случае, Стоун не достоин знать обо мне такие подробности, а значит резкое отрицание будет очень странным поступком с моей стороны. Секундное помутнение. Поэтому — лишь быстрое согласие. Помню, как его это удивило. Брови изогнулись, а взгляд будто и говорил: «Что? Да? А где едкие комментарии, оскорбления? Теряешь хватку, Кроули.» — но по итогу принял его спокойно, можно сказать, даже с одобрением, и мы разошлись по своим дорогам, жаль, что не навсегда.