Тайный знак - Алёна Жукова

– Успокойтесь, Анастасия Николаевна, – улыбнулся Вяземский. – Представьте, предметом гордости моих родителей долгое время был тот факт, что в двухлетнем возрасте я знал наизусть не только гимн «Боже, царя храни», но и длиннющее стихотворение Жуковского, из которого взяты эти шесть строк. Папа и мама частенько хвастались перед незнакомыми людьми моими уникальными способностями. Я им напоминал, что «Боже, царя храни» – не лучший пример правильного воспитания, но они все время забывали об этом. Слава богу, умерли своей смертью.

Настя сама не заметила, как задремала над книгой. Очнувшись, хотела встать, но не смогла двинуться с места. Ее охватило неприятное ощущение, что кто-то невидимый дышит рядом. Показалось, что хлопнула форточка. Она оглянулась и не поверила своим глазам – форточка была заперта на щеколду. По ногам потянуло холодом. Пересилив себя, Настя встала и пошла к окну проверить, откуда дует, но застыла на полпути: из темноты ночного стекла на нее смотрела молодая женщина, в руках она держала розу. Настя крепко зажмурилась, тряхнула головой, потом резко открыла глаза и поняла, что приняла за дивный образ сломанную ветку тополя за окном. Постояв в задумчивости, решила, что пора идти спать. Расплетая косу, нагнулась над умывальником, и вдруг что-то стукнуло о его чугунный край. На шее у нее висело стило – то самое, что было запрятано в корешок книги. Но ведь она его не надевала! Хотя, может, забыла. Потянула, чтобы снять, и почувствовала, что в ладони засвербело, зачесалось. Настя осмотрела ладонь и, ничего особенного не обнаружив, решила, что показалось. Сняла стило с шеи и вложила обратно в книгу.

* * *

Три недели до встречи, отмеренные Настей, стали для Михаила вечностью. Пару раз, не выдержав, он приходил к музею в надежде перехватить Настю на пути к дому, но так и не встретил: то ли она заканчивала рабочий день раньше, то ли засиживалась допоздна. Стараясь быть незамеченным, он ходил кругами возле ее дома, и тоже безрезультатно.

Он уже почти смирился и отсчитывал дни до встречи, когда однажды, проезжая с Шуриком по Тверской, заметил ее. Настя быстро шла, сосредоточенно смотря под ноги, словно силясь найти что-то случайно оброненное. Михаил выскочил из машины и бросился за ней вдогонку.

– Настя, постойте! Как же я рад вас видеть!

Она повернула голову, и у него от сердца отлегло: в ее глазах зажегся огонек радости.

– Я тоже рада! А вы за кем гнались?

– За вами. Там, за углом, мой водитель ждет. Вы спешите?

– Да нет, сегодня в музее тараканов травят. Вот, отпустили…

– Слава тараканам! Ура! – проскандировал Михаил. – Предлагаю выпить за их здоровье. Тут «Метрополь» совсем близко, умоляю, давайте посидим чуточку, а потом я вас к дому подброшу.

Настя рассмеялась:

– Ну, разве что за тараканов, но я к шести должна быть дома.

– Обещаю!

* * *

Их усадили в центре зала – других свободных столиков не оказалось. Настя разглядывала роскошный интерьер, но делала она это скорее любопытствуя, чем восхищаясь.

– Интересно, за каким конкретно столиком сидели Есенин и Айседора Дункан, когда он сделал ей предложение? – задумчиво произнесла она, разворачивая салфетку.

– Думаю, вон за тем, пустым, прикрытым портьерой. Наверное, этот столик для влюбленных. И, простите мою дерзость, я бы с удовольствием туда перебрался, – сказал Михаил, чувствуя, как заливается краской.

Настя слегка прищурилась, качнув головой:

– Я бы тоже не отказалась, но, увы, он не для нас…

– Не говорите так, Настя, я все понимаю, но позвольте мне быть честным с вами. Я мечтал об этой встрече с той минуты, как мы расстались. Извините, если ставлю вас в неловкое положение.

– Нет, отчего же, мне приятно, но и грустно одновременно. Я тоже буду честна: в браке я несчастлива, вы мне нравитесь, но это ничего не меняет.

– Это меняет многое, – поднял бокал Михаил, – это дает надежду. Настенька, за вас!

– Михаил, давайте на брудершафт! Но без всех этих выкрутасов и целований, пожалуйста…

– С удовольствием! А почему ты, Настя, не желаешь поцеловаться? – удивился своей наглости Михаил и даже слегка втянул голову.

– Потому, Миша, что ты нетерпеливый и абсолютно нелюбознательный. Вот тебе, как видно, все равно, что в книге написано. Между прочим, твое имя, если мы раскроем тайну книги, войдет в историю.

– Я весь внимание…

– Нет уж, сначала поедим.

