Наэтэ. Роман на грани реальности - Сергей Аданин

– Я? Красивый? Да я такой, как все, ниже среднего даже. – И его кольнуло воспоминание о жене, которую увёл его смазливый товарищ.

– Не спорь со мной, – сказала она, – я, конечно, красивей тебя. А ты будешь мой красивый абизьян, – понял? – и, перестав было плакать, снова начала.

Его ладони лежали на её коленях, и он чувствовал под халатом, который их укрывал, пульс её артерий…

– Наэтэ, – я убью его, если он… Убью! – он говорил это совершенно серьёзно, и с решимостью, которой раньше у него никогда не было.

– Нет, нет, – не надо никого убивать, – пожалуйста! – она тоже говорила это серьёзно – она поверила ему! – Не надо, давай лучше любить друг друга…

И она опять опустила голову и почти в голос плакала.

Они признавались друг другу в своём счастье, рыдая. Их чувства, начав свой «бег» всего несколько часов назад, «шли и шли» по нарастающей. Он уже целовал её колени, руки, и подсел к ней, – их лица были совсем близко, а полуоткрытые губы уже искали поцелуя…

И вдруг Наэтэ, словно её поразила внезапная мысль, стала повторять:

– Они убьют нас. Они убьют нас… Они убьют…

– Нет, нет, – я спасу тебя, я не отдам тебя им…

– Они все неживые, – говорила она дрожащим голосом, – они питаются чужими жизнями… Они страшные. Они убьют, они убьют нас… Они убьют нас…

И он вдруг осознал, что её начинает колотить истерика, что сейчас её схватят судороги, падучая!.. И он бросился на неё, и зажал в объятиях так, что она почти не могла дышать, повалился с нею на диван, – на неё!

– Тихо, тихо, тихо, Наэтэ!

Она же с неимоверной силой начала биться в его руках, под ним, – так что сбросила бы его и с себя, и с дивана:

– Они убьют нас!! Они убьют нас!!! – она уже дико кричала. Он перевернулся на спину, и так смог удержать её – на себе, захватив её спину в стальной обруч рук.

– Наэтэ, миленькая, тихо, тихо, успокойся! – и целовал, целовал её лицо, её прыгающие губы. – Тихо, тихо, тихо! Я с тобой, они не знают, где мы, тихо, – правда, не знают!.. Тихо, тихо…

И он едва-едва осилил её, удержал на грани такой истерики, которая может что-то сломать в мозгу, стать эпилептическим припадком… Она всё ещё повторяя «они убьют, убьют нас, убьют!..», стала стихать. А он на каждое её «убьют» говорил, словно отбрасывая летящие в них камни:

– Нет, нет, я спасу тебя, спасу… Это они умрут, а мы – будем жить… Наэтэ, маленькая моя, девочка, солнышко моё неземное, – пожалуйста, успокойся, – пожалуйста, ты со мной, со мной, и я тебя никому не отдам… Успокойся, успокойся, – пожалуйста, миленькая, хорошая моя…

Он осторожно перевернул её на бок, потом встал, подхватил на руки, усадил к себе на колени и, обняв крепко-крепко, держал, целовал, шептал ей:

– Наэтэ, я люблю тебя, я умру за тебя, – тихо, тихо!.. Всё будет хорошо, всё – вот увидишь…

Наконец, она смогла что-то сказать – с трудом слова выходили из неё:

– Я лю-б-лю те-бя…, не-не-не б-бр-о-сай меня, па-па-па-жалуйста…

Он уже опять плакал.

– Что ты, Наэтэ, что ты, нет, нет, не говори никогда этого, не говори, – я не брошу тебя, что ты, миленькая…

И… она начала засыпать. У него на коленях, роняя голову и вспугиваясь, словно боялась заснуть, боялась, что «они» придут за нею, когда она будет спать…

– Они не убьют нас? – уже тихо, на грани сознания спросила она.

– Нет, нет, моя девочка, – нет!..

И она отключилась у него на коленях, в его руках. Он некоторое время держал её, целовал, целовал, гладил. И шептал ей, в неё:

– Спи, моя хорошая, спи, успокойся, всё будет хорошо, – а сам ронял и ронял слёзы.

Наконец, он её уложил, как есть – в халате и платье, на пустой диван, и хотел было пойти за подушками и поднять с пола плед, чтобы укрыть её, как она встрепенулась, открыла глаза и стала искать его руками:

– Нет, нет, не уходи, ляжь со мной, не оставляй меня…, пожалуйста…

И он тоже, в чём был – в рубашке и брюках, лёг рядом с нею, а она повернулась к нему лицом, и он – к ней, и так дыша ему в губы почти, опять быстро отключилась…

Всё бешено колотилось у него внутри… Наконец, молот сердца стал бить его реже, реже… И он не заметил, как сам отключился, обняв Наэтэ…

Среди ночи его разбудил её страшный крик, даже визг – она, вскочив, сидела на диване рядом с ним, и жутко кричала, закрыв лицо руками.

