Девять драконов - Джастин Скотт

Девушка припарковала машину около какого-то здания. Хранитель взял ее стол, и они быстро прошли мимо поста охраны в лифт. Это были апартаменты с одной спальней, большими окнами в обеих комнатах, маленькой кухней и изысканной ванной с гидромассажем. Он помог ей разложить стол в комнате. Пока она заказывала по телефону легкий обед, он бродил по квартире, восхищенно рассматривая обстановку из стали и кожи в одной комнате, высококлассную тайваньскую мебель из красного дерева в другой, сверкающую черную электронику и гигантский экран телевизора.

— Ваш клиент, наверно, очень богатый.

— Нет, — развенчала она владельца. — Просто парень-трудяга. Фининспектор или что-то вроде того.

Она сбросила с плеч пиджак и скинула туфли, освободив такие крошечные ножки, что у него перехватило дух. Он покраснел, когда она заметила его пристальный взгляд.

Последний раз он был наедине с девушкой на откидном стуле кабинки канатной дороги над пекинскими Благоуханными Холмами, скользившей над лесом. Он поцеловал ее, и она рванулась в сторону, испугавшись, что кто-нибудь из встречной кабинки может увидеть и узнать ее. Сплетня может уничтожить кого угодно, и уж тем более девушку. В растерянности он мельком взглянул на землю, проглядывавшую сквозь верхушки деревьев, и заметил парочки, отдыхавшие в тени. Она радостно согласилась, когда он, колеблясь, предложил проехать оставшуюся часть пути в гробовом молчании.

Его глаза перекинулись на массажный стол, покрытый полотенцами.

— Нет, — сказала она, указывая на спальню и жестом поманив его за собой. — Давайте сделаем это на постели, чтобы мне не нужно было стоять.

— У вас есть парень?

— Паршивый трус, который сбежал в Канаду на другой день после того, как получил паспорт. Я не хочу слышать больше о нем ничего. И, честно говоря, если остальные парни из Пекина такие же миляги, как вы, у нас все будет отлично после «девяносто седьмого». Лучше, чем при гуйло, верно? Ну, ложитесь, снимите свою рубашку. И брюки.

Он уставился на нее, рука застыла на галстуке.

— Вы ведь носите белье, а?

— Конечно.

— Тогда снимайте и его, — скомандовала она быстро. — Не могу же я массировать по одежде.

Поколебавшись, он сделал то, что ему велели. Он стоял перед ней, чувствуя себя в глупом положении. Она усмехнулась.

— Вы выглядите забавно в носках и ботинках. Снимите и их. Ну глупенький. Вы не показываете мне ничего, что нельзя было бы увидеть на пляже.

Он никогда не был на пляже. Единственное место, где он плескался в воде на людях, были бани, и то только для мужчин. Чувствуя себя униженным, он быстро стащил носки и ботинки, неловко взобрался на постель, лег на живот и зарылся лицом в подушку. Он почувствовал, как скрипнула кровать, услышал шорох одежды, а потом она села ему на поясницу. Быстро взглянув через плечо, он увидел, что она высоко задрала юбку. Ее пальцы легко коснулись его плеча, а бедра без колготок обожгли его кожу.

— Вы очень напрягаетесь.

— Мне еще никогда не делали массаж.

Он закрыл глаза от наслаждения. Ее руки путешествовали по его спине, скользнули под эластик трусов и стали мять ягодицы. Вынув руку, она продолжала гладить спину, а потом пробежала ладонями вниз по ногам.

— Перестаньте думать, — прошептала она. — Пусть голова будет пустой.

Она коснулась его висков и провела пальцами по закрытым векам.

— Так-то лучше.

Казалось, ее голос долетал откуда-то издалека. Мысли о Вонге Ли, поддельном колокольчике, порочном городе стали дробиться и исчезать, как отражения на потревоженной поверхности пруда. Ее рука проникла ему под грудную клетку и пошла вниз, вызывая незнакомые до сих пор ощущения. Он не мог поверить, что это происходит. Ему казалось, что он открыл одну из самых потаенных комнат во Дворце умеренности и увидел там солнечный свет.

Когда он лежал расслабленным, благодарный и беспомощно влюбленный, он вдруг с тревогой увидел, что едва уловимый привкус разочарования закрался в ее улыбку. Она целовала его ненасытно, ласкала с новой решимостью, но ничего не происходило. Часть его не хотела ничего, только перекатиться к стене и уснуть. Но он хотел доставить ей такое же наслаждение, какое она подарила ему.

