The Cold War: A New History - Джон Льюис Гэддис

предупредил его обычно покладистый министр иностранных дел Молотов в отношении Проливов. "Ну, давайте, настаивайте на совместном владении!" - ответил его раздраженный начальник. "Требуйте!" Молотов так и сделал, но ничего не добился. Трумэн и Эттли категорически отвергли советское предложение о корректировке границ за счет Турции, а также о турецких и средиземноморских военно-морских базах. Они удивили Сталина, обратившись в начале 1946 г. в Совет Безопасности ООН по поводу продолжающейся советской оккупации северного Ирана, что стало первым значительным случаем использования новой всемирной организации для разрешения международного кризиса. Обнаружив, что его вооруженные силы перегружены, а амбиции раскрыты, Сталин через несколько месяцев отдал приказ о тихом выводе войск из Ирана. Однако к тому времени Трумэн укрепил свои позиции, разместив американский Шестой флот в восточной части Средиземного моря на неопределенный срок. Это был недвусмысленный сигнал о том, что Сталин достиг предела того, чего он мог ожидать, используя традиции сотрудничества в военное время.

Новая твердость Вашингтона совпала с поиском объяснений поведения СССР: почему распался Большой союз? Чего еще хотел Сталин? Лучший ответ дал Джордж Ф. Кеннан, уважаемый, но все еще младший сотрудник дипломатической службы, работавший в американском посольстве в Москве. На последний из длинной серии запросов Госдепартамента Кеннан ответил поспешно составленной телеграммой из 8000 слов, отправленной 22 февраля 1946 г., что, по его собственному признанию, было "возмутительным загромождением телеграфного процесса". Сказать, что это произвело впечатление в Вашингтоне, было бы мягко сказано: Длинная телеграмма" Кеннана стала основой стратегии Соединенных Штатов в отношении Советского Союза на протяжении всего периода холодной войны.

Непримиримость Москвы, утверждал Кеннан, не была следствием никаких действий Запада: напротив, она отражала внутренние потребности сталинского режима, и ничто, что Запад мог бы сделать в обозримом будущем, не изменило бы этого факта. Советские лидеры должны были относиться к внешнему миру как к враждебному, поскольку это давало единственное оправдание "диктатуре, без которой они не знали, как править, жестокостям, которые они не смели не применять, жертвам, которых они считали себя обязанными требовать". Рассчитывать на ответные уступки было наивно: стратегия Советского Союза не изменится до тех пор, пока не наступит достаточно продолжительная череда неудач, которая убедит какого-нибудь будущего кремлевского лидера - Кеннан не надеялся, что Сталин когда-нибудь увидит это, - что поведение его страны не отвечает ее интересам. Для достижения этого результата война была бы не нужна. Как выразился Кеннан в опубликованном в следующем году варианте своих аргументов, необходимо "длительное, терпеливое, но твердое и бдительное сдерживание экспансивных тенденций России".

Кеннан не мог знать в то время, что одним из самых внимательных его читателей будет сам Сталин. Советская разведка быстро получила доступ к "длинной телеграмме", что было довольно легко сделать, поскольку документ, хотя и был засекречен, широко распространялся. Не желая уступать, Сталин поручил своему послу в Вашингтоне Николаю Новикову подготовить собственную "телеграмму", которую тот отправил в Москву 27 сентября 1946 года. "Внешняя политика США, - утверждал Новиков, - отражает империалистические тенденции американского монополистического капитализма и характеризуется ... стремлением к мировому господству". Как следствие, США "колоссально" увеличивают свои военные расходы, создают базы далеко за пределами своих границ, договорились с Великобританией о разделе мира на сферы влияния. Однако англо-американское сотрудничество "страдает большими внутренними противоречиями и не может быть долговременным. . . . Вполне возможно, что Ближний Восток станет центром англо-американских противоречий, которые взорвут соглашения, достигнутые сейчас между Соединенными Штатами и Англией".

Оценка Новикова, отражавшая мысли Сталина и написанная Молотовым в качестве призрака – возможно, именно этим объясняется та спокойная уверенность, с которой кремлевский лидер принял недавно назначенного Трумэном государственного секретаря Джорджа К. Маршалла, когда в апреле 1947 года в Москве состоялась встреча американских, британских, французских и советских министров иностранных дел. У Сталина давно вошло в привычку, принимая важных гостей, рисовать на блокноте красным карандашом волчьи головы, что он и сделал, заверив Маршалла, что неурегулированность будущего послевоенной Европы не является большой проблемой: в этом нет никакой срочности. Маршалл, тихий, лаконичный, но проницательный бывший генерал, который, как никто другой, определял американскую военную стратегию во время Второй мировой войны, не был успокоен. "Всю дорогу в Вашингтон, - вспоминал позже один из его помощников, - он говорил о том, как важно найти какую-то инициативу, чтобы предотвратить полный развал Западной Европы".

 

ДОКТРИНА ТРУМЭНА И ПЛАН МАРШАЛЛА. Если бы Сталин был так же внимателен к сообщениям разведки о конференции министров иностранных дел, как к сообщениям об атомной бомбе и "длинной телеграмме Кеннана", он мог бы предвидеть то, что должно было произойти. Маршалл и его британские и французские коллеги провели в Москве много часов - когда не участвовали в бесплодных встречах с Молотовым - обсуждая необходимость сотрудничества в восстановлении Европы. Комнаты, в которых они это делали, несомненно, прослушивались. И все же в сознании Сталина идеология преобладала над подслушиванием. Разве не Ленин показал, что капиталисты никогда не могут долго сотрудничать? Разве не подтвердила это "телеграмма" Новикова? У кремлевского босса были основания для самоуверенности.

Однако они не были хорошими. Уже 12 марта 1947 г. Трумэн объявил о программе военной и экономической помощи Греции и Турции, вызванной неожиданным заявлением британского правительства, сделанным всего двумя неделями ранее, о том, что оно больше не может нести расходы по поддержке этих стран. Он сделал это в поразительно широких выражениях, настаивая на том, что теперь "политика Соединенных Штатов должна заключаться в поддержке свободных народов, сопротивляющихся попыткам порабощения со стороны вооруженных меньшинств или внешнего давления. . . . [Мы должны помогать свободным народам решать свою судьбу собственным путем". Сталин не обратил особого внимания на речь Трумэна, хотя весной того же года он нашел время, чтобы настоять на переписывании недавно опубликованной истории философии, чтобы свести к минимуму то почтение, которое она проявила к Западу.

Пока Сталин решал эту задачу, Маршалл, следуя примеру Трумэна, разрабатывал гранд-стратегию "холодной войны". В "длинной телеграмме" Кеннана была обозначена проблема: внутренняя враждебность Советского Союза по отношению к внешнему миру. Однако в ней не было предложено никакого решения. Теперь Маршалл поручил Кеннану придумать его: единственное указание - "избегать мелочей". Это указание, надо сказать, было выполнено. Программа восстановления Европы, о которой Маршалл объявил в июне 1947 г., обязывала Соединенные Штаты ни на что иное, как на восстановление Европы. План Маршалла, как его сразу же стали называть, в тот момент не проводил различия между теми частями континента, которые находились под советским контролем, и теми, которые не находились, но