Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

Дмитрий задержался с гардемаринами около грот-мачты и, запрокинув голову, удивленно проговорил:

— Одно в толк не возьму. Коим образом Тимоха, с рея свалившись, о палубу не расшибся?

Вскоре «Преслава», сопроводив корабль в Кронштадт, вернулась на зимнюю стоянку в Ревель, а кадеты остались в Кронштадте. В стенах Морского корпуса, в отличие от корабельных страстей, жизнь текла по-прежнему, размеренно, рутинно. Многие гардемарины обрадовались, что наконец-то спят в кроватях, а не раскачиваются в такт волнам. В отличие от них, Дмитрий обнаружил, что серые каменные стены просторной ротной спальни кажутся ему ныне унылыми и тоскливыми. Его потянуло обратно на «Преславу», в небольшую уютную каюту, где в шторм скрипели переборки, временами над головой раздавался топот ног пробегавших матросов, а совсем рядом, рукой подать, за бортовой обшивкой, разбуженное ураганным ветром, гремело и стонало растревоженное море…

За полгода плавания, во время вахт и авралов, он привык к рискованным ситуациям, научился быстро прогонять страх и лихо выполнять порученное дело. Всегда действуя бок о бок с матросами в противоборстве со стихией, он привязался к ним и теперь скучал без их занятных прибауток…

В первые недели Сенявин сдавал годовые экзамены и был переведен в старший гардемаринский класс.

Среди гардемарин прошел слух, что старшие гардемаринские классы отправят в дальнее плавание вокруг Европы.

Незадолго до Рождества неожиданно приехал директор Морского корпуса вице-адмирал Голенищев-Кутузов. Давно не приезжал он в Кронштадт. После переезда корпуса из Петербурга не часто посещал он подопечных. Объяснялось это отчасти отдаленностью, отчасти занятостью. Кроме обязанностей директора на него возлагались другие заботы по Морскому ведомству.

Первым делом директор вызвал своего помощника, капитана первого ранга Федорова:

— Ныне, Николай Степанович, торговля наша на морях страдает, притесняют наши суда военной силой. — Директор подошел к большому глобусу, стоявшему у окна. — Американские компании чинят препятствия купеческим судам российским.

Федоров слышал, что Британия начала войну с Северо-Американскими Штатами за свои колонии в Америке. В ответ американские каперы[14] захватили торговые суда англичан и других государств, торговавших с Англией. Голенищев-Кутузов подозвал Федорова, повернул глобус и провел указкой от Скандинавии к Белому морю.

— Особливо здесь произвол творят на наших торговых путях.

— Ваше превосходительство, — осторожно перебил Федоров, — я не успел доложить вам, на прошлой неделе в корпус наведывались их высочество…

— Вот как? — оживился вдруг Голенищев. — Доложи подробней.

Обычно цесаревич Павел посещал Морской корпус вместе со своим наставником юности Голенищевым-Кутузовым.

— Прибыли они затемно, едва побудку сыграли, — докладывал Федоров, — как всегда, начал с камбуза, проверял дотошно, как булки выпечены, заглядывал в котлы. Гневался, что коки неряшливо одеты, фартуки грязные…

Пока Федоров докладывал, директору пришли на ум минувшие годы. Взойдя на престол, Екатерина почему-то выделила Голенищева-Кутузова среди других и назначила молодого капитана второго ранга исполнять обязанности директора корпуса. Видимо, это решение императрица связывала с будущим своего сына. Имела планы привлечь к делам военным, отвлекая от политики… Первым делом присвоила ему звание генерал-адмирала — высшее в военном флоте.

«Ревностное и неутомленное попечение императорского величества о пользе государственной и цветущем состоянии флота, — гласил указ императрицы, — желая купно с достойным в том подражанием блаженной и бессмертной памяти деду ее императорского величества государю императору Петру Великому вперить еще при младенческих летах ее вселюбящего сына и наследника цесаревича и великого князя Павла Петровича…»

Любила императрица при случае вспомнить Петра Великого. Хотела, чтобы ее считали его преемницей…

Через год Голенищева назначили наставником цесаревича по морской части. С той поры у него установились близкие, дружеские отношения с наследником престола…

— Их высочество затем присутствовали на завтраке, — продолжал докладывать Федоров, — после чего посетили занятия в кадетских и гардемаринских классах…

Павел проявил живой интерес к морскому делу. Вникал во все подробности строительства кораблей, обучения будущих офицеров.

