Гоголь в русской критике - Сборник Сборник

Все это сделало «Письмо к Гоголю» манифестом передовой России. Когда Белинский вскоре читал его в Париже Герцену, Сазонову, Бакунину и другим, оно вызвало оживленный спор о путях развития России. Герцен оказался на стороне Белинского (см. «Былое и думы», глава «Сазонов») и назвал письмо «гениальной вещью» и «завещанием» Белинского. Начиная в 1857 году издание «Колокола», он вернулся в программной статье к основным тезисам Белинского. Огромное влияние «Письмо» оказало на Тургенева, который находился с Белинским в Зальцбрунне. Под его влиянием он создает здесь «Бурмистра», «Контору», «Два помещика» – произведения с резкой антикрепостнической направленностью.

«Письмо к Гоголю» явилось подлинным политическим и литературным завещанием Белинского. В нем с предельной ясностью и откровенностью, с испепеляющей страстностью и глубочайшим лиризмом он развил свои взгляды на исторические судьбы русского народа и литературы, на крепостное право и религию. «Тут дело идет, – писал он, – не о моей или вашей личности, но о предмете, который гораздо выше не только меня, но даже и вас; тут дело идет об истине, о русском обществе, о России».

Белинский подчеркивает, что будущее России, судьба русского народа – в решении неотложных вопросов, связанных с борьбой против крепостного права. «Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя тех законов, которые уж есть».

Писатель-гражданин, писатель-общественник, сочетающий высокую художественность с идейностью, – вот идеал великого критика. В русской литературе Белинский видит великую общественную силу. Критик высказал глубокую мысль, что писатель должен иметь передовое общественное мировоззрение и что лучшие направления русской литературы всегда отличались связью с освободительными и патриотическими идеями.

Белинскому принадлежит величайшая заслуга раскрытия исторического смысла и значения гоголевского творчества. Истолковывая наследие Гоголя в революционном духе, развивая его реалистическую эстетику, критик тем самым выступал с программой дальнейшего развития отечественной словесности, стремился превратить гоголевские произведения в орудие борьбы за освобождение народа.

Указывая на политическое значение русских писателей, Белинский решительно отделяет автора «Мертвых душ» и «Ревизора» от сочинителя «Выбранных мест…». Гоголь-художник навсегда остается в рядах демократической, прогрессивной России. Он – «гигантское проявление русского духа», писатель, «который своими дивно художественными, глубоко истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России».

Эта оценка была полностью воспринята революционной демократией 60-х годов. Великий мыслитель и революционер Н. Г. Чернышевский вслед за Белинским утверждал: «Давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России».

* * *

С середины 40-х годов социальные противоречия в России достигли особенного напряжения. Гоголь и Белинский оказались в самой гуще литературно-общественной борьбы. Основные положения материалистической и социалистической теории Белинского были подхвачены представителями разночинно-демократической общественности, в первую очередь петрашевцами. «Письмо к Гоголю» являлось для петрашевцев политическим манифестом, выдвинувшим программу действий революционной России в 40-е годы XIX столетия. Петрашевцы, один из центров собирания сил против крепостничества и самодержавия, явились, по определению Ленина, началом социалистической интеллигенции,[60] представителями раннего этапа русского утопического социализма. В основном идеологическом документе кружка Петрашевского, в «Карманном словаре иностранных слов, вошедших в русский язык» (1845–1846), велась пропаганда материализма и социалистических учений. Петрашевский настойчиво выдвигал принцип революционного насилия. Он, подобно Белинскому и Герцену, ставил на первое место борьбу с крепостным правом и самодержавием. «Мы осудили на смерть, – заявлял он, – настоящий быт нашего общества, надо же приговор нам исполнить».

Кружок Петрашевского был тесно связан с Белинским. Члены кружка, составлявшие его идейное ядро, посещали вечера Панаева и Белинского, сотрудничали в журналах Белинского, учились у него. Плещеев вспоминал о Белинском:

И предо мной тот скромный образ частоВстает; хотя десятки лет прошли,Все помню я: беседы эти, споры,Что в уголке убогом мы вели.

