Заказ на (не)любовь (СИ) - Яфор Анна

— Вот и у меня не укладывается, — что бы Янка ни говорила, я не могу считать Льва просто донором. Слишком глубоко это все зацепило. А теперь, когда еще и увидела его реакцию, — и подавно.

Впрочем, что я увидела? Шок, но оно и понятно, не каждый день узнаешь такие новости. Все остальное оставалось для меня загадкой.

С нашего с ним разговора прошло два дня, и я, хоть и была на выходных, ждала, что мужчина как-то напомнит о себе. Захочет поговорить, что-то уточнить, возможно, познакомиться с Соней поближе. Но ничего не случилось. Невельский не позвонил и не написал. Сегодня вышла на работу — и он совершенно точно об этом знал: видел меня в зале, хоть и издали. Но снова ничего не предпринял, даже не подошел.

— Меня удивляет то, что он молчит, — все-таки признаюсь подруге. — И тогда, сразу промолчал, и до сих пор. Это ведь странно, как минимум.

— А по-моему, это очень даже хорошо, — снова возражает Яна. — Ты чего ждала-то от него? Восторгов?

— Нет, конечно, — я пожимаю плечами. — Сама не знаю, чего. Но точно не молчания. И что в этом хорошего?

Старцева вздыхает, снисходительно глядя на меня.

— Да то, что его это не волнует! Не станет он права предъявлять и претендовать на что-то. Ну, то есть я надеюсь, что он поэтому молчит. А не придумывает втихаря, как отобрать у тебя дочь.

Я застываю, шокированная ее словами. Мотаю головой, тут же начиная доказывать, что такого просто не может быть. Невельский никогда на это не пойдет!

— Ты так хорошо его знаешь? — скептически щурится подруга. — А я вот не была бы такой уверенной.

— У него нет на Соню никаких прав…

— Угу, — невесело хмыкает она. — Прав нет, а возможностей — хоть отбавляй. Да с его деньгами, если он только пожелает, тебя уже завтра могут объявить недееспособной и лишить родительских прав. А тут и он подоспеет с нужными результатами анализов. И вуаля — получите уже готового ребенка. Не младенца, заметь, нянчиться не надо, памперсы менять, не спать ночами…

— Замолчи сейчас же! — прерываю я эти совершенно немыслимые предположения. — Он никогда такого не сделает!

— Ох, наивная же ты, мать! — вздыхает Яна. — Хотя чему я удивляюсь? У тебя и Виктор самым лучшим на свете был. Пока не избил до полусмерти. Помнишь, что ты про него рассказывала? Тоже утверждала, что он ни на что плохое не способен.

Я закусываю губу, морщась от боли, судорогой прошившей тело. Как всегда при воспоминаниях о бывшем муже. Думать о том, что так же сильно могу ошибаться снова, не хочется. Невельский не такой. Он защитил Соню, совершенно ничего о ней не зная. А теперь, когда ему известно, что она его дочь, не станет причинять ей боль, разлучая с матерью. Не станет же?..

***

Я стараюсь не думать о словах подруги и не накручивать себя еще больше. Если бы промолчала, было бы ничуть не легче, помимо собственных страхов испытывала бы еще и угрызения совести. А так отчаянно надеюсь, что все опасения Яны не оправдаются. И все будет хорошо. Вот только что вкладываю теперь в это «хорошо», и сама не могу понять.

Людей в зале сегодня немного, и я освобождаюсь раньше обычного. Редкий случай, когда после смены удается вернуться до того, как дочка ляжет спать. Сегодня с ней Рита, но я все равно тороплюсь: после случившегося хочется быть проводить с Соней как можно больше времени. Как-то по-особенному отчетливо понимаю, чего она лишена из-за моего выбора много лет назад.

Тогда была уверена, что не захочу новых отношений. Не смогу на них решиться. Потому и согласилась на предложение бывшего мужа замять скандал любой ценой. Это для меня ЭКО стоило баснословно дорого, а он наверняка даже не ощутил каких-то потерь. Да и больше бы заплатил, лишь бы только я забрала заявление. Не призналась ему тогда, что все равно не стала бы давать делу ход. Не сумела бы. При одной мысли о расследовании и суде меня бросало в дрожь. Но не смогла не воспользоваться его страхом перед наказанием. И взяла деньги, пообещав себе, что с Виктором мы больше никогда не встретимся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Прошли месяцы, и я поняла, что боль постепенно уходит. Физическая прошла еще раньше, а ненависть ко всему мужскому полу очень скоро рассеялась. Какой смысл злиться на целый свет, если тебя обидел один-единственный человек?