У Белого озера, в Гатчине, начал сооружение верфи, задумал создать свою «потешную» флотилию…

— На занятиях по морской тактике, — монотонно звучал голос Федорова, — и корабельной архитектуре сделано было замечание в преподавании…

Благоволил наследник к сыновьям бедных дворян, способствовал их определению в корпус, вносил часто за них денежные суммы из своего генерал-адмиральского жалованья…

Неравнодушно относился к повседневной жизни флота. Просился еще в первую Архипелагскую экспедицию с адмиралом Спиридовым, но матушка одернула его в присутствии членов Адмиралтейств-коллегии, заставила покраснеть юного цесаревича.

— Нынче непригодны вы к долгому плаванию в море.

Месяц назад Павел, прослышав о предстоящем вояже эскадры на север, хотел пойти с ней в плавание.

— Матушка-государыня в который раз не пустила, — доверительно сообщил цесаревич Голенищеву-Кутузову…

Размышления прервал Федоров:

— Особое удовольствие их высочество выразили премьер-майору Курганову за математический класс…

— Добро, достаточно, — досадливо махнул рукой директор и коснулся опять глобуса, — стало быть, каперство в северных водах торговлю нашу в убыток ведет, — он на мгновение остановился, — посему ее императорское величество указ издали — в будущую кампанию, дабы сей произвол пресечь, снарядить в Ледовитый океан эскадру кораблей под командой контр-адмирала Хметевского, и дефилировать ей на широте от Нордкапа до горла Белого моря. По моему прошению, — продолжал Голенищев, — на ту эскадру повелено отправить для практики старших гардемарин. Посему вам, Николай Степанович, надлежит с назначенными гардемаринами отправиться на корабли, зимующие в Ревеле, и готовиться к вояжу. С вами пойдет куратор по астрономии.

За неделю до этого вице-президент Адмиралтейств-коллегии генерал по флоту Иван Григорьевич Чернышев принимал контр-адмирала Хметевского. Опытный, умудренный пятидесятилетний моряк, один из героев Чесменского боя, просился в отставку. У вице-президента намерения были совсем иные. Кроме Хметевского, некому было возглавить экспедицию в предполагаемом дальнем вояже. Екатерина одобрила выбор Чернышева.

— Болезни одолели, Иван Григорьевич, поясницу часто ломит. Ногами слаб стал, ноют к непогоде, — виновато объяснял Хметевский и смущенно улыбнулся, — откровенно, в последнее время потянуло меня к отчим местам, в деревеньку на Переяславщине…

— Будет, Степан Петрович, — укоризненно ответит Чернышев, — деревенька годик-другой потерпит. Бери пример с начальника своего прежнего, Спиридова Григория Андреевича. Он тебя на полтора десятка годков старше, на палубах кораблей, почитай, полсотни кампаний провел, хворал часто, ан в отставку ушел только три годка назад.

Хметевский смутился, а Чернышев, меняя тон, продолжал:

— Ее императорское величество вручает тебе эскадру в пять вымпелов для пресечения каперских нападений на купеческие суда наши. В северных морях крейсировать станешь от Нордкапа до Кильдина и далее. Эскадра ныне в Ревеле зимует. — Чернышев ухмыльнулся. — Возвернешься, тогда и о деревеньке потолкуем, а быть может, и сам передумаешь.

В первой половине января 1779 года Дмитрий Сенявин снова оказался в Ревеле в числе тридцати трех гардемарин, отобранных для плавания на эскадре Хметевского.

Поселили их на берегу в казарме, вместе с экипажем, но жили они в отдельной комнате. Продолжали заниматься астрономией, решали задачи. В море предстояло нести вахту помощников офицеров, определять по светилам место корабля. Занятия по астрономии чередовались с корабельными работами. Гардемарины руководили плотницкими, конопатными работами, помогали матросам. Каждую субботу ожидали с нетерпением — полдня проводили в бане. Резвились, выбегали наружу, нагишом кидались в сугробы. Договаривались на спор, на бутылку меда, — кто дольше проваляется в снегу. Чаще других призы с медом доставались Дмитрию.

Началась весна. Под мартовским солнцем наливались чернью проталины на дороге, ведущей к гавани, просинью проглядывали затейливые узоры тропинок, протянувшихся от берега к вмерзшим в лед кораблям. Матросы переносили на корабль такелаж — различные снасти, канаты, тали, блоки. На санях перевозили уложенные в тюки паруса. Работы прибавлялось с каждым днем.