Выражение ее лица становилось все грустнее и грустнее, и внезапно с глубоким и мучительным уколом ревности он понял, что она может найти себе кого-нибудь другого — хозяина этой квартиры, например, чтобы утолить свои потребности. Он быстро взобрался на нее, но безуспешно.

Она засмеялась и оттолкнула его:

— Я знаю выход.

Спрыгнув с кровати и поправив сбившиеся набок золотые часы, которые никогда не снимала, она побежала к своему чемоданчику, а он, все еще в удивлении, смотрел на удаляющийся силуэт единственной обнаженной женщины, которую когда-либо видел. Она вернулась с маленькой кожаной коробочкой, открыла ее, и он увидел древний набор медных акупунктурных игл. «Ранняя Цин, — подумал он машинально. — Им почти триста лет».

— Откуда это у вас?

— От моей бабушки.

Она выбрала самую длинную иглу — тонкое девятидюймовое жало из закаленной железной проволоки — и показала ему кончик.

— Есть одна маленькая точка — вот здесь.

Она коснулась внешнего края его глаза.

— Здесь. Она соединена с сущностью Ян. Меня учили этому, но я еще не пробовала ни на ком. Попробуем?

Хранитель испуганно взглянул на нее.

Она засмеялась:

— Вы ничего не почувствуете — только там.

Она пробежала пальцами свободной руки по его животу, и тут он в самом деле напрягся.

— Снимите очки.

Единственным тревожным сигналом для него могла бы быть внезапная напряженность ее бедер, когда она оперлась ступнями о стену. Но ее тело было таким восхитительным, что прежде чем он понял, что она с ним сделала, длинная игла вошла в его мозг.

Глава 3

На первый взгляд бар королевского яхт-клуба Гонконга казался прежним. Больше обшарпанным, чем щегольским, с прокуренными пожелтевшими потолками, поцарапанными полами, и эффект от кондиционера почти сходил на нет от запахов пролитого пива, дыма сигарет и горячего летнего дыхания гавани, но все же здесь можно было найти убежище от жесткого ритма современного города.

Небрежно одетые члены клуба бродили туда-сюда после половины субботнего дня, проведенного в офисах, — знакомые лица, привычное мелькание новых лиц и отсутствие некоторых завсегдатаев: они уехали в Англию или Австралию, как объяснил брат. Ежедневному марафону бездельников был дан старт, и команды группировались в кучки. Одни располагались на ленч, другие приготовились к длительной выпивке в баре, прочие же отправились к яхтам.

Викки никак не удавалось поговорить о делах с Хьюго, который с комфортом расположился возле нее, обхватив ладонью банку с пивом «Сан-Мигель». Сплетни о Ту Вэй Вонге становились все назойливее, кружа вокруг, как акулы, и делались все подробнее и изощреннее с появлением каждого приятеля, который останавливался, чтобы поздравить ее с возвращением. Вот посмотришь, бормотали они, Китай даже не будет ждать 1 июля 1997 года, чтобы сожрать колонию.

Хьюго поднял банку с пивом в шутливом приветствии старому спасательному поясу, висевшему на почетном месте на стене, — он был обклеен вымпелами яхт-клубов со всего мира. Когда-то давно, во времена второй мировой войны, настырные японцы оккупировали британскую колонию на четыре мрачных года. Золотые буквы вдоль белого спасательного пояса гласили: «Этот клуб был вновь открыт 8 сентября 1945 года».

— Кто спасет нас на этот раз? — спросил он.

— Только не Королевский флот! — засмеялся дюжий коммивояжер-австралиец, опрокинувший свою пустую банку из-под пива на пожелтевшую газетную вырезку с карикатурой Фона из «Гонконг стэндеда». Солдат Народно-освободительной армии, демонстрируя избирательный бюллетень, предлагает избирателю в Гонконге после «девяносто седьмого» выбор между:

«Я вверяю себя мудрости наших могучих руководителей из Пекина, которые лучше знают, что нужно нашему никудышному особому административному округу» и

«Я — неблагодарная собака, которая хочет, чтобы ее послали на перевоспитание в коммуну в провинции Синьцзян».

Викки было достаточно взглянуть из окна на север через гавань, чтобы увидеть, как темные холмы Китая закрывают горизонт, словно тучи небо. Какими мрачными должны они казаться детям беженцев, уже спасавшихся однажды из Китая!

Массовая эмиграция образованного, предприимчивого среднего класса из Гонконга, эта «утечка мозгов» стала серьезной угрозой со времен Совместной британско-китайской декларации 1984 года.[12] Поначалу проблема была больше экономической, чем политической: смогут ли неповоротливые коммунисты-бюрократы безболезненно влиться в свободно развивающуюся, исключительно прибыльную экономику Гонконга?