За полвека - Василий Бетаки

Под снежную пыль…

Потомки мыслителей, пасынки серой зимы —

Кто

Мы?

Откуда?

Из тени бессонной,

где ртутные блики мертвы,

Где чудо —

Немного зелёной,

пропахшей мазутом травы.

Гранит петербургской Европы,

Москвы азиатский базар…

Спартанцы бросали нас в пропасть,

Забыв завязать нам глаза —

И мы воскресаем —

Не так, как Христос или Будда.-

Откуда?

Куда мы?

К бесплодным пескам ли,

К холодному камню нордических скал?

Содомы

Оглянутся вслед нам,

Но бледно

Сверкнёт их солёный оскал:

Поймать бы, порвать бы

портрет, уходящий из рамы!

Куда мы?

18 апреля 1973 года, ленинградский аэропорт.

Из книги "ЕВРОПА — ОСТРОВ"

(1973–1979, "Ритм", Париж, 1980)

Усталый странник, жаждавший припасть

К истоку мудрости веков минувших,

Смиренно я колени преклоняю

Среди твоих теней.

Эдгар По, "Колизей"

56.

ПОСОХ

(третий венок сонетов)

Всем, кто остался в Петербурге

1.

От ног мы отрясаем прах былого,

Но в памяти несём его с собой,

Чтобы над нашей двойственной судьбой

Не властвовала ржавая подкова.

Не ищем мы ни родины, ни крова,

Но всё, что оставляем за спиной,

Нам каждый час напоминает снова

Владенья Януса — порог дверной.

Гонимые неутолимой жаждой,

Не сохраняем ничего — но каждый

Невнятным ожиданием палим:

А вдруг в безмерности найдётся мера?

Так мы идём путями Агасфера

И первого свидания не длим.

2.

И первого свидания не длим

Не потому, что ищем Эльдорадо,

Не потому, что новую отраду

Легко предпочитаем тем, былым —

Нет! Город, нас взрастивший, стал двойным:

Не зря в низинах северного ада

Возник он — жёлто-белая Эллада —

Своей парадоксальностью томим,

Как пальма у полярного болота,

Как Пётр с ключом — и адовы ворота…

Простившись с ним, мы многое простим,

И сон его гнилой не потревожим;

Но быть его рабами мы не можем,

Иначе всех проглотит "Третий Рим".

3.

Иначе всех проглотит "Третий Рим",

А мы, кто только будущим богаты,

Навек замолкнем, вдоль дорог распяты,

Иль под молитвы на кострах сгорим.

А уцелеют серые как дым

Казённые бетонные догматы,

Бумажные цветы, да казематы,

Да некий свет, обещанный слепым.

Не зря по Праге скрежетал металл:

Он всех, кто не оглох, предупреждал

О наступленье времени такого,

Когда опять под триумфальный звон

Рабы рабов обрубят цепь времён

И память не сумеет влиться в слово.

4.

И память не сумеет влиться в слово

У тех, кому прозренье не дано,

Кто прошлого туманное окно

Сменить на мир бескрайный не готовы,

Кому звучанье языка иного

Немыслимо, враждебно и темно,

Кто золотит картонные оковы

И уксус принимает за вино…

А нам, презревшим тесные берлоги,

Понятны и близки любые боги,

Любые листья на любом стволе,

В Стамбуле турком быть, в Афинах — греком,

Не быть никем, быть просто человеком:

Мы всюду дома, только б на Земле.

5.

Мы всюду дома. Только б на Земле

Вновь идолов живых не наплодили,

Чтоб нас заставить кланяться горилле,

Но втихаря летать на помеле.

Нет, лучше в честном кожаном седле

Провековать, глотая тучи пыли…

А те, кто лбы в поклонах не разбили,

Пусть дышат, если дышится в петле.

Похлёбка есть для каждого раба.

В ней — долг и честь, в ней — вера и судьба…

Она, по счастью, мало нам знакома,

Но и понюхав, не избыть стыда!

А потому — дай Бог, чтоб никогда

Нам не грозил цепями призрак дома.

6.

