Клодиус Бомбарнак - Жюль Верн

И Фульк Эфринель, отпустив остроту, которую, наверное, не раз уже употреблял в дороге, разражается раскатистым смехом. Я покидаю его и прохожу через тамбуры на носовую часть палубы.

Небо довольно ясное, но свежий северный ветерок, кажется, крепчает. По поверхности моря стелются длинные зеленоватые полосы. Возможно, что ночь будет сверх ожидания суровой. На носу парохода скопилось много пассажиров: туркмены в лохмотьях, узкоглазые киргизы, крестьяне-переселенцы — бедняки, растянувшиеся как попало на деревянных настилах, вдоль судовых переборок, среди просмоленной парусины. Почти все они курят или жуют припасенную на дорогу еду. Другие стараются забыться сном, чтобы прогнать усталость или заглушить голод.

Я хочу пройти сотню шагов, отделяющих меня от этих людей, и понаблюдать за ними в непосредственной близости. Ведь репортер подобен охотнику, который долго шныряет по кустам, прежде чем нападает на след. И вот я очутился перед грудой ящиков и окидываю их пытливым взглядом таможенника.

Замечаю большой деревянный ящик белого цвета, прикрытый брезентовым полотнищем, высотою около двух метров и по метру в ширину и глубину. Он водружен сюда с предосторожностями, которых требуют надписи на стенках, выведенные русскими буквами:

«Осторожно, зеркала! — Хрупкое, не кантовать! — Беречь от сырости!»

Кроме того, обозначено «Верх и Низ» и указан адрес:

г-же Зинке Клорк, улица Ша-Хуа, Пекин, провинция Чжили,[19] Китай.

Судя по имени, эта Зинка Клорк, должно быть, румынка: она воспользовалась прямым Трансазиатским поездом, чтобы выписать себе зеркала. Неужели этого товара нет в магазинах Поднебесной Империи? Как же тогда китаянки любуются своими миндалевидными глазами и сооружают замысловатые прически?

В шесть часов звонит колокол к обеду. Столовая — в носовой части судна. Спускаюсь туда и нахожу за столом около сорока человек.

Фульк Эфринель сидит почти посредине. Рядом с ним — свободное место, он знаком приглашает меня, и я сажусь.

Видимо, это только случайность, но слева от него восседает англичанка. Американец беседует с ней и считает нужным представить ее мне:

— Мисс Горация Блуэтт, — говорит он.

Напротив сидит французская чета и старательно изучает меню.

Немецкий путешественник расположился на другом конце стола, поближе к буфетной, откуда выносят блюда, что позволяет ему получать первому. Это крепко сбитый светловолосый мужчина с розовым лицом, рыжеватой бородой, пухлыми руками и очень длинным носом, наводящим на мысль о толстокожих из породы хоботных. Вид у него, как у германского офицера запаса, которому угрожает преждевременное ожирение.

— На этот раз он не опоздал, — говорю я Фульку Эфринелю.

— В Германской Империи обеденный час соблюдается неукоснительна — отвечает мне американец.

— Не знаете ли вы имени этого немца?

— Как же! Барон Вейсшнитцердерфер.

— И с такой фамилией он едет до Пекина?

— До самого Пекина, равно как и этот русский майор, что сидит рядом с капитаном «Астры».

Я вижу человека средних лет, бородатого, с сильной проседью. Тип вполне русский. Лицо открытое, располагающее. Я знаю русский язык, а он, вероятно, владеет французским. Не будет ли он тем попутчиком, о котором я мечтаю?

— Вы говорите, господин Эфринель, что он майор?

— Да, он русский военный врач, майор Нольтиц.

Американец успел разузнать гораздо больше, чем я, хоть он и не репортер.

Боковая качка еще не очень чувствительна, и каждый спокойно занимается своим обедом. Фульк Эфринель беседует с мисс Горацией Блуэтт, и из их разговора я понимаю, что между этими двумя англосаксонскими натурами есть много общего.

И в самом деле, если один занимается поставкой зубов, то другая — волос. Мисс Горация Блуэтт — представительница солидной лондонской фирмы — торгового дома Гольмс-Гольм, получающего ежегодно из Поднебесной Империи сотни тонн женских волос на сумму в два миллиона фунтов стерлингов. Она едет в Пекин, чтобы учредить на средства этого дома постоянную контору, где будут концентрироваться волосы, собранные с подданных Сына Неба — и женщин, и мужчин. Дело обещает получить тем более благоприятный оборот, что тайное общество «Голубой Лотос» хлопочет об уничтожении косы, эмблемы подчиненности китайцев маньчжурским монголам.

«Ну, что ж? — подумал я. — Если Китай отправляет в Англию свои волосы, то зато Америка снабжает его зубами. Обмен основан на дружеских началах, и значит, все обстоит, как нельзя лучше».

Уже четверть часа, как мы сидим за столом. Пока ничего особенного не произошло. Пассажир с бритым лицом и его белокурая подруга, кажется, прислушиваются к нашей французской речи, прислушиваются с явным удовольствием и очевидным желанием вмешаться в разговор. Да, значит, я не ошибся: это мои соотечественники, но к какой категории людей они принадлежат?..

В эту минуту крен «Астры» усиливается; тарелки подпрыгивают в углублении стола, приборы звенят и соскальзывают, из стаканов выплескивается часть содержимого, висячие лампы отклоняются от вертикальной линии или, вернее сказать, наши стулья и стол подчиняются капризам боковой качки. Любопытно наблюдать за всем этим, если сам ты не подвержен морской болезни.

— Эге, — говорит мне американец. — Его величество Каспий начинает стряхивать с себя блох!

— А вас не укачивает? — спрашиваю я его.

— Меня? — отвечает он, — не больше, чем морскую свинку. А вы, мисс, — добавил он, обращаясь к соседке, — вы легко переносите качку?

— На меня она не действует, — отвечает Горация Блуэтт.

По другую сторону стола супружеская чета обменивается несколькими словами по-французски:

— Тебе не дурно, Каролина?

— Нет, Адольф… пока еще нет… но если так будет продолжаться… признаюсь, что…

— В таком случае, Каролина, лучше выйдем на палубу. Ветер на четверть потянул к востоку, и «Астра» не замедлит зарыться носом в перо.

Эта манера выражаться говорит о том, что господин Катерна — ибо таково его имя — моряк, или когда-то им был. Этим объясняется и его балансирующая походка.

Между тем качка становится все сильнее и сильнее. Большинство присутствующих не может ее вынести. Около тридцати пассажиров уже вышли из-за стола и отправились на палубу. Надеюсь, что на свежем воздухе им будет лучше. В столовой осталось не больше десяти человек, включая капитана, с которым мирно беседует майор Нольтиц. Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт, как видно, привыкли к этим неизбежным случайностям навигации. Немецкий барон продолжает спокойно есть и пить, будто находится в мюнхенской или франкфуртской пивной. Держа нож в правой руке, а вилку в левой, он нарезает мясо кусочками, солит его, присыпает перцем, поливает соусом и на кончике ножа отправляет под свою волосатую губу. Узнаю тевтонскую натуру! Что бы ни случилось, он будет держаться невозмутимо и никакая качка не заставит его упустить хотя бы одного глотка питья или куска пищи.