Страницы прошлого - Ванда Василевская

До нас здесь преподавали неквалифицированные учительницы, без высшего образования. Монахини платили им сколько вздумается и обращались с ними как вздумается, и они мирились с этим. Мы, все одиннадцать, имели высшую учительскую квалификацию и мириться с таким положением не захотели.

Началось с оплаты. Через месяц после начала занятий мы потребовали повышения оклада, затем надбавки за проверку тетрадей, потом — за сверхурочные часы и так все время, пока не дошли до окладов, каких нигде больше не было.

С получкой вышла забавная история. Мы получали деньги от самой игуменьи в запечатанных конвертах. В учительской я пересчитала деньги и обнаружила, что недостает нескольких злотых. У других — то же самое. Единственная среди нас учительница, работавшая здесь и раньше, только пожала плечами, увидев, как мы пересчитываем, и сказала, что так всегда бывало… И вот при следующей получке, вместо того, чтобы вежливо поблагодарить, я разорвала конверт и стала вызывающе пересчитывать вслух деньги. Игуменья чуть не свалилась со стула. Конечно, оказалось, что недостает трех или четырех злотых. Произошло замешательство, мне поспешно доплатили недостающую сумму, приостановили на час выплату остальным, и все мы получили сколько следовало. С этих пор мы всегда пересчитывали получку.

Открытая война продолжалась. Мы воевали за десятки вещей. За то, чтобы нам оплачивали проезд по железной дороге из Кракова. За то, чтобы не подмешивали воды в молоко, которое мы покупали себе на завтрак. За то, чтобы в холода топили печи. За покупку учебных пособий. И за многое другое. Благодаря солидарности всех одиннадцати мы выходили из этой борьбы победительницами.

Острые столкновения происходили и из-за учениц. Монастырь имел огромное хозяйство: двести дойных коров, великолепные фруктовые сады, пасеку, рыбные пруды, огороды, сотни гектаров полей. А девочки постоянно голодали. Для них жалели каплю молока, кормили картошкой и капустой, давали на завтрак чай из сушеных трав, которые доставляли деревенские женщины. Между тем родители вносили за обучение и содержание детей очень высокую плату.

Нам было страшно жаль этих детей, отданных во власть глупых и жадных монахинь. А дети здесь были разные: были сироты, от которых хотели избавиться богатые родственники, были дети, родители которых жили недружно, и, наконец, дочери кулаков и купцов, считавших, что монастырское воспитание «благороднее» воспитания в обычной средней школе. Было также и несколько «приходящих» девочек из ближнего местечка.

Из-за одной из этих приходящих учениц я пережила, пожалуй, самый тяжелый момент за всю свою педагогическую работу. Это была дочь почтальона, девочка очень способная и очень прилежная. Она всегда прекрасно готовила уроки, ее тетрадки выглядели чисто и аккуратно, она всегда все знала.

Однажды девочки почему-то не подготовились к уроку. У одной не выполнено задание, у другой — тоже, третья забыла тетрадь… Мне хотелось как-нибудь прервать эту цепь неудач, и я вызвала Михасю. Эта-то наверняка знает!

— Я не приготовила уроков.

— Ну, тогда, может быть, ты скажешь мне что-нибудь о рассказе, который прочитала?

Михася опустила голову и молчала. Я не заметила странного поведения класса. Девочки держали себя как-то не так, как всегда. Я не обратила на это внимания. В этот день я чувствовала себя усталой и рассеянной. Я сказала только, что меня удивляет, как это такой серьезный человек, как Михася, вдруг начинает забрасывать занятия и еще так глупо вести себя.

Я говорила, что только приходило в голову, а Михася сидела неподвижно. И тут лишь я почувствовала что-то неладное. Наконец, кто-то из учениц сказал:

— Так вы не знаете, что случилось?

— Как это — что случилось?

— Вчера бандиты убили отца Михаси, когда он нес деньги с почты…

Я замерла, подавленная услышанным. Мне казалось, что лучше бы уж меня убили бандиты, чем взглянуть теперь в глаза этой девочке. Этот случай научил меня одному: нужно помнить о том, что нередко тут же, рядом с нами, человек может мучиться, переживать величайшее несчастье, и, если не обратить на него внимания, можно тяжко его обидеть, не зная, не понимая, что с ним творится.

В конечном счете эти тяжелые минуты связали меня с моими ученицами еще более глубокой и тесной дружбой.

Впрочем, дружба кончилась довольно скоро. Игуменья терпела сколько могла, но, наконец, не выдержала. В один прекрасный день меня вызвали к ней для разговора. Она выплатила мне получку, а затем холодно кивнула головой:

— Благодарим.

Я не поняла.

— Благодарим. Вы не будете у нас больше преподавать.

Вместе со мной были уволены еще пять наиболее активных учительниц.

Следующее место я получила в мужской гимназии в Кракове. Я была единственной женщиной из тридцати педагогов. Преподавала в пяти классах и в одном была воспитательницей. Ученики были здесь совсем другие, чем мои девочки в Станетках. В моем классе большинство составляли мальчики из рабочих и крестьянских семей; кроме того, было немного детей трудовой интеллигенции. В то время еще не было ни такого засилия реакции, ни такой нужды, как позднее, когда ни крестьянин, ни рабочий не могли и мечтать о том, чтобы учить своего ребенка.

Но и тогда уже было трудно. С этими трудностями я столкнулась с первого дня.

— Пожалуйста, присмотрите, чтобы до половины ноября все внесли плату за первое полугодие, — говорил нам директор.

Легко сказать «присмотрите!»

Был у меня в классе маленький, худенький мальчик. Его отец и старшие братья сражались во время войны добровольцами. Погибли. Осталась вдова с маленьким ребенком. С мучениями, с трудом устроила мальчика в гимназию. Я знала, что она не может заплатить, что мальчик в конце концов должен будет прервать ученье.

Мои коллеги по работе разрешали вопрос легко и просто:

— Если у нее нет денег, пусть не лезет с мальчишкой в школу.

Но для меня это не было так легко и просто. Я со страхом шла на педагогический совет, боясь услышать постоянный укор:

— В вашем классе еще десять человек не внесли платы.

Для них это были обыкновенные деньги, столько-то и столько-то злотых, но в моих глазах эти деньги превращались в слезы и пот, в бессонные ночи отцов и матерей, в мученья детей.

— У каждого должна быть книжка. Что это за привычка одалживать у товарищей! Так нельзя учиться!

Но откуда взять денег на книжки — никого не интересовало.

Я боролась за своих мальчиков как могла. Наверно, они и не подозревали, сколько неприятностей переносила я из-за них, как тяжело переживала их дела!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});