Незадачливый убийца - Рене Реувен

Времени рассмотреть Ромелли у меня было немного, но уверен, что не забуду его облика, столь он характерен: среднего роста, худощав, с лицом уставшего кондотьера,[9] очень смуглым под густой шапкой почти белых волос (а ему нет еще 40). Мне кажется, он мог бы быть незаурядным обольстителем, но, говорят, он совсем не ловелас (что ж, пока один грех с его души снимем…).

24 марта, вторник, вечер.

Любопытный был сегодня эпизод! Я проводил мэтра Манигу в аэропорт. До отлета еще оставалось время, и мы решили пропустить в баре по стаканчику. Вот тут-то и произошла непредвиденная встреча. Патрон внезапно остановился как вкопанный и слегка побледнел; я увидел, что взгляд его устремлен на женщину, одиноко сидевшую поодаль. Она тоже его заметила и поднялась. Они устремились друг другу навстречу и обменялись рукопожатием. Я бы не сказал, что оно было совсем коротким… Потом мэтр Манигу обернулся ко мне, и я, повинуясь его молчаливому приглашению, приблизился. Он познакомил нас. Как я и понял сразу, это была мадам Клод Ромелли. Она ждала здесь прилета подруги.

Мы сели за столик, разговорились. Точнее, говорили они. Ну прежде всего об этих таинственных покушениях, о которых мэтр Манигу сказал — и с жаром, — что понятия не имеет, о ком думать и каковы могут быть мотивы. Беседа незаметно перешла к их общему прошлому…

Мадам Ромелли, высокая изящная женщина лет тридцати пяти, со сдержанными аристократическими манерами. Волосы стянуты назад почти как у Софи Даргоно, их довольно своеобразный золотистый цвет переходил в серый, быть может, из-за пробивающейся седины. Лицо удивительно гладкое, черные глаза удлинены к вискам, что создавало впечатление хрупкости. Нос прямой, классической формы. Уголки губ, кажется, трепещут от затаенной нежности.

Я мог так хорошо ее рассмотреть, потому что словно перестал для них существовать. Тягостная это вещь — быть третьим на встрече двоих, связанных драгоценными воспоминаниями их лучшей поры.

Напоследок, хоть мэтр Манигу об этом ее не спросил, Клод сказала, что сейчас она вполне счастлива. Она также добавила, без видимой связи с предыдущим, что всем обязана Юберу, его поддержке во время трагедии с братом. Мэтр Манигу молчал. Может быть, ему чудились в этих малозначащих словах немые упреки, и не шептала ли ему совесть о его отступничестве в дни ее беды?

У меня сложилось впечатление, что Клод защищалась, защищала свою прошлую любовь, свое нынешнее счастье, выбор, который она должна была сделать; человек гордый, она опасалась, что этот выбор припишут мужскому обаянию Юбера или собственной ее усталости, или, того хуже, некоторым психологическим особенностям, связанным со злосчастной наследственностью.

Первое волнение улеглось, радость от встречи выплеснулась, воцарилась некоторая неловкость. Оба услышали о посадке в самолет не без облегчения (хотя во взгляде и была грусть). Они сказали друг другу несколько слое, которые говорят в таких случаях. Расходясь, они ни разу не обернулись. Я проводил мэтра Манигу до выхода на летное поле. И только тут он прервал молчание, сказав мне, чтобы я действовал осторожно.

26 марта, четверг.

Из письма Мари-Элен Лавалад (Париж) Элеоноре Дюге (Анжер).

Многие сыщики мне позавидовали бы, Онор, настолько мое любительское расследование имеет одни лишь приятные стороны. Никаких проблем. Мало того, что Сюзанна с радостью приняла мое предложение увидеться, но и мэтр Манигу, вернувшийся из Ниццы (к слову, довольно печальный), нашел для меня повод войти в прямой контакт с Жоржем-Антуаном. Среди дел в его агентстве по продаже недвижимости есть одно, связанное с запутанным судебным процессом; мой патрон выступает в нем в своей роли адвоката. Он меня направил почти официально, как сотрудницу, а не секретаршу к Дюбурдибелю, чтобы изучить возможности кончить дело миром.

