Мадам Мидас - Фергюс Хьюм

– Какое ужасное стечение обстоятельств, – произнесла Мадам Мидас, холодно глядя на него и пытаясь понять, говорит ли он правду, потому что общение с мужем внушило ей инстинктивное недоверие к мужчинам.

Однако Ванделуп выдержал пристальное разглядывание: на лице его не дрогнул ни один мускул. В конце концов Мадам Мидас отвела глаза, полностью уверившись, что его история – правда.

– И в Париже нет никого, кому вы могли бы написать? – спросила она после паузы.

– К счастью, есть, – ответил Гастон, – и я уже послал письмо, прося прислать денег. Но потребуется время, чтобы получить ответ, а я утратил все свои книги, бумаги и деньги. Ждать придется несколько месяцев, а до тех пор мне не на что будет жить. Поэтому я рад, что получил работу.

– Но ваш консул… – начала миссис Вилльерс.

– Увы, мадам, что я могу ему сказать? Как я смогу доказать, что я – именно тот, за кого себя выдаю? Мой компаньон немой и не может подтвердить мои слова. К несчастью, Пьер не умеет ни читать, ни писать. У меня нет документов, удостоверяющих личность, и консул может принять меня за… Как вы это называете? Подонка. Нет, лучше я подожду вестей из дома и тогда снова займу привычное место в обществе. Кроме того… – Он пожал плечами. – В конце концов, это приключение, жизненный опыт.

– Жизненный опыт, – негромко проговорила Мадам Мидас, – хороший учитель, но он взимает слишком высокую плату.

– А! – с довольным видом сказал Ванделуп, – я вижу, вы знакомы с Гейне, мадам. Я и не знал, что его здесь читают.

– Мы не совсем дикари, мистер Ванделуп, – проговорила миссис Вилльерс с улыбкой, встала и протянула молодому человеку руку. – А теперь – спокойной ночи, потому что я устала. Увидимся завтра утром. Мистер Макинтош покажет вам, где вы будете спать.

Ванделуп взял ее протянутую руку и порывисто прижал ее к губам.

– Мадам, – взволнованно проговорил он, – вы ангел, потому что сегодня спасли жизнь двум людям.

Мадам Мидас быстро отдернула руку, по лицу ее разлился румянец неудовольствия, когда она увидела, как уставились на них Селина и Арчи. Ванделуп, однако, не стал дожидаться ответа и вышел, а Пьер – за ним. Макинтош надел шляпу и отправился следом.

Мадам Мидас стояла, задумчиво глядя на мисс Спроттс.

– Не знаю, поступили ли мы правильно, Селина, – наконец сказала она, – но они умирали с голоду – могла ли я дать им от ворот поворот?

– Отпускай хлеб твой по водам, и по прошествии многих дней опять найдешь его… намазанный маслом[10], – сказала Селина, переиначив слова Библии.

Мадам Мидас засмеялась.

– Мистер Ванделуп хорошо рассказывает, – заметила она.

– Как и Тот Самый, – с фырканьем ответила Селина, имея в виду мистера Вилльерса. – Пуганая ворона куста боится.

– Совершенно верно, Селина, – прохладно сказала миссис Вилльерс, – но ты слишком торопишься. Я не собираюсь влюбляться в своего служащего.

– Вы – женщина, – бесстрашно ответила Селина, потому что не слишком-то доверяла собственному полу.

– Да, которую одурачил и предал мужчина! – неистово воскликнула Мадам Мидас. – И ты думаешь, что я оказала помощь голодающему человеку потому, что меня привлекло его смазливое лицо? Я думала, ты знаешь меня лучше, Селина. Я всегда была верна себе!

Не прибавив больше ни слова, миссис Вилльерс вышла из комнаты.

Мисс Спроттс мгновение стояла неподвижно, потом не спеша сложила свою работу, шлепнула кота, чтобы дать выход чувствам, и энергично потыкала кочергой в камине.

– Он мне не нравится, – сказала она, подчеркивая каждое свое слово тычком кочерги. – Он слишком елейный и красивый, глаза его лживы и язык слишком изворотлив. Я его ненавижу!

Высказав это мнение, она приступила к кипячению воды для мистера Макинтоша, который всегда выпивал виски перед тем, как отправиться в постель.

Селина была права в своей оценке мистера Ванделупа. Цепочка ее логических построений была такова: некоторые высокоорганизованные животные имеют инстинкт, помогающий им избегать приближающейся опасности. Женщина – одно из самых высокоорганизованных животных. Ergo[11] – не позволяйте женщинам поступать вопреки своему инстинкту!

