Замочная скважина - Маша Трауб

– Ничего, все уладится, – сказала тетя Рая.

– Ничего не уладится, – буркнула Лена и ушла в комнату.

* * *

В комнате тем временем Миша разговаривал с Лидой. Он уже прилично выпил, держал Лиду за руки и смотрел ей не в глаза, а в декольте.

– Мы скоро уедем, – говорил Миша, – только я боюсь за родителей. И за рыбок. Пообещайте мне, что вы их не бросите!

– Кого? Рыбок или родителей? – спокойно спросила Лида.

Миша попытался собраться с мыслями.

– И тех, и других. Я ведь могу на вас рассчитывать?

Лида красиво пожала плечами.

– Я вам пришлю вызов! Обещаю! Как только мы устроимся и будет возможность, вы получите вызов! Вы сможете отсюда уехать!

– Давайте об этом поговорим позже, – сказала Лида.

– Нет! Сейчас! Пообещайте мне сейчас!

– Хорошо, хорошо, я вам обещаю! – выдохнула Лида.

– Вот! Я передаю его вам! – Миша вскочил с дивана, опрокинул две табуретки, сбегал в комнату, вернулся с аквариумом и вручил его Лиде как драгоценность.

Лида посмотрела на рыбок, на Мишу, который был уже совсем пьян, и сделала еще одну попытку:

– Послушайте, Миша, возможно, вам стоит обратиться к кому-то другому… Вы меня совсем не знаете. И ваш вызов…

– Нет! Вы – удивительная женщина! Вы не такая, какой кажетесь! Я музыкант и чувствую людей! Я знаю, что пьян, вы мне не верите, но я обещаю – пришлю вам вызов. Только помогайте родителям и сохраните рыбок.

– Хорошо, Миша, успокойтесь, все будет в порядке, – кивнула Лида.

Миша поклонился, как будто стоял на сцене, и ушел в комнату, где спали они с Леной и стояла кровать Верочки, лег на диван и тут же уснул.

Все начали расходиться. Валентина перемыла посуду, тетя Рая убрала со стола.

Лида ушла, не попрощавшись. Уже спустившись на свой этаж, почти у порога собственной квартиры, она оступилась и выронила аквариум, который разлетелся на мелкие куски. Лида стояла и смотрела, как рыбки скачут по лестничной клетке, сверкая под тусклой лампой своими золотыми брюшками.

«Не к добру это. Или к лучшему?» – спросила она сама у себя. Потом, подоткнув подол вечернего платья и переобувшись в тапочки, собрала осколки вместе с дохлыми рыбками, вынесла все в мусоропровод, тщательно помыла полы, приняла душ и спокойно легла спать.

В начале января Мише с Леной дали разрешение на выезд. Они метались, как заполошные, покупали билеты, бегали в контору, которая давала разрешение на вывоз нот и книг – какие-то можно было вывозить, а какие-то нет.

Их провожали всем подъездом. Израиль Ильич плакал. Тамара Павловна очумело улыбалась. Верочка капризничала. Лена хохотала как безумная, а Миша сидел за роялем и играл, словно в последний раз. Ему было все равно, что играть. Он горланил с детьми детские песенки из мультфильмов, играл для отца его любимого Вагнера и срывался на чижика-пыжика. Он хулиганил, радовался и пытался спрятать свой страх в пальцах, тарабаня по клавишам. Он не знал, что ждет его самого и родителей. Никто не знал.

– Я все помню. Ждите вызова! Пакуйте чемоданы! – сказал он Лиде, когда та подошла к роялю. Лида кивнула. К счастью, про рыбок Миша не спросил.

Либерманы уехали. Через какое-то время пришла открытка из Италии, скупая и красивая. Миша писал, что они учат язык и скоро поедут в Австралию.

– Почему в Австралию? Может, Австрию? – спрашивала в сотый, тысячный раз Тамара Павловна.

– Не знаю, – в тысячный раз отвечал Израиль Ильич.

Они перечитывали открытку каждый день. Ее видели все соседи. И никто не мог ответить на немой вопрос Израиля Ильича, где сейчас его мальчик, его гордость.

Лида в то время часто приходила к Либерманам. Тамаре Павловне она подарила красивый платок. Израилю Ильичу приносила свежий хлеб из булочной. Он почти перестал выходить из дома – сидел у телефона и ждал звонка из другой страны, хоть из Австрии, хоть из Австралии.

– Не звонил, – вздыхала Тамара Павловна, когда Лида приходила, чтобы передать колбасы или котлет из кулинарии.

Со временем Лида стала приходить к ним все реже и не могла понять почему – ведь ей эти мелкие услуги ничего не стоили. Израиль Ильич всегда отдавал деньги за кефир или сыр, Тамара Павловна никогда не просила принести что-то тяжелое – картошку или капусту, например, только мелочи. Но Лида все равно страдала. Она чувствовала себя так, будто попала в рабство или устроилась еще на одну работу – нелюбимую, но необходимую.

