Мадам Мидас - Фергюс Хьюм

Недовольный тем, что его потревожили, пес с жалобным ворчанием покинул удобное местечко, но кот имел куда более раздражительный нрав: он сел и внезапно до крови оцарапал Селине руку.

– Животные должны знать свое место! – мрачно заметила мисс Спроттс.

Она быстро шлепнула кота по голове, и он с сердитым шипением отпрыгнул к ногам Мадам Мидас. Та подняла его, умело успокоила, и кот, свернувшись у нее на коленях, снова уснул.

Вскоре Арчи, который отлично вымылся в задних комнатах, вышел чистым и свежим, с еще более упрямым выражением лица, чем обычно.

Мадам Мидас уселась за накрытый к чаю стол, потому что всегда ела вместе с Селиной и Макинтошем – факт, которым они очень гордились. Эти двое всегда относились к хозяйке с ревностным уважением, хотя и имели склонность время от времени вести себя с ней деспотично.

Увидев, что еда на столе стоˊит того, чтобы возблагодарить за нее Бога, Арчи попросил благословить пищу в такой безапелляционной манере, словно думал, что на Небеса следует давить, чтобы добиться их внимания. Потом все в молчании принялись за еду, потому что никто из этой компании не был склонен к болтовне. Некоторое время не слышалось ни звука, если не считать позвякивания чашек и блюдец да размеренного тиканья часов.

Через открытое окно в комнату врывался слабый ветерок: прохладный, пахнущий лесом и чем-то похожим на персик – ароматом цветущего утесника.

Закатный свет заливал комнату. Надвигалась ночь, и отсветы мерцающего в очаге огня весело танцевали на потолке, заставляя все предметы казаться больше.

Наконец Арчи отодвинул свое кресло в знак того, что закончил трапезу, и приготовился говорить.

– Чегой-то не видать наших новых трудяг, – сказал он, взглянув на госпожу. – А тех нерадивых тварей, которые смотали, следовало бы отдубасить за их лень… И все же они были лучше, чем ничего.

– Ты написал Сливерсу? – спросила Мадам Мидас, подняв глаза.

– Этой тушке на деревянной ножке? – отозвался Макинтош. – Написал, а как же! Но старый грубиян бьет баклуши и думать не думает присылать мне то, что надо. Что ж, – покорно добавил он, – придется обходиться тем, что есть. Как знать, может, провидение вскорости пошлет нам людей?

Услышав это, Селина тоже подняла глаза, уловив благоприятную возможность, и вставила подходящую пословицу.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – бросила она.

Это было неоспоримо, и никто не доставил ей удовольствия возражениями. Арчи знал – спорить с Селиной невозможно. У нее под рукой всегда был изрядный багаж мудрости, почерпнутой из пословиц, – своего рода домашний Таппер[7], чья философия была самой раздражающей и неопровержимой. Макинтош сделал самое мудрое из того, что мог придумать при данных обстоятельствах, – сменил тему разговора.

– Я видел днем Его.

«Его» в данном случае означало «мистера Вилльерса», на чье имя в этом доме было наложено табу и на которого всегда только как бы намекали. Поскольку оба слуги знали все о несчастливой жизни Мадам Мидас, та не стеснялась разговаривать с ними об этом.

– И как он выглядит? – спросила она, стряхивая крошки с платья.

– Прекрасно, – сказал Арчи, вставая. – На московском руднике ему не потрафило, но он зашиб неплохую деньгу на участке «Королева Сердец».

– Нечестивец, – заметила Селина, – цветет, как зеленый лавр.

– О да, – сухо ответил Макинтош, – мы это знаем, Селина, – старый рогач присматривает за своими ребятками.

– Думаю, он просто живет сегодняшним днем, – спокойно сказала Мадам Мидас. – Как бы он ни разбогател, все равно потом обнищает, потому что никогда не станет предусмотрительным человеком.

– Он собирается прийти повидаться с вами, мэм, – проворчал Арчи, зажигая трубку.

Миссис Вилльерс встала и подошла к окну.

– Он уже делал это раньше, – благодушно сказала она. – Результат был неудовлетворительным.

– Вода камень точит, – вновь заметила Селина, которая уже убирала со стола.

– Но не железо, – безмятежно ответила Мадам Мидас. – Не думаю, что его настойчивость даст какой-то результат.

Арчи мрачно улыбнулся и вышел на улицу, чтобы выкурить свою трубку.

Хозяйка же уселась у открытого окна и принялась смотреть на пейзаж, который уже начал угасать в быстро сгущающихся сумерках.

Мысли ее вовсе не были приятными. Она надеялась избавиться от горечи и печалей своей прежней жизни, но муж, как неупокоенный дух, явился, чтобы тревожить ее и напоминать о тех временах, которые она охотно бы забыла. Сидя у окна с безмятежным лицом, миссис Вилльерс казалась спокойной и тихой; но эта женщина была подобна дремлющему вулкану, и страсти ее были тем опаснее, что она постоянно держала их в узде.