Нам не грозил цепями призрак дома

Не потому, что нет его для нас,

А потому что вдруг, в какой-то час

Чужое можно предпочесть родному:

Ведь не равна одна страница тому,

И перечитывай хоть в сотый раз —

Нет больше пищи для ума и глаз,

Одно лишь утешенье, что знакома…

Прав был Улисс, и жалок был Эней:

Я верую в сожженье кораблей,

Пусть мачты вспыхивают, как солома,

Пока леса растут и есть топор,

Мы всё плывём, благословя простор

И верою в самих себя ведомы.

7.

И верою в самих себя ведомы,

Мечтая, не идём в рабы к мечте.

Смысл жизни, обретённый в пустоте,

Не уложить в простые аксиомы.

Любым векам и странам мы знакомы:

Живёт апокриф странный на листе

Старинного пергаментного тома.

И кто-нибудь, открыв страницы те,

Прочтёт о Серых Ангелах преданье.

Мы — не жрецы, не жертвы для закланья,

Мы навсегда верны одной Земле.

Рай нас отверг, и серный Ад не принял,

Мы средь людей… Отвеку и поныне

Ни свету мы не отданы, ни мгле.

8.

Ни свету мы не отданы, ни мгле,

И под аркан не подставляем шею,

Умеем всё терять и не жалеем,

Хоть втайне и мечтаем о тепле.

Но соль морей не сохнет на весле,

Ветра по расписанию не веют,

Отечества пророки не имеют,

И птица не завидует пчеле.

Omnia mea — мысли, краски, звуки,

Да женские ласкающие руки —

Иных от жизни нам не надо благ,

И суета сует так мало значит!

Пускай свистят нам вслед, пускай судачат,

Пускай рядят хоть в шутовской колпак!

9.

Пускай рядят хоть в шутовской колпак —

Мы сами балагану знаем цену:

Скрипучую раскрашенную сцену

Преображаем, как бездумный маг,

В минутный храм поэтов и бродяг,

И озорство предпочитаем плену.

Ну, конура, вынюхивай измену —

Язык от лая набок, словно флаг!

А лицедей, творец бродячих истин,

Приманчив для тебя и — ненавистен.

Но что волкам до суетных дворняг?

Пусть лижут цепь. Мы не разделим с ними

Наш тайный тост под звёздами немыми:

Пророк, а не беглец наш каждый шаг.

10.

Пророк, а не беглец — наш каждый шаг.

Но песнь Лилит не хочет слышать Ева.

И всё же сохранится тень напева

В крови столетий и в пыли бумаг.

Но если даже будет всё не так,

И заглушит бамбук следы посева,

И мирный птичник задрожит от гнева,

И злой осокой обернётся злак,

Проснётся месть порубленных садов,

Леса придут на место городов,

И красные от кирпича потоки

Съедят металл — что ж, значит новый круг…

Одно не дай нам Бог увидеть вдруг:

Что под ногой — пустыни сон глубокий…

11.

З. Афанасьевой.

Что под ногой? Пустыни сон глубокий?

Барханов рыжих золотое зло?

Нет! Это море в полдень принесло

На гребнях волн мираж тысячеокий:

Но вовсе не песок сжигает щёки,

А первый снег. Тогда слегка мело…

Ночная скачка в Царское Село

Ломилась в ненаписанные строки.

И липы облетали, и была

Ночь та, что серебрила купола

В последний раз… Но промолчав об этом,

Мы с нею не простились. А потом

Шуршала под дамокловым рассветом

Листва, присоленная ноябрём.

12.

Листва, присоленная ноябрём,

Должна б не сниться в шорохе магнолий!

Так ванты, заскрипевшие от соли,

Едва ль кому напомнят старый дом.

Кто ложь назвал тоскою о былом?

Кто придал ей и вид, и привкус боли?

Кому настолько душу измололи,

Что уместился в ней один Содом?

Не клином свет! И всё родное — мимо:

В прибой Атлантики, на камни Рима…

И день за днём, пока не рухнет гром

Последний над содомскими стенами!

Он нами предугадан, призван нами!

Всё в разум свой мы с жадностью вберём!

13.

Всё в разум свой мы с жадностью вберём:

Опаловых закатов наважденье,

Полярный отсвет, и миров рожденье,

И тихий голос хвои под дождём,

И все слова на языке людском:

Шамана ли камчатского моленье,

Или гриотов сенегальских пенье,

Строку Сафо и Джойса толстый том…

Куда, какие звёзды нас ведут?