Скинхед - Рена Юзбаши

— Мне не холодно. К тому же я уже почти дома, — и я махаю в сторону своей берлоги.

— Верю! — и он протягивает мне свою куртку.

Я с изумлением смотрю на Учителя, не в силах вымолвить ни слова.

— Да бери ты эту чертову лайку, бери. Не такое это уж сокровище.

В общем-то, получается, что я вроде бы выклянчил одежонку у Учителя, остается только провалиться сквозь землю.

— День рождения-то когда справляешь?

— В декабре, двенадцатого, — я не могу оторвать глаз от куртки.

— Считай, что я сделал тебе подарок на твой день чуть раньше, — и он, накинув обновку мне на плечи поверх моего старья, на прощание хлопает по спине.

С тем Учитель и удаляется. А я так и остаюсь стоять с курткой в руках, не веря своему счастью и тому, что держу в руках такую красоту.

* * *

Когда я крадучись возникаю на пороге дома, мать уже спит, чему я несказанно рад. Я избавлен от водопада вопросов по поводу обновки: откуда, кто дал, где взял и в завершении: «Только не лги, Артем, меня это сведет в могилу!».

Куртка оказалось, как я и предполагал, несколько великоватой. Невелика беда — можно носить ее поверх свитера, рукава подвернуть. Никто и не заметит, что она с чужого плеча. Я сую куртку в шкаф под кипу старого барахла, и ныряю в постель, напоследок представляя себе, как завтрашний день пройдет: Федька будет завидовать мне, да и не только он. Размечтался и об Ире, к ней теперь запросто можно подвалить… Хоть попробовать не стыдно.

На утро я был уже на ногах, что спровоцировало очередной приступ тревоги у матери. Она одной рукой вытирает стол, а другой, словно жонглер, подносит ко рту чашку с чаем:

— Что-то я не помню, чтобы ты в школу с такой охотой собирался. Что-то свершилось? Вообще, ты в последнее время как-то изменился. Есть что-то, о чем я не знаю? — Она испытующе всматривается в меня, словно, надеясь у меня на лбу прочесть, что же происходит в моей жизни.

— Не знаю, как насчет школы, но вот на работу ты точно опаздываешь, — но я знаю старый способ направить мысли мамы в противоположную сторону от моего жития, потому киваю на старенькие ходики, которые висят на стенке кухни с самого моего рождения.

— Ой, и правда, чего это я ту расселась? — спохватывается мама, и торопливо отхлебнув напоследок уже остывшего чая, чмокает меня в щеку. — Будь умницей.

* * *

Первым в тесном школьном коридоре ко мне подлетает Федька. Лучше и не придумаешь. Чувствует свою вину, тараторит, загладить хочет. Ну-ну…

— Привет, братан. Как дела? — И сразу заметив мою обновку: — А это у тебя откуда? На Учителе вчера была такая же…

Под насмешливым моим взглядом, этот товарищ не в силах скрыть восхищения и досады:

— Черт, Артем, неужели Учитель подарил? Сам?!

Звенит звонок на урок, и я, махнув на прощанье рукой, удаляюсь от друга, физически ощущая холодок, возникший между нами.

— Увидимся на большой перемене, не хочу опаздывать, у нас математика, — еще бы единственный урок, на котором мне по-настоящему интересно.

Да и математичка Елена Андреевна интересная старушенция. О ней даже заметка в газете была о том, как она уроки алгебры и геометрии в увлекательное шоу превращает. Если честно, шоу у нас обычно на уроках истории бывает, но корреспонденту об этом мы говорить не стали. Елену Андреевну в прошлом году даже хотели выдвинуть на звание заслуженного учителя. Хотели ее, а выдвинули директора, хоть та давно дорогу в класс даже с компасом не найдет. Все думают, что мы тупые и ничего не замечаем, а мы лучше всех знаем, чем школа живет. Звонок еще звенел, когда я вбежал в класс, и, привычно двинув Кольке по шее, сажусь за свою парту. Колька полез было, дать сдачи, но Елена уже сидит за своим столом и строгим взглядом осадив нас, начинает перекличку. Я снимаю куртку и бережно вешаю на спинку стула. Вот задача — и на химии сорок пять минут, и на истории, и на алгебре. Только почему-то на истории и на химии они тянутся по десять часов, а на алгебре пролетает мгновенно. У нас сегодня — модульные неравенства. Их я щелкаю, как семечки, одно удовольствие.