Летучая мышь пронеслась на фоне безоблачного темно-синего неба и исчезла в ближайших зарослях. Мадам Мидас, протянув руку, лениво сорвала свежую росистую розу с куста, который рос за окном.

«Если б я только могла от него избавиться, – думала она, играя цветком. – Но это невозможно. Я не смогу отделаться от него, не дав ему денег, и я никогда не получу нужные деньги, пока не найду ту жилу. Полагаю, его можно было бы подкупить… Ох, почему бы ему не оставить меня в покое? Он так успешно загубил мою прежнюю жизнь, что мог бы позволить мне прожить несколько лет пусть и не в радости, но хотя бы в забвении».

Она раздраженно швырнула розу за окно, где та душистыми лепестками нечаянно нанесла Арчи мягкий удар по щеке.

– Да, – сказала миссис Вилльерс, обращаясь к самой себе, и опустила створку окна, – я должна избавиться от него! И если подкуп не сработает… Что ж, есть и другие способы.

Глава 4

Добрая самаритянка

Есть ли в наши дни люди, читающие Купера[8] – этого обворожительного семейного поэта, который написал «Задачу» и окутал даже мебель очарованием поэзии? Увы! Для большинства Купер – всего лишь имя, или его знают только как автора восхитительно причудливой баллады «Джон Гильпин»[9]. Однако он, без сомнения, был самым известным певцом домашней жизни, и каждый почтенный глава семьи должен иметь его бюст или портрет, причем не в холодном великолепии гостиной, а на почетном месте в своем личном кабинете, где все радостно-старомодно и очищено от порока долгим использованием. Никто так мило не писал об удовольствиях уютной комнаты, как Купер! И разве он не имел для этого оснований? В конце концов, каждый домашний очаг – это алтарь семьи, и на нем следует поддерживать вечный священный огонь, который то разгорается, то пригасает в зависимости от времени года, но которому никогда не дозволяется окончательно погаснуть.

Как уже говорилось, мисс Спроттс была горячей сторонницей вечно горящего огня из-за предполагаемой влажности в доме, и Мадам Мидас ничуть не возражала, поскольку сама была истинной саламандрой. Поэтому, когда входную дверь закрыли, бледно-красные шторы на окнах опустили и вновь накормленный огонь ярко запылал в широком очаге, комната приняла такой вид, что даже Купер – сибарит в отношении домашнего комфорта – наверняка созерцал бы ее с восхищением.

Мадам Мидас сидела теперь за небольшим столиком в центре комнаты, размышляя над запутанным столбцом цифр, и мягкое сияние лампы касалось ее гладких волос и белого платья.

Арчи дремал у огня, и в комнате царила мертвая тишина, которую нарушал только быстрый скрип пера Мадам Мидас и щелканье вязальных спиц Селины. Наконец миссис Вилльерс с облегченным вздохом положила перо, собрала бумаги и аккуратно перевязала их бечевкой.

– Боюсь, мне придется нанять клерка, Арчи, – сказала она, откладывая бумаги в сторону, – канцелярской работы становится для меня одной многовато.

– Истинная правда, мэм. Я и сам так думаю, – ответил мистер Макинтош, резко выпрямившись в кресле – как бы его не обвинили в том, что он уснул. – Прям больно видеть, как вы портите свои красивые глазки над такой прорвой цифрищ… Вот как сейчас.

– Да, кто-то должен этим заняться, – сказала Мадам Мидас, возвращаясь за обеденный стол.

– Так почему б не нанять для этого человека? – спросил Арчи. – Не то чтоб вы не могли складывать цифры сами, мэм, но вам взаправду надо отдохнуть. Ежели я найду в городе парня, которому можно доверять, я притащу его сюда на следующей неделе.

– Почему бы и нет, – задумчиво проговорила женщина. – Дела на руднике идут сейчас полным ходом, и если так будет продолжаться, мне понадобится помощник.

В этот миг в переднюю дверь постучали. Селина, вздрогнув, выронила вязанье и встала.

– Не ты, Селина, – негромко сказала Мадам Мидас, – пусть откроет Арчи. Вдруг это какой-нибудь бродяга.

– Навряд ли, мэм, – упрямо ответил Арчи и встал. – Это скорее опять кто-нибудь из работяг – хочет сказать, что собрался свалить. Ну кой толк с ними разговаривать, с этими болтливыми попугаями?

Мисс Спроттс флегматично вернулась к вязанью, а миссис Вилльерс напряженно прислушивалась, потому что ее не оставлял тайный ужас перед тем, что сюда вломится муж. Отчасти поэтому в доме оставался Макинтош. Послышались невнятные голоса, после чего Арчи вернулся в комнату в сопровождении двух мужчин, которые встали перед Мадам, озаренные светом лампы.