Петрашевец, автор своеобразного агитационного физиологического очерка «Солдатская беседа», Н. П. Григорьев в своих показаниях говорил: «Всему вина Петрашевский и Белинский».[61] На Белинского, как идейного вдохновителя кружка, указывал и штабс-капитан Кропотов. Салтыков-Щедрин, Плещеев, Пальм, Ахшарумов и другие вспоминали, что их учителем и идейным вождем был Белинский. Белинский, общавшийся с такими членами кружка Петрашевского, как Салтыков, Майков, Милютин, Штрандман, Плещеев, Дуров и другие, собиравшийся участвовать в журнале петрашевцев «Финский вестник», приветствовавший выход «Карманного словаря» Петрашевского, знал о кружке своих молодых последователей.

Значение критики Белинского и художественных созданий Гоголя в идейной жизни кружков демократической молодежи Петербурга 40-х годов, в первую очередь петрашевцев и связанного с ними кружка Введенского, трудно переоценить. Начиная издание журнала «Финский вестник», петрашевцы горячо объявляют себя сторонниками Белинского и Гоголя, реалистической школы, созданной ими. В предисловии «От редакции» издатели писали: «В наше время анализ развился так сильно во всей Европе, что нравоописание почти поглотило изящную литературу. Это направление обнаружилось и у нас, и притом не в силу моды, а вследствие исторического развития нашего. Мы дожили до эпохи самосознания: мы начинаем обращаться к критическому исследованию нас самих; таковы непременно должны быть первые шаги на поприще истинной цивилизации. Под влиянием этого животворного начала Гоголь могущественно двинул тот род литературы, который мы называем нравоописанием».[62]

Образы Гоголя, его словечки, его идеи пронизывают и художественный отдел «Финского вестника». Так, в «Денщике» Даля мимоходом вспоминается: «Барин Якова не был собственно дантист, как классически выразился Гоголь».[63]

Эстетические принципы петрашевцев полностью опирались на учение Белинского и художественный опыт Гоголя. П. Балаюгло пишет о Гоголе как писателе, приносящем великую честь и славу своей родине. Беллетристы петрашевцы создают повести, рассказы и физиологические очерки в духе Гоголя. Рассказы и очерки Плещеева, Пальма, Дурова и других являются закономерным развитием традиций Гоголя в истолковании Белинского. Замечательно, что петрашевцы использовали гоголевское творчество для революционной пропаганды. Важнейший теоретический труд тайного общества Петрашевского «Карманный словарь иностранных слов, вошедших в русский язык» пропагандирует Гоголя, с сатирическими целями использует его образы и отдельные выражения. В статье «Орден» Петрашевский, изображая бесправие и беззаконие, ядовито ссылается на историю капитана Копейкина.[64]

Петрашевец В. Энгельсон указывал на исключительную общественную значительность творений Гоголя. В письме к Герцену 1852 года он писал: «Поэтому и Гакстгаузену возражать надобно бы картинами из русской жизни. Кто читал Гоголя повесть о ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем в Миргороде, тому картина уездного суда стоит более, чем целая диссертация».

* * *

В конце 40-50-х годов, в период упадка в критике, когда После смерти Белинского выступили Анненков, Дружинин, Дудышкин, Боткин, борьбу за гоголевские традиции продолжил А. И. Герцен.

Для Герцена – великого художника и революционного мыслителя – Гоголь в полной мере являлся идейным союзником, учителем, проложившим новые пути в искусстве. Еще Белинский главную заслугу Гоголя усматривал в создании наиболее плодотворного и глубокого течения в русской литературе, которое М. Горький впоследствии назвал критическим реализмом.

Блистательным развитием гоголевских традиций была художественная проза Герцена. Особенно широко они развернулись в романе «Кто виноват?», проявляясь в беспощадном обнажении всех темных сторон действительности, в законченности социальных биографий персонажей, в полном нарушении канонов прозаических жанров. Не случайно в «Кто виноват?» Герцен сопоставляет Бельтова с Чичиковым. В последнем он находит наиболее глубокое и правдивое выражение типических сторон дворянско-помещичьего общества. Рассказывая о ненависти к Бельтову чиновничьего и помещичьего круга, он далее говорит: «Причину нелюбви к Бельтову разгадать нетрудно. Помещики и чиновники составляли свои, более или менее замкнутые круги, но круги близкие, родственные; у них были свои интересы, свои ссоры, свои партии, свое общественное мнение… Приезжай в NN советник из РР, он в неделю был бы деятельный и уважаемый член и собрат; приезжай уважаемый друг наш Павел Иванович Чичиков, и полицмейстер сделал бы для него попойку, и другие могли бы плясать около него и стали бы называть его «мамочкой», – так, очевидно, поняли бы они родство свое с Павлом Ивановичем».[65]