Воспоминания - Илья Гинзбург

устного счёта, и им нелегко было следить за выкладками на лекциях и семинарах. Это стало дополнительным источником дифференциации по уровню образования.

На первом курсе я довольно быстро понял, что читаемый нам курс общей физики малоинтересен, но у нас не было сомнений в квалификации лектора - В.И. Ивероновой. Нам нравился общий курс физики электромагнитных явлений, читавшийся С.Г. Калашниковым. Только познакомившись с соответствующим курсом Г.И. Будкера в Новосибирском университете, я понял, что читавшийся нам курс устарел, отвечая на вопросы, которые казались трудными за 20-30 лет до нас. Насколько я знаю, курс, изучаемый в МГУ, не очень изменился и поныне. Большой курс термодинамики (Семенченко) потребовал от меня просто повторного изучения в Новосибирске. Годовой курс механики на 2-3-м курсах нам начал читать А.М. Лаврентьев (отец основателя Сибирского отделения АН), умерший в середине курса. Первая часть этого курса традиционно содержала статику и т.п. разделы старинных курсов, которые ничего не добавляли к тому, что мы узнали (скорее самостоятельно) на первом курсе. Во второй части этого курса изучалась аналитическая механика в духе курса Л.Д. Ландау, это близко к тому, что изучается в НГУ. Приятно было слушать курс квантовой механики в изложении И.Е. Тамма и его же Введение в квантовую теорию поля. Настоящим праздником был спецкурс только что появившегося в 1954г. на факультете Л.Д .Ландау о симметрии и законах сохранения.

Математические и общие теоретические курсы были достаточно солидными. Мне довольно быстро наскучил (из-за моей предшествующей математической подготовки), по-видимому хороший курс анализа и аналитической геометрии на I курсе (Н.В. Ефимов). Я с сожалением вспоминаю, что практически проигнорировал курс С.В. Фомина. Курс уравнений математической физики (А.Н. Тихонов) для меня лично был невыносимо скучен. Существенный вклад в моё понимание его проблематики внесла А.Б. Васильева.

Многим моим сокурсникам хороших преподавателей (ассистентов) не досталось. Я помню, как один из них – не худший (Д.) – заявил, что не всякий вектор можно раскладывать по компонентам. Другому (Ш.) студенты в шутку предложили доставлять на Землю углеводороды с Юпитера, где их много, соединив планеты гибким трубопроводом так, что газ пойдёт из области высокого давления на Юпитере в область низкого давления на Земле. Он нашёл лишь одно возражение: «Трубопровод порвётся».

Мне повезло – механике на первом курсе меня учил прекрасный физик и замечательный человек К.А. Туманов, семинары по аналитической, а затем и по квантовой механике у нас вёл В.Д. Кривченков, чьи приёмы мы перенесли позднее в Новосибирский университет. В курсе военной подготовки, где нас обучали ремонту радиолокаторов, потрясающее мастерство лектора-физика демонстрировал инженер – лейтенант Е.Д. Щукин.

Мой друг Игорь Бекаревич с первого курса привил мне интерес к философским вопросам физики. Будучи тогда правоверными марксистами, мы честно конспектировали книги Ленина и Энгельса и жадно читали и конспектировали статьи в журнале «Вопросы философии». Наконец, нам попалась статья известного философа Максимова, подвизавшегося и на физфаке, где обсуждался вопрос: Камень бросили вниз из окна движущегося поезда. В системе отсчета, связанной с поездом, камень падает вертикально вниз, по отношению к неподвижной земле камень летит по параболе. Какое же движение истинно? Автор нашел ответ на свой вопрос (уж не помню какой). Нам стало ясно, каков уровень современных философских дискуссий, и мы прекратили чтение этого журнала.

Мы с Игорем посещали и заседания философского семинара физфака (в сущности Ученого Совета). В частности, глубокое впечатление (омерзение) оставил семинар, где Н.С. Акулов обвинял Н.Н. Семенова в том, что тот украл у него (Акулова) теорию цепных реакций (за которую тот получил вскоре Нобелевскую премию), и председательствовавший декан А.А. Соколов, не пресекая абсурдных обвинений, только жалобно повторял: «пожалуйста, без ненаучных выражений». «Научные» интересы руководства факультета тех лет хорошо отражены в поэме выпускника 1949г. известного физика Г.И. Копылова «Евгений Стромынкин», ходившей тогда в списках. Он описывает философский семинар того времени:

Тьму тем гоняли в жарких словопреньях:

Что стар Эйнштейн, что сволочь Бор,

Что физик – не макроприбор,

А социальное явленье…

Яркий пример для понимания обстановки на факультете даёт такой эпизод его жизни. Осенью 1953 г. университет переехал в новое высотное здание на Воробьёвых горах. Москвичи стремились посмотреть, как это - внутри советского небоскрёба, где у каждого студента – отдельная комната (большинство москвичей жило в коммуналках). В университет пускали только по пропускам. И вот студент К. пригласил к себе в общежитие родственника. Тот посидел у него в комнате, потом вышел в холл, побеседовал со студентами и ушел. А через несколько дней студента К. приказом по факультету изгнали из общежития «за приглашение посторонних людей в общежитие». Этим посторонним был Л.Д. Ландау.

В то же время система обучения, разработанная школой Мандельштама, оказалась замечательно устойчивой. По составленным преподавателями этой школы задачникам и программам даже не слишком грамотные преподаватели неплохо выучивали на семинарах даже и не очень сильных студентов.

Общие курсы иллюстрировались большим числом демонстраций, которые были предметом работы коллектива сотрудников во главе с Сергеем Ивановичем Усагиным и упоминавшимся Валентином Семёновичем. Это были блестящие демонстраторы и экспериментаторы. Однажды мы спросили В.С., почему не оставили на работу в демонстрационном кабинете Бонгарда и Смирнова (такие идеи были). В.С. ответил так: «Они были готовы вместо настоящих демонстраций показывать имитации » (например, вместо демонстрации давления света показывать радиометрический эффект – вращение крылышек вертушки из-за разогревания остаточного газа.) На мой взгляд, общие курсы были перегружены демонстрациями, без многих из них можно было обойтись (в Новосибирском университете реализуется другая крайность). Зато некоторые демонстрации остались в моей памяти на всю жизнь (об этом – ниже).

В руках не очень сильных людей разработанная ранее в МГУ система обучения не развивалась, огрехи обучения были хорошо видны. В 1953 г., с переездом в новое здание, студенты взбунтовались против такого положения. Очередная комсомольская конференция физфака растянулась на несколько дней, в течение которых было составлено письмо высшему арбитру того времени - ЦК КПСС о том, что нас учат не тому и не те. Опасаясь политического скандала, нас уговаривали направить письмо в менее высокую инстанцию, например, в ректорат, в партком МГУ или в министерство. Но мы всё же направили письмо «на самый верх». По-видимому, мы попали в точный временной интервал после смерти Сталина, когда многое уже было «можно», но почти никто не знал об этом. С нового 1954 учебного года на физфак пришли в качестве лекторов и организаторов кафедр Л.Д. Ландау, И.Е. Тамм, Л.А. Арцимович, М.А. Леонтович, И.К .Кикоин и др., вернулся на свою кафедру низких температур П.Л. Капица.

Новый декан В.С. Фурсов не стал делать больших преобразований (зато и продержался в деканах до 90-х годов),