Но оба, казалось, не заметили, как официант принес сначала солянку «Метрополь», потом утку с яблоками. Они говорили и говорили, не сводя друг с друга глаз, забывая заглянуть в тарелки.

– Я даже язык этой книги определить не могу, – жаловалась Настя, – знаний не хватает, какая-то странная письменность. А стило – вообще сплошная загадка. Вот, например, точно помню, что не надевала его, а оно среди ночи оказывается на моей шее, да еще легонько жужжит, словно муха. Странный предмет. Если честно, то я много раз надевала и снимала это стило и вот что заметила – как только оно тела касается, так сразу все плохие мысли вон из головы. Вдруг так радостно становится, легко, вот и ношу. Оно и сейчас на мне. Знаешь, что мне пришло в голову, когда перечитывала письмо Марфы? Что мы не зря с тобой встретились. Там сказано: книгу отдать Михаилу, а стило – Анастасии, и так поступать всякий раз на протяжении многих веков. Каким-то образом именно эти имена должны сработать. Предлагаю попробовать почитать вместе.

Огромной ладонью Михаил накрыл ее крохотную, почти детскую руку:

– Давай поедем ко мне на дачу, там безопасно. Никто не помешает.

– Потерпи немного, мой муж собирается надолго в командировку. Скорее всего, к Новому году – тогда и встретимся.

– Я не выдержу! Раньше никак нельзя?

Настя вдруг посерьезнела и как-то сникла сразу:

– Раньше нельзя – опасно.

Они сидели, слегка опьяневшие от старого, семилетней выдержки, вина и от совсем еще юной любви, которой не было и месяца, но им казалось, что любовь была всегда.

Тем временем рабочий день Семена подходил к концу. Оставался только один объект – ресторан «Метрополь». Надо было отследить контакты паршивой «контры» – иностранной журналистки и гражданской жены арестованного писателя, который был обвинен в шпионаже. «Контра» приехала из Германии, чтобы вызволить своего сожителя, и встречалась тут со всякими неблагонадежными. Вполне возможно, это заговор.

Сема за руку поздоровался со швейцаром и перекинулся с ним парой слов. Швейцар был из «своих».

– Проходи, – кивнул он. – Пока одиноких баб не было.

Спецстолик для таких случаев всегда пустовал. Он стоял у входа, и тот, кто сидел за ним, был незаметен за большой плюшевой гардиной. Семен прошел к столику, заказал нарзан и стал шарить глазами по залу. В центре сидела парочка. Женщина – спиной к нему, но он сразу узнал жену. Мужика тоже вспомнил – морда лощеная, буржуйская, видел их вместе под окнами квартиры.

«Вот же сука! Со мной в рестораны никогда не ходит, стесняется. А с ним – пожалуйста. Видать, большой заказ сделал, деньжищами швыряется. Ничего, ты у меня дошвыряешься. Надо проследить, как выйдут. Черт, как же пост оставить? Федора расспрошу, что за тип, а если в машину сядут, то пусть номерок срисует».

Семен долго прикидывал, как бы выскользнуть за дверь незамеченным, но те двое были настолько поглощены друг другом, что осторожность была излишней. Швейцар, оказывается, хорошо знал мужчину. Он уважительно заметил, что Михаил Александрович Степанов частенько обедает в «Метрополе» со своим водителем, большая шишка в каком-то министерстве. Спутницу его он видит впервые, да и вообще никогда прежде Степанова с женщинами не замечал. Номер служебной «эмки» он помнил наизусть.

Вернувшись в зал, Семен продолжил наблюдать за влюбленной парочкой. Рука мужчины по-прежнему лежала поверх Настиной, а лицо светилось, как начищенный чайник. Настя смеялась и что-то оживленно говорила. Но вот мужчина поцеловал ей руку, они встали и пошли к выходу. Семен спрятался за гардину.

Номер служебной «эмки» был у него в кармане, оставалось выяснить, где жена-шалава снюхалась с этим скользким субъектом, да и вообще, что этот гусь из себя представляет, адрес, телефон, чем дышит и что скрывает. Из личного и служебного опыта Семена, старшего лейтенанта районного НКВД, выходило, что нет людей, которым нечего скрывать от советской власти. Все перед ней грешны, как перед Господом Богом. Но если у Бога еще можно вымолить прощение, то с властью этот номер не пройдет.

Настя вернулась домой вовремя. Семен вел себя как обычно: поужинал, лег. Жену ни о чем не спрашивал, затаился. Он радовался: завтра же будет знать все о ее хахале – и даже то, чего тот сам о себе не знает. Посадит обоих. Еще не оформилась мысль – как и за что, но было уже предчувствие, сладко-мстительное. Семен ощутил себя всемогущим, карающим, побеждающим и справедливым! Мощь всей страны была за его плечами, и страна была с ним заодно.