– Наэтэ! Наэтэ!! – он мгновенно сам перешёл на крик…

Она, отняв руки от лица и открыв рот, часто дышала.

– Мама, мама, – повторяла она… Потом посмотрела на него.

– Анрэи, – и громко заплакала, – мне приснилось! Мне приснилось!

– Наэтэ, миленькая, – он тоже сел, начал целовать её губы, едва их касаясь, глаза, гладить волосы, – ты здесь, ты у меня, я с тобой, с тобой… Успокойся, всё хорошо…

– Мне приснилось, – уже тихо говорила она…

Они снова легли, как лежали, повернувшись друг к другу лицом…

Глава 5. Соблазнение соблазнённого

Анрэи проснулся от того, что в своём сне он был с Наэтэ, – как будто они где-то в другой жизни совсем, где много глубокого голубого света неба, зелени, которая на этом фоне была такой яркой, как в раю, наверное, – и Наэтэ смеётся и завлекает его, она в светло-светло-голубой тунике, которая на фоне тёмно-тёмно-голубого неба кажется почти нежно-серебряной, а её светлые русые волосы – почти золотыми… И они обнимаются, и он не может сдержать желание… И вот, проснулся – от этой невозможности «сдержать желание». «О, Боже, – как юнец, – только и подумал он. – Наэтэ, ты у меня уже и во сне, а не только наяву…». Они лежали уже по-другому на его чудном, скрипевшем всеми пружинами, диване – она к нему спиной, его лицо в её волосах, – лежали, прижавшись друг к другу – где у него «впуклость», живот, там у неё «выпуклость»… Она крепко и тихо спала… Он минуту, наверное, боялся пошелохнуться, потом почти резко встал… Посмотрел на спящую Наэтэ… Её бёдра, защищённые надёжно его халатом, высились холмом, который до сладкой боли хотелось обнять, целовать, взобраться на него – как на настоящий холм, усыпанный цветами, и в травах, – там упасть и пропасть…

А ноги её почти выправились из халата и, наверное, мёрзли… Он собрал с пола закомканный плед и – почти с сожалением – накрыл Наэтэ, включая её ноги, по самый подбородок, и руки накрыл – они лежали спокойно, расслабленно, так спят не ведающие страха, верящие, что защита абсолютна, и с ними ничего не может случиться. Никогда… У него дрогнули глаза, и он скорее-скорее в душ, переодеваться… Наэтэ его вчера так заводила, – он этого будто и не замечал, а теперь вот… Эротический сон.

Было утро, но было ещё темно… Когда он принимал душ, то обратил внимание – впервые, наверное – на то, какая убогая и грязная здесь ванна. Хотя он не любил грязных ванн, и эту он чистил со тщанием дня три назад. Но сколько ни чисти сантехнику в этих старых, на скорую руку сложенных «кирпичках», всё одно: ржавые пятна, тёмные разводы, выщербины, и вообще – потолок в ванной жутко грязный. Он этого до сегодня не замечал, – теперь он представил, как Наэтэ здесь будет мыться… Болезненно поморщился.., но что он может сделать? Вот сейчас, сегодня?.. Вымывшись, он отрыл в платяном шкафу другой свой халат – лёгкий, «пижамный», с целью опять забраться к Наэтэ под плед. Про подушки он подумал сразу, как встал, – но не знал, как подсунуть подушку под голову Наэтэ, чтоб не разбудить, – и решил: «будем пока так». Затем убрал с паласа разбросанные ими вещи – куртку, буцы свои, «принцессины ботинки» – он поцеловал каждый в носочек, каблучок, – колготки Наэтэ… И начал беспокоиться, что слишком долго он без Наэтэ, забрался к ней под плед и прижался всем телом, и затих, пытаясь услышать её дыхание… Чуть не испугался до смерти, что она – не дышит, но потом понял – дышит, совсем почти незаметно, тёплая-тёплая стала под пледом, – даже сквозь платье, которое не сняла, и его увесистый халат от неё шло такое тепло, что хотелось потрогать его руками… Он пригрелся и не заметил, как снова уснул. В ожидании праздника, – как в детстве – перед своим днём рождения…

…Второй раз, когда Анрэи проснулся, его ослепил свет дня, которым было лицо Наэтэ, и он утопал в её волосах, а она, склонившись над ним, смотрела, смотрела на него, легонько шмыгая носом, – да она лежала на нём! Её губы, ставшие снова чуть полнее и намного ярче, слегка-слегка подрагивали. Она была уже без халата, а только в своём платьице, и сверху их обоих укрывал плед… Её тяжесть настолько была приятной.., – грудь, которая прижималась к его груди, ключицам, и «высилась» над взором, была так волнующе близка, что он мгновенно – с места в карьер – задышал глубоко и судорожно.

– Наэтэ!.. Наэтэ! – он тихо молился. Не говорил.

– Анрэи, Анрэи, – она улыбалась, улыбалась! – сквозь слёзы, готовые опять выпасть из её влажных сияющих глаз.

– Я тебя разбудила? Я тяжёлая, – да?