На большой перемене, надев куртку, мчусь к учительской, чтобы выяснить, в каком кабинете урок у Иры. Через секунду я уже на третьем этаже, начинаю вертеться перед ее классом. Она появляется вскоре со своими подружками и, скользнув взглядом мимо меня, проплывает в кабинет: стройная, неприступная, с длинными красивыми ножками. Словом, классная. Таких у нас в школе больше нет, она настоящая русская красавица. Как сказал русский поэт, посмотрит — рублем одарит… У нее в уголке рта остались крошки, и кто-то из девчонок ей это подсказал, она провела кончиком языка по губам, это тоже было классно, я почувствовал возбуждение. Ира скрылась за дверями, а я еще долго сверлю их глазами, как будто можно незаметно проскользнуть тенью в класс, к ней за парту. Однажды мы у Федьки смотрели порнуху, там точно такая же красотка была. Что она вытворяла с мужиком… Брюки мне, явно, стали тесными. Черт, а ведь Ира даже не взглянула на меня. И куртка не помогла… Ладно, где наша не пропадала. Еще не вечер… Она еще пожалеет, что не обращала на меня внимание. Вот стану таким же, как Учитель.

Мимо пробегает какой-то первоклашка с ранцем большим, чем он сам, чернявый, кучерявый, с носом, которым уже сейчас можно толкать паровоз. Увесистый пинок под задницу надолго отобьет у него охоту вертеться под ногами. Пусть валит в свой Чуркестан и бегает там, сколько ему влезет. Ишь, разбегался. От удара кучерявый шлепается об стенку, оглашая школу пронзительным визгом. Тут же с воплями подлетает завуч.

— Иванов, как не стыдно маленьких обижать! До чего дошел, первоклассника избил. Я сегодня же твоего классного руководителя в известность поставлю, — она так верещала, что у меня заложило в ушах. — И чтобы завтра мать в школе была, у Майи Михайловны!

Направляясь к себе в класс, с досады наношу удар-буравчик по стенке, как учит Никита. А косточки на изгибах у меня уже будь здоров. Скоро стенку смогу пробить! И откуда только взялся этот шмакодявка? Нет, вы посмотрите, есть в этом мире справедливость? Я же его слегка «погладил», а он воплями всю школу на ноги поднял. В следующий раз отколошмачу так, что ему небо с овчинку покажется. Во всяком случае, мне обидно не будет. Правда, я его не запомнил — эти черномазые все на одно лицо для меня, а их у нас в школе немало, но я его по ранцу найду, он у него кожаный, с логотипом фирменным. Чем же его пахан занимается, что может сынку такую дорогую сумку купить?

Майя, наш классный руковод, редкостная грымза. Как начнет мать грузить, так у той на всю неделю мигрень разыграется. И все из-за этого маленького чернявого ублюдка. Свою задачу воспитателя классный руковод видит в том, чтобы убедить маму, что ей чертовски не повезло с сыном. Пройдет пару лет, и на него вообще никакой управы не найдется. Надо бы выстроить для таких случаев защитную систему, пока классный руководитель популярно разъясняет мне, что я тупица, дебил, урод, любимым занятием которого является пить учительскую кровь. Выпьешь у нее кровь, как же. Она у нас физику ведет: черта с два сдашь контрольную, если не заплатишь триста рублей. А еще надо платить за оценку в четверти. А я не плачу, у меня таких денег просто нет. У мамки брать, тоже не хочется. От всего этого ее любовь ко мне, разумеется, только крепчает.

Все закончилось тем, что вечером она позвонила домой и вызвала мать в школу, уродина несчастная: «В связи с недостойным поведением вашего сына». А по мне — я поступил как раз вполне достойно. Как настоящий русский. Ненавижу эту школу со всеми ее учителями и разъяснительными беседами. Делай это, не делай то — уж скорей бы закончился этот маразм.

Еще через пару дней после уроков я демонстративно направляюсь в парикмахерскую, что напротив школы и выхожу оттуда с выбритой, сверкающий, как бильярдный шар, головой. Давно надо было избавиться от этой дурацкой рыжей копны. В клубе Никита, одобрительно проведя рукой по моей голове, замечает, что он уже собирался сделать замечание по поводу отросших волос. Так что у меня есть основания быть довольным собой.

* * *

Сегодня у нас занятия по джиу-джитсу. Кажется, я ждал этого часа миллион лет. На мне кимоно, торжественно врученное тренером перед занятием, я все норовлю краем глаза разглядеть себя в зеркале. Мы проходим в зал и начинаем раскладывать татами. Потом нас разводят парами. Обмен поклонами, отработка приемов. Недаром джиу-джитсу переводится с японского как мягкое искусство. Никита одобрительно подстегивает меня: поддаться, чтобы победить — вот девиз джиу-джитсу. Сила противника должна быть обращена против него, учит нас Никита, нельзя сопротивляться ей, нужно направить силу врага в нужную сторону и она сломает его. Не пытаться победить силу силой, а победить силу умом — вот моя главная задача. Все это я пытаюсь претворить в схватке с Вадимом. Учитель должен быть доволен мной. Хлюпику он бы куртку дарить не стал и слабаку тоже, думаю я, сплевывая кровь из разбитой губы, и ощупывая языком зуб. Зуб вроде цел, и я вновь бросаюсь на соперника — Вадьку…