А потом родилась Соня, и мир заиграл совсем иными красками. Я снова была счастлива, несмотря ни на что. Просто жила, наслаждаясь подаренным мне чудом. И до недавнего времени не задумывалась о том, что малышка может чувствовать себя ущербной, не зная отца.

К чему скрывать, я хотела бы, чтобы все сложилось иначе. Если бы мы случайно столкнулись с Невельским много лет назад и все было бы по-настоящему. Наверно, я даже согласилась бы на короткий роман… после которого у меня осталась бы дочь. И сейчас могла бы рассчитывать на то, что он хотя бы иногда станет общаться с ней.

А так… не участвуя фактически в акте зачатия, мог ли он чувствовать сейчас хоть что-то? Ведь нас не связывало абсолютно ничего! И чтобы ни говорила Яна, я не верила в подлость с его стороны. Скорее всего, мужчина молчит, потому что ему нет никакого дела ни до меня, ни до новоявленной дочери. Это и понятно, мы не вписываемся в его привычную, размеренную жизнь.

— Скоро буду, Рит, — выйдя из ресторана, я набрала номер сестры. — Ты можешь собираться, я сама уложу Соню.

Вчера мы не дочитали ее любимую сказку, и сегодня малышка наверняка запросит продолжение. Рита не особенно любит читать вслух, а для меня это удовольствие. Мысленно благодарю тех клиентов, что не явились в ресторан и благодаря которым я теперь могу провести с дочкой несколько минут перед сном, — и тут же усмехаюсь собственным мыслям. Администратор точно бы их не одобрил. А директор — и подавно.

Но стоит подумать о Невельском, и улыбка моментально стекает с лица. Даже шаг сбивается: невероятность ситуации все-таки не позволяет расслабиться. Почему он все-таки ничего не сказал?

Я вздыхаю, а мгновенье спустя слышу позади себя шум подъезжающей машины. И, еще не обернувшись, вдруг интуитивно понимаю, кого увижу сейчас перед собой.

Мужчина опускает стекло и смотрит на меня. Улыбается едва-едва, одними губами. Глаза же остаются серьезными. Слишком серьезными.

— Я могу вас подвезти, Варя? И поговорить?

Я хочу согласиться. Сама же ждала этого разговора, несмотря на то что и боялась одновременно. Но только до моего дома и пешком-то идти минут десять, а на машине мы доберемся за две. Разве за это время можно что-то обсудить? И задерживаться нельзя, потому что обещала скоро вернуться.

— Простите, Лев Борисович… — мне страшно неудобно отказывать, но выбирать между этим разговором и исполнением данного Сонечке слова, не могу. Даже если ему не понравится. — Здесь совсем недалеко, и меня ждут.

Но тут же понимаю, как двусмысленно могли прозвучать мои слова, и поясняю:

— Соня ждет. Я сказала, что сама ее уложу.

Мужчина понимающе кивает.

— А с кем она сейчас? С няней?

Почему мне чудится в его вопросе подтекст? Будто он пытается выведать, кто еще живет с нами. Есть ли у меня кто-то, кроме дочери? Но нет, это глупости! Его подобные вопросы вообще не могут волновать. Наверняка просто поддерживает разговор…

— С моей сестрой. И да, она что-то вроде няни. Помогает, когда есть возможность.

— Все-таки садитесь, — он выходит из салона и останавливается рядом. — Сколько бы ни было идти, ехать в любом случае быстрее. Скорее окажетесь дома, с дочкой.

— Мы не успеем поговорить. Я правда не могу задержаться. Если только… — внезапно пришедшая мысль кажется до такой степени абсурдной, что я опускаю глаза, пряча внезапно накатившее смущение.

Но Невельский цепляется за обрывок брошенной фразы.

— Если только что? — и когда я продолжаю молчать, тихо уточняет: — Варя, что вы хотели предложить? Ну же?

— Соня быстро засыпает… Мы могли бы поговорить после… У меня.

Боюсь, что он все поймет неправильно. Это ведь и есть неправильно: я не должна приглашать его к себе. Он мой начальник, чужой муж и вообще практически посторонний человек. Но нам действительно надо поговорить, и я не настолько глупа, чтобы рассчитывать на что-то другое. Тем более, что он все равно откажется.