Эффект пустоты (СИ) - Терри Тери

— То же самое говорил и детектив. Поэтому он решил, что она, должно быть, заблудилась в лесу. Или ее похитили из дома.

— А твоя мама, она слышала или видела что-нибудь? — Кай молчит. — Извини, если задаю слишком много вопросов, — говорю я, останавливаюсь и показываю рукой на заросшую аллею. — Вот здесь мы выходим на велосипедный маршрут. А там дальше есть неприметная тропка, которая сворачивает и ведет наверх; туда мы и идем.

Продолжаем путь, и на ходу я поглядываю на Кая. У него замкнутое сосредоточенное выражение лица, будто он боится чем-то выдать себя.

— Прости, — говорит он наконец, нарушая молчание. — Вопросы задавать легко, только говорить об этом трудно. Нет, наша мать ничего не слышала. В то утро она встала поздно, и Келисты уже не было. Мама не встревожилась, решила, что она пошла на прогулку или отправилась на озеро. Время шло. Она проверила: каноэ оказалось на месте. Мама начала паниковать, позвонила в полицию. Там предположили, что девочка просто заблудилась на прогулке. Начались поиски, продолжавшиеся много дней. Никаких следов не нашли.

— Подумали, что просто заблудилась, и… — Мой голос замирает. Не знаю, как закончить предложение.

— Похоже, это стало для полиции основной версией. Что она заблудилась или получила какое-то повреждение. Что ее тело найдут когда-нибудь в лесу. — Произнося «тело», он вздрагивает.

— Но ты в это не веришь.

— Нет. Я уверен, что с ней случилось что-то другое. Она была не такой девочкой, которая могла заблудиться. Не по годам рассудительная, Келиста хорошо чувствовала направление. Но для других версий не нашлось никаких доказательств. А без них — что ж… — Он пожимает плечами. — Думаю, что полиция остановилась на удобной для себя версии и потому сдалась.

— Но теперь тебе известно, что я ее видела.

— Да. Теперь они обязаны пересмотреть этот случай. — Кай произносит эти слова с холодной решимостью.

Молча идем дальше. Когда я позвонила, Кай был возбужден; потом он осознал, сколько времени прошло с моей встречи с Келистой, и его надежды померкли.

Но теперь они узнают, что девочка не просто куда-то пошла и потерялась. Полиция снова должна попробовать найти ее, и в этой мысли он обрел надежду, которую утратил прошлой ночью.

19

КЕЛЛИ

ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 14 часов

Устав наблюдать за поглощением пищи, которую я принимать не могу, иду за какими-то людьми, покидающими кафетерий, и исследую прилегающие помещения. Здесь есть библиотека, кинозал. Индивидуальные комнаты, похожие на гостиничные номера, но более обжитые. И опять нет окон; нельзя понять, день сейчас или ночь. Трудно разобраться, чем заняты люди: кто-то укладывается спать, кто-то встает, другие приходят.

Прохожу по коридору и слышу, как кто-то поет. Знакомый голос. Звук слабый, я прислушиваюсь и двигаюсь в ту сторону. Он доносится из-за прикрытой двери — самой обычной, со щелью внизу. Я просачиваюсь под дверь внутрь помещения.

Она все еще поет, и я узнаю ее: Одиннадцатая. По лицу я не опознала бы ее, потому что когда человек в комбинезоне, многого не разглядишь.

Сейчас она в ночной рубашке, расчесывает волосы и напевает под тихую музыку.

Она была добрее прочих докторов и медсестер. Когда боль становилась особенно сильной, пела мне песни. И не пошла с другими, когда меня повезли на лечение.

Стою и разглядываю ее. Лицо кажется добрым.

Выключив музыку, она ложится в постель. Рядом книга, она раскрывает ее и начинает читать.

На стене фотографии — дети. Почти все — подростки старше меня, только одна девочка младше других, наверное, моя ровесница, лет двенадцати или тринадцати. Рассматриваю одну фотографию. На ней Одиннадцатая улыбается, приобняв худенькую бледную девочку, устремившую взгляд в камеру.