Глава 5

Дом сокровищ маммоны[12]

У подножия огромного холма белой глины, отмечавшего местонахождение рудника Пактол, стояло длинное строение с оцинкованной крышей. Внутри оно было разделено на два помещения: в одном рабочие рудника оставляли свою одежду и надевали грубые холщовые штаны и куртки, прежде чем спуститься в рудник. В этой же комнате их обыскивали, чтобы проверить, не выносят ли они золото. Длинный узкий коридор вел с вершины шахты прямо в это помещение, и ни один рабочий, даже спрятав на себе золото, не смог бы его выбросить, чтобы потом подобрать. Нет, ему приходилось идти по коридору в комнату обыска прямо из клети шахты, и он не мог спрятать ни крупинки, которую не нашли бы досмотрщики.

Во второй комнате спали шахтеры, которые оставались после работы на территории рудника, хотя большинство после рабочей смены отправлялись по домам, к своим семьям.

На Пактоле работали в три смены, так что работа не прекращалась круглые сутки. Каждая смена трудилась по восемь часов – первая выходила в полночь и заканчивала в восемь утра, вторая заступала в восемь и заканчивала в четыре часа дня, а третья работала с четырех до полуночи, после чего опять выходила первая смена.

Следовательно, когда на следующее утро месье Ванделуп проснулся в шесть утра, первая смена еще трудилась, и некоторые горняки, которым положено было начинать работу в восемь, спали крепким сном на своих койках. Койки эти, стоящие вдоль двух стен, были двухъярусными, как на борту корабля.

Проснувшись, Гастон, естественно, захотел увидеть, где же он находится. Протерев глаза и зевнув, француз приподнялся на локте и лениво осмотрелся.

Большая комната освещалась тремя квадратными окнами без занавесок, прорубленными в стене через равные промежутки. Холодный свет зари медленно прокрадывался в комнату, и очертания пыльных предметов постепенно проступали в полумраке. Слышалось тяжелое размеренное дыхание спящих людей и беспокойные движения тех, кому не спалось.

Француз пару раз зевнул и понял, что больше не хочет спать. Он бесшумно оделся, стараясь не разбудить Пьера, спавшего на нижней койке, ловко спрыгнул со своей верхней, подошел к дверям и шагнул в прохладное душистое утро.

Холодный ветер дул со стороны зарослей, принося с собой слабый аромат, и трава под ногами Гастона была мокрой от росы. На востоке разгорался рассвет; ярко-красный цвет неба напомнил французу тот закат, под которым он вместе со своим спутником высадился на берег Квинсленда. Потом бледно-розовую часть небосвода пересек широкий желтый луч, и великолепное пылающее солнце медленно поднялось из-за темных зарослей. Все изысканные краски рассвета исчезли в потоке золотого света, озарившего пейзаж.

Ванделуп рассеянно, без интереса смотрел на всю эту красоту, слишком занятый своими мыслями, чтобы замечать происходящее вокруг. Только когда две сороки неподалеку разразились радостными криками – каждая старалась перекричать веселые вопли другой, – он очнулся от глубокого раздумья и зашагал обратно к руднику.

– Нельзя допустить, чтобы что-то встало на моем пути к деньгам, – задумчиво сказал он. – С деньгами можно править миром, а без них… Но какими банальными и избитыми кажутся эти максимы! Почему я должен повторять их, как попугай, когда я и так ясно вижу, что должен делать? Та женщина, например… Я должен завоевать ее дружбу. Ба! Да она уже мой друг – я видел это по ее глазам, когда ей не удавалось как следует следить за своим лицом. Да, я должен сделать ее своим другом, очень близким другом, а потом… Что ж, по-моему, ось вращения земли – это женщина. Я никого не пожалею, чтобы добиться своей цели! Я сделаю себя равным богам и не буду считаться ни с кем, кроме себя самого. А тем, кто встанет на моем пути, придется убраться с дороги, иначе они рискуют быть раздавленными!

И Ванделуп с циничной улыбкой добавил:

– Некоторые назвали бы это философией дьявола, но мне она вполне подходит.

Он уже был рядом с рудником, когда услышал, что его окликают: к нему шагал Макинтош. Барак оживал, и через открытую дверь Гастон видел, как несколько человек торопливо движутся в комнате, а другие тем временем идут к руднику через поля. Размеренный шум машин не умолкал, черный густой дым вился из красной трубы, вращались колеса подъемника, и рудник медленно извергал людей, проработавших внизу всю ночь.

Макинтош медленно подошел к французу, держа руки в карманах; на суровом лице шотландца застыло озадаченное выражение. Он никак не мог решить, нравится ему этот молодой человек или нет. Но поскольку тот, похоже, произвел впечатление на Мадам Мидас, для себя Арчи почти решил, что субъект ему все-таки не нравится – просто из чувства противоречия.