Женщины Викторианской Англии. От идеала до порока - Екатерина Коути

Но что делать, если оба родителя производят неблагоприятное впечатление? Тут уж присяжные чесали затылки. В декабре 1864 года очень громко и некрасиво разводились Бланш и Уильям Четуинд. Бланш Четуинд была младше супруга на 24 года и еще не растеряла боевой задор. Список ее претензий впечатлил как присяжных, так и журналистов. В присутствии жены неотесанный Четуинд не стеснялся в выражениях. Он колотил ее ковриком для вытирания ног. Он швырял в нее тарелки с недоеденной едой. Он пинал ее собаку, чего уж точно нельзя простить. Он подговаривал детей плевать в мать и называть ее «шлюхой». По ночам он так часто ходил налево, что Бланш приноровилась сыпать муку у порога его спальни, отслеживая по отпечаткам ног, куда же на этот раз отправился муженек. Иными словами, мистер Четуинд был грязным и гнусным чудовищем. Но ему тоже было о чем рассказать. По его словам, Бланш – о ужас! – курила трубку. И не один, а целых два раза! Она нахваливала «Дон Жуана» Байрона, держала в спальне два французских романа, а в дневнике предавалась эротическим фантазиям о знакомом адвокате (по крайней мере, знакомый адвокат настаивал, что все это были только фантазии). Вдобавок она задолжала модистке 474 фунта и перешла в католицизм. Разве это леди? Клейма негде ставить.

Слушая пылкие обвинения жены и сумбурную отповедь мужа, присяжные только головами качали. Всплыли и другие подробности, к примеру, что Бланш вышла замуж уже беременной и якобы от собственного отца! Опять же по слухам, ее опоила и отдала ему на поругание гувернантка, которая, будучи любовницей упомянутого отца, пыталась таким образом шантажировать свою подопечную! Так все было или нет, но история вырисовывалась на редкость гадкая. Постановив, что Бланш не хватает деликатности, а Уильям так и вовсе превратил свой дом в притон, присяжные развели их под овации всех собравшихся. Четыре месяца спустя обоим родителям было отказано в опеке над сыном и дочерью, забота о которых была поручена брату Уильяма. Из своего годового дохода в 1159 фунтов мистер Четуинд обязывался платить 200 фунтов на содержание детей и еще 250 отсылать бывшей жене.

Разбирательства вроде этого были хлебом для журналистов, которые, – естественно, в пределах разумного – обсуждали их в статьях. Королева Виктория, поджав губы, писала, что статьи о разводах попадаются «настолько скандальные, что газету невозможно доверить юным леди или мальчикам. Ни один из французских романов, от которых детей оберегают заботливые родители, не может с ними соперничать». Тем не менее, особы королевской крови тоже были замешаны в громких бракоразводных процессах. Так, принц Уэльский Альберт Эдуард, он же Берти, доводивший до белого каления своих почтенных родителей, поучаствовал в «Уорикширском скандале».

В 1862 году 32-летний сэр Чарльз Мордаунт, член парламента от Южного Уорикшира, взял в жены 18-летнюю кокетку Харриет Монкрифф. Пока супруг охотился или заседал в парламенте, миледи проводила молодые годы в компании любовников. А что еще делать, раз уж все равно вышла замуж не по любви? Не дома же киснуть. После нескольких выкидышей Харриет удалось забеременеть: не от мужа, который в то время рыбачил среди норвежских фьордов, а от любовника лорда Коула. Но когда другой любовник поведал ей, что Коул болен сифилисом, Харриет встревожилась не на шутку. Тревога быстро переросла в ужас, как только врачи обнаружили у ее новорожденной дочери глазную инфекцию. Возникли опасения, что девочка ослепнет. От пережитого стресса леди Мордаунт тронулась умом: она не только рассказала мужу обо всех своих изменах, но впала в совершенно невменяемое состояние – ходила под себя, грызла угли, кричала и кидалась на окружающих.

Злые языки шептались, что миледи притворяется сумасшедшей по наущению родни. В таком случае она не смогла бы участвовать в бракоразводном процессе, который сразу же затеял сэр Чарльз. Но, в отличие от мистера Рочестера, приютившего горемыку-жену на чердаке, сэр Чарльз решил раз и навсегда отделаться от прелюбодейки. В качестве ее предполагаемых любовников он называл нескольких коллег, а также принца Уэльского. Но на суде принц так твердо сказал «нет», что его ответ всех убедил (а у королевы Виктории в который раз отлегло от сердца). В 1870 году сэр Чарльз не сумел добиться развода, и лишь 5 лет спустя лорд Коул признал себя виновным в адюльтере. После развода Харриет провела остаток дней в психиатрической клинике, впрочем, довольно уютной, а сэр Чарльз, которому уже перевалило за 40, попытал счастье с 16-летней дочкой священника.