Лида и сама не понимала, зачем ей вызов за границу. Это было смутное ощущение в душе – изменить все, пока не поздно, пока она еще может и хочет. Попытка заполнить пустоту, вырваться – не пойми куда, но вырваться. Лиду тошнило от дома, работы, квартиры. Ее тошнило от каждого нового дня, который был похож на предыдущий. И следующий будет точно таким же. Она готова была завыть от тоски.

Все ведь было хорошо – как у всех и даже лучше. Лида, красавица удивительная, могла рассчитывать на блестящую жизнь, а оказалась здесь, в этой хоть и новой, но тоскливой серой девятиэтажке на краю Москвы, в стандартной квартире с маленькой кухонькой, вдвоем с сыном, которого она любила, но уже давно не понимала и не пыталась понять. Она бы уехала к черту на кулички, если бы могла. Лишь бы не здесь, не в этом доме. Лишь бы начать все сначала.

Зачем она все это устроила – свой собственный маленький ад? Медленно, каждый день поджаривала себя на углях. За какие грехи? В чем она была виновата?

Лиде нравилось, что она такая замкнутая, красивая, не такая, как все. Она не хотела, чтобы соседи лезли в душу. Не собиралась заводить друзей и подруг. Зачем? Языками молоть и советы слушать? Она обложила себя броней, пуленепробиваемым стеклом и жила в этой капсуле – одинокая, независимая, холодная. Только этот дурак Мишка что-то в ней почувствовал. Разглядел живое начало. Или просто пьяный был?

Лида не всегда была такой замороженной. Да, она прекрасно знала, что тетя Рая именно так ее и называет – замороженной рыбой. Когда-то, да совсем недавно, если разобраться, Лида была веселой, шебутной красоткой, с большими амбициями и колоссальной, уникальной для женщины уверенностью в себе и в своем будущем. Еще в институте она перебирала поклонников, но не устояла перед высоким, красивым как бог Пашкой. Тот был не из Москвы, из Новосибирска. Говорил смешно, одевался просто, но пользовался своей красотой. Лида смотрела на него и не могла понять, как у мужчины могут быть такие волнистые, густые волосы и такие неприлично голубые глаза. Лида сама вышла за него замуж. Она его выбрала и предложила себя. Пашка не отказался. Валерка родился почти сразу. Тоже редкий случай – он оказался похож на мать.

Потом были суматошные годы семейной жизни – прописка Пашки в Москве, мучительный размен родительской квартиры Лиды, ссоры с родителями, не одобрившими зятя, примирения, поиски работы, очередь на кооператив и, наконец, переезд сюда, в новый долгожданный дом. Только уже без Пашки.

Для Лиды измена мужа не стала страшным ударом или откровением. Она спокойно перенесла бы его роман на стороне, закрыла бы глаза. В принципе ей было наплевать на то, кто с кем спит, включая мужа, – она была слишком уверена в себе и знала, что Пашка от нее никуда не денется. От таких женщин, как она, не уходят. Изменяют, но не уходят. Это она может уйти, а он – никогда. Но вот чего она никак не могла понять и никак не ожидала, с чем не смогла смириться и что резануло ее так больно – так это то, что Пашка уйдет к ее собственной двоюродной сестре, которую Лида никогда ни во что не ставила и к которой относилась в лучшем случае с жалостью. Она не могла предположить, что он не просто изменит, а влюбится по-настоящему, с той силой, которую Лида никогда не знала. Сестра, Ирина, появлялась на всех праздниках и потом пропадала. Эта тихая женщина, с точки зрения Лиды, не могла вызвать такое сильное чувство, как любовь. И уж точно к ней нельзя было воспылать страстью. ТАКАЯ женщина могла вызвать только жалость.

Ира ходила в длинных вязаных юбках в пол, неумело скрывая свои некрасивые, полные ноги. Она никогда не пользовалась косметикой, не красила волосы, ничего с собой не делала. Заматывала хилый пучок на затылке, подбирала невидимками с боков и всё – уже готова. Потрескавшиеся губы, невыщипанные брови, маленькие, глубоко посаженные глазки. Лида часами рассматривала фотографии с семейных торжеств, на которых эта двоюродная сестра оказывалась в самом дальнем ряду, пятно, а не лицо, и ничего, ну ничего привлекательного в ней не видела. Одни недостатки. Помыть, покрасить, переодеть, и то не факт, что что-то приличное получится – тетка и тетка, каких тысячи. Ну почему она вечно ходит в этих трикотажных юбках, обтягивающих крутые бока? Юбки Лиду особенно раздражали, прямо до истерики доводили. По сравнению с Лидой Ира была никем. Вот это и ударило по Лидиному самолюбию, женской сущности. Как мог Пашка уйти к этой? Если бы он изменил ей с молодой красавицей или польстился на деньги, карьеру, положение, Лида бы его поняла. Но тут она отказывалась понимать. О том, что Пашка бросил не только ее, но и сына, Лида даже не подумала. Валерка в этой связке отсутствовал.