Сила убеждения. 101 совет по сторителлингу - Кирилл Гопиус

………………………………………………………………

Мне похлопали. Я сел на свое место. Но эти переполученные секунды тишины… Я до сих пор о них думаю.

Для сторителлера замолчать равно смерти. Преодолению. Перерождению. Но одновременно, как я почувствовал, это сильное воздействие на слушающих тебя.

………………………………………………………………….

Я до сих пор хожу и думаю о тишине, пустоте, пустыне, посте…

Корни. Проговариваемая память

Картину мне подарила Марина Дикер (точнее, я сам у нее выпросил ее же картину). Она сразу вжилась в интерьер моей ленинградской квартиры. Если взгляд случайно цеплял ее, я останавливался, забывая, что собирался сделать до того, как она попадалась мне на глаза. В нее очень легко погружаться.

Позже я придумал ей название – «Корни». Нет, «придумал» – неправильное слово. Я не думал, оно появилось в один момент. Возникло вдруг и объяснило мне, что заставляет погружаться в нее, отрываться от сиюминутного.

На картине изображены руины советского дачного дома в Ольгино (я даже берусь утверждать, что построен он был в конце 1930-хгодов, когда ответственные партийные и научные работники получили возможность слиться с природой в перерывах между трудовыми коммунистическими буднями). Могучие сосны и липы тоже свидетели досуга советских людей времен великой индустриализации.

Но все проходит. Times they are a-changing. Судя по степени разрушений, хозяев этот дом не видел очень давно. Лет сорок его печку не затапливали в холодные вечера на исходе лета, а на его веранде не пили всей семьей чай. Хотя я не удивлюсь, если под одной из лестниц до сих пор сложены стопки журнала «Огонек» или «Новый мир»…

Корни приобретают магическую силу, когда теряют свою практичность. Уходят под землю. Становятся историей. От них словно начинает исходить энергетическое поле, рожденное той жизненной атмосферой, на которую, как правило, не обращали внимания и которая ушла вместе с покинувшей это место жизнью. Но сила этого поля необычайна!

После того как мы в 1977 году выехали из двухэтажного дома № 26 по 1-му Щипковскому переулку (в котором, кстати, до 1962 года жил режиссер Тарковский, а до означенного года проходило мое детство), дом еще долго принадлежал находящемуся рядом «Гипропищепрому-3». И было прикольно заходить в свою квартиру, в которой уже располагались кабинеты этого института, но магии не было.

И только когда дом стали рушить, готовя к реконструкции, когда от него остались фактически одни стены (низ кирпичный, верх деревянный), приходить к нему стало для меня ритуалом. Часто я специально выбирал путь по центру Москвы так, чтобы проехать мимо дома, остановиться и постоять рядом с ним, посмотрев на разрушенные стены. Это было сравнимо с посещением кладбища.

В одно из таких посещений я выковырял из стены кирпич с прилипшим к нему цементным раствором и отвез в гараж. Прошло уже лет десять с того момента. Не могу сказать, что я часто (даже мысленно) обращался к этому кирпичу. Но узнай я сейчас, что его по какой-то причине больше нет в гараже, я сильно расстроюсь.

Наверняка у каждого из нас есть такие кирпичи в гаражах, листочки в книгах, пуговицы в потайных коробочках. Да и просто воспоминания и истории. У каждого из нас есть родовые, пространственные, временные, ментальные корни, питающие нас чем-то, что нельзя выразить словами и эффективность чего нельзя посчитать. И именно они помогают нам не исчезнуть в небытии, когда «осенние листья… бурей сорвало».

Ухаживайте за своими корнями. Хорошее слово – «мемориал». Проговариваемая память. Рассказанные истории. Проводите службы по прошлому. Вспоминайте о своем будущем.

Письмо к детям. Бояться – глупо

…Чему ты можешь их научить?Из разговораАвраам родил Исаака; Исаакродил Иакова; Иаков родил Иудуи братьев его;

Иуда родил Фареса и Зару отФамари; Фарес родил Есрома;Есром родил Арама…

Евангелие от Матфея. Гл. 1

В нашей семье никакие революциии развалы империй не прерывалисвязи времен. Потому что нашужизнь сопровождали истории.

Кирилл П. Гопиус

Моими предками были… кто золотых дел мастер по имени Абрам, кто архитектор в Оренбурге. Кто-то с Пушкиным знался.

Прапрадед мой Дмитрий Александрович Юрасов был каракозовцем (террористом по-нынешнему), за что отдыхал в Сибири под Якутском, откуда вернулся в Москву с дочкой Дашей. Она вышла замуж за Евгения Евгеньевича Гопиуса, работавшего в НКВД в отделе Глеба Бокия (разведка, Шамбала, все дела). У них родились мальчики. Одного назвали Сашей. Александр Евгеньевич Гопиус (мой дед), будучи химиком, поездил по Европе. Когда в СССР, как выглядит кинокамера, знали только на «Мосфильме», он уже снимал любительское кино, которое мы до сих пор смотрим. На работе он познакомился с Зоей Федоровной Истриной. Бабушка была из-под Серпухова. Отец ее был офицером и перед революцией умер от тифа, после чего ее мама, Зинаида Орлова (моя прабабушка), переехала в Царицыно, где работала в больнице. У бабушки с де душкой родились дочки. Одну назвали Ниной. Про папу, Павла Игнатьевича Гладких, знаю меньше. Однако про маму с папой я целую книгу написал, «Здравствуй, мама! Здравствуй, папа!».

И все эти люди: красные и белые, террористы и химики, архитекторы и разведчики, евреи и якуты, верующие и атеисты – как-то спокойно уживались в моем самосознании. Видимо, потому, что с детства мне показывали их фотографии и рассказывали о них истории, по которым получалось, что все они были людьми достойными.

Я родился в 1969 году, вместе с Интернетом. А еще в этот год американцы высадились на Луну и прошел рок-фестиваль в Вудстоке.

Жизнь моя текла по-разному. Были мы и в парче, и в парше, спали на шелке и на досках. Было то густо, то пусто, но всегда радостно. И голодно бывало временами, и есть приходилось невкусное. Но ели с кузнецовского фарфора фамильным серебром, играли на фортепиано фирмы Backer, и всегда под истории о достойной жизни. Может, поэтому я привык больше обращать внимание не на хорошую еду, а на людей.

С детства я был спортивным, но не агрессивным. В драки не ввязывался, а даже сторонился их. Бит почти не был, так что самое запоминающееся – то, что произошло в седьмом классе после жесткой подножки одному из братьев Бакиных на школьном футбольном поле. Этот брат Бакин, кувырнувшись в лужу, поднялся, подошел и вытер испачканные руки о мою белоснежную майку. Я даже заплакал. И от публичного унижения, но больше от того, что, конечно, друзьями мы не были, но в приятелях числились…