Женщина, закон… и шоппинг

Раз наделив мужей правом наказывать своих жен за проступки, законы не спешили отнимать у них плеть. Даже в XVIII веке судьи отстаивали право мужа бить свою жену, если орудие избиения не приносило ей чрезмерный вред, и лишь к 1880-м годам законники признали это право анахронизмом. Страдавшие от побоев жены могли подать на раздельное проживание, но в таком случае муж продолжал контролировать их финансы, и повторный брак тоже был невозможен. Судьи нехотя вслушивались в мольбы избитых женщин. Вдруг строптивица рассердила мужа своим ворчанием? Почему бы не поучить палкой вредную женушку? Дело-то житейское. «Избиение мужем жены окружено ореолом комичности, и при упоминании таких происшествий (за исключением разве что убийства) люди улыбаются, а веселье за обеденным столом не утихает, а, наоборот, разгорается», – язвительно шутила Фрэнсис Кобб.

Если муж убивал изменницу-жену, застигнув ее с любовником или просто выслушав ее признание, он считался виновным в убийстве по неосторожности (manslaughter). В тех же обстоятельствах убийца-жена не могла рассчитывать на снисхождение, ее карали по всей строгости закона. Радовало лишь одно – в XIX веке мужеубийц уже не сжигали на костре, а просто вешали.

Домашнее насилие. Иллюстрация из журнала «Панч», 1871.

В готических романах злодеи только и ждут возможности заточить героиню в башне или подземелье, но в реальности ситуация обстояла не многим лучше. Долгое время за мужьями сохранялось право насильно удерживать жен. Если жене удавалось вырваться, заскучавший муж мог подать в суд на восстановление супружеских прав. Судьи преспокойно выносили такие решения, особенно в случае, если беглянка транжирила деньги и вела порочный образ жизни. Но вести женщин домой под конвоем тоже никто не стремился: возвращать жен в ложе семьи мужьям приходилось самостоятельно. В 1836 году Цецилия Кохрейн покинула супруга и проигнорировала решение церковного суда о восстановлении его прав. Обманом заманив беглянку домой, мистер Кохрейн запер за ней двери и заколотил окна, дабы ничто не мешало их совместному счастью. Родственники миссис Кохрейн забили тревогу. Они настаивали на праве habeas corpus, запрещавшем незаконный арест. По их требованию миссис Кохрейн доставили в суд, где мистер Кохрейн должен был доказать законность ее задержания. Но каким бы безупречным ни было поведение Цецилии, судья вынес решение в пользу мужа. Ведь английский закон «помещает жену под опеку мужа и дозволяет ему, во имя их общего блага, ограждать ее от неограниченного общения с окружающим миром».

По мере того, как изменялась мораль, а женщины добивались все больших прав, судебные решения тоже претерпевали изменения. Перенесемся в 1891 год, а точнее, в теплый мартовский полдень, когда миссис Эмили Джексон вместе с сестрой возвращалась домой после церковной службы. Внезапно у церкви остановилась карета, из которой выпрыгнули трое мужчин, схватили Эмили и умчали ее в неизвестном направлении. Тем не менее, сестра Эмили догадалась, кто стоит за похищением. Уже несколько лет миссис Джексон проживала отдельно от мужа, игнорируя судебные предписания, повелевавшие ей вернуться. Мистер Джексон взял правосудие в свои руки.

Вместо замка Удольфо он привез Эмили в особняк своего дяди. Полиция отказалась вызволять пленницу, посчитав, что мистер Джексон действует по закону. Тогда родня Эмили вспомнила про habeas corpus. В конце XIX века судьи оказались куда либеральнее своих предшественников. Лорд-канцлер Халсбери назвал насильственное удержание жены правилом абсурдным и устаревшим и отпустил миссис Джексон на свободу.

Неравенство распространялось и на имущественное положение женщин. Здесь нас поджидает любопытный парадокс, который лучше всего можно отследить на примере женских долгов. Еще до появления кредитных карт покупка в долг была явлением распространенным. В первую очередь это касалось городков и деревень, где все жители были известны наперечет. Многим рабочим семьям, как и низшей прослойке среднего класса, такая система помогала сводить концы с концами. Но кредитом пользовалась и знать. Аристократы презирали оплату наличными, особенно за мелкие покупки, и почти 80% сделок в фешенебельных магазина Вест Энда были основаны на кредите. Торговцам аристократическая спесь выходила боком. Выбить долги из богачей было так же сложно, как из бедняков.