Как она может здесь работать и позволять им делать со мной такие вещи, которые никогда не позволила бы делать с этой девочкой?

Внутри меня шевелится злость. Она не пошла с докторами лечить меня, потому что не хотела думать о том, что со мной сделают. Вот и все, не так ли?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Из громкоговорителя на стене доносится сигнал: бип-бип. Она опускает книгу и прислушива-ется.

— Внимание. Это не учебная тревога. Немедленно отправляйтесь на свои пункты сбора для прохождения процедуры обеззараживания. Не покидайте пункты, пока не получите разрешение.

20

ШЭЙ

КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 13 часов

Мы уже вышли на неприметную тропинку, которая постепенно становится все круче. Я к ней привыкла, и у Кая дыхание не тяжелее, чем у меня.

Словно чувствуя мой взгляд, он поворачивает голову и улыбается.

— Ты поднималась сюда на велосипеде?

— Да.

— Часть пути проходила пешком?

— Сначала да. Но больше не хожу. — Я ухмыляюсь.

— Почему?

Колеблюсь, потом отвечаю честно и сама удивляюсь этому:

— Здесь особо нечем заняться, но дело не в этом. Когда делаешь над собой усилие, мир словно отдаляется.

Кай кивает, словно объяснение полностью удовлетворяет его.

Идем дальше. Солнце взбирается все выше и выше, мы зигзагами поднимаемся по склону. Сквозь листву пробивается свет, рисуя на нашей одежде и тропинке пятнистый узор. Потом в листве появляется разрыв, и солнце согревает наши лица.

Я останавливаюсь.

— Думаю, она была где-то здесь, когда я впервые ее заметила. Я стояла немного выше и увидела что-то красное, мелькающее между деревьями ниже. Обычно здесь никого не встретишь; это не пешеходный маршрут. Поэтому я следила и думала, кто бы это мог быть.

Продолжаем подъем, пока не добираемся до моего места.

— Вот тут я стояла, когда увидела ее. Я здесь всегда останавливаюсь и прислоняюсь к изогнутому дереву, вот к этому. — Я показываю.

— Можешь сделать вид, что ты — это она? Иди туда, где она была, когда ты ее увидела, а я останусь здесь и буду тобой, — предлагает он. Я в нерешительности замираю. — Пожалуйста.

— Ладно.

Кай прислоняется к моему дереву. Я иду назад, к тому месту, на котором впервые заметила Келисту.

И вот я — Келиста. Вспоминаю, как она двигалась, и иду обратно вверх, как шла она. Кай помнит слова, которые я ей сказала тогда, и произносит их. Я отпрыгиваю и поворачиваюсь на звук его голоса, как это сделала она; потом успокаиваюсь, увидев его. Иду дальше. Отвечаю «нет», когда он спрашивает, не заблудилась ли я.

Поднимаюсь по тропинке все выше, он следует за мной. Догоняет меня, когда я выхожу к дороге.

— Что-то такое в тебе есть… То, как ты двигаешься, эти черные волосы… Не знаю. Я на секунду вообразил, что ты — моя сестра. — Сосредоточенный взгляд теперь сменяется болью, такой сильной, ощутимой, что я вздрагиваю, посмотрев на него.

— Мне жаль, что я не остановила ее, не заставила поговорить со мной. Если она от кого-то убегала, то почему бы ей не рассказать мне? Не понимаю. Но я должна была сделать что-то еще. Если бы мы только не уехали следующим утром, я бы услышала, что она пропала, и пошла бы прямиком в полицию.

— Не вини себя. Это я должен был находиться рядом. Должен был приехать с ними. Мама просила, чтобы я поехал, но я слишком был увлечен времяпрепровождением со своими друзьями, — говорит Кай, и лицо его искажается мукой. Он винит себя, так же, как и я. Но никто из нас не виноват, верно?

Не мы управляли автомобилем, который увез ее.

21

КЕЛЛИ

ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 12 часов

«Это не учебная тревога».

Повсюду испуганные лица. Бегущие люди. Щелкают закрывающиеся двери.

И новый звук: пронзительная многоголосица панических криков.

Иду на этот звук. Кажется, он доносится из кинозала.