Однако по порядку. Из Ниццы почти никаких новостей. Оставшись один, Дюран старается с помощью тамошних друзей мэтра Манигу лишить ореола святости нынешний образ господина Юбера Ромелли.

Здесь в Париже полиция не дремлет. Типы в штатском постоянно отираются у здания. Причем они меняются так часто, что преступник вряд ли заметит их. Думаю, что какой-нибудь ангел-хранитель не спускает глаз с дома патрона в Везине. И почти наверняка его опекали и в Ницце.

По поводу смерти Добье ведется следствие. Я имела честь давать показания инспектору Жаку Пюпенье. Он мнит себя, с подчеркнуто английской элегантностью, столь же остроумным, сколь и неотразимым. По-моему, это у него больше от молодости, чем от глупости. Видела я мельком и комиссара Сюркена, великого мастера полицейского сыска с набережной Орфевр. Он напоминает Жана Габена, только некрасиво постаревшего. Но вернемся к следствию моему собственному. Я уже была у Сюзанны вчера и сегодня. Квартира ее на шестнадцатом этаже, мебель — с семнадцатого, а манеры — с девятнадцатого… За чаем мы поговорили самую малость обо мне и много о ней.

Странная, как и все люди, пытающиеся выдать себя не за то, что они есть на самом деле. И как же мало они в этом преуспевают! Сюзанна не изменилась: по-прежнему она держит нос по ветру новейших веяний (но при этом, не дай бог, растрепать прическу). Она специально для меня прошлась по тому, что в простоте своей называет «маршрутом духовных исканий». Итак: экзистенциализм, газета «Монд», проблемы третьего мира, авангардистские фильмы, события в Конго — это на первое, положение пеонов в Южной Америке — на второе и, на десерт, что-то о духе Бандунга.

Все принимающая близко к сердцу, она с восхищением следила за приключениями Че Гевары, до того даже, что и сейчас еще покупает книги на сей предмет. Последняя из них ее сильно разочаровала. Сюзанна, которая слаба в английском, заметила, что там Че пишется через С; она отнесла это на счет особенностей южноамериканской орфографии.

За исключением подобных мелочей, Сюзанна счастлива. Она из тех женщин, кто и на плахе твердили бы свое, из-за глупой гордости не желая признать, что и они могут ошибаться. Я ловко повернула разговор на Жоржа-Антуана. Ну, конечно же, он лучший из мужей, верный (это вытекает из первого, не так ли?), немного иной раз грубоват, не без того, и, пожалуй, не хватает подлинной аристократичности, а ведь богатства нескольких поколений должны бы ее взрастить, иначе для чего же деньги?

Я, кажется, поняла, с ее слов, что «лучший из…» обнаружил раз в жизни наличие истинного вкуса, а именно в тот день, когда женился на Сюзанне. Но она не устает, как некий скульптор, лепить его духовное «я», она прививает ему вкус к прекрасному, оттачивает его манеры, подвигает к занятиям благородными видами спорта. Жорж-Антуан занимается верховой ездой, а недавно приохотился к стрельбе из карабина. Успехи пока здесь не велики, но прогресс налицо.

Во время разговора я созерцала его фото в рамочке, стоящее на сундуке (оригинальное местечко, а?). У него красивые глаза, чуть навыкате. Вот шея, чересчур короткая, оставляет желать лучшего.

Я снова повторила Сюзанне, что у меня деловое поручение к ее мужу. Втайне я надеялась, что вызову у нее что-нибудь похожее на ревность, но, как говорится, осталась при своих. Она, видно, считает, что мне уже поздно обольщать кого-нибудь, либо полагает, что, кроме жены, для Жоржа-Антуана других женщин не существует. Тогда я притворно призналась, что робею при мысли о встрече с такого масштаба человеком. Она успокоила меня: Жорж-Антуан — добряк, каких мало. Ко всему, он большой труженик и остается порой довольно поздно на работе. Ниже я привожу диалог, глубина которого не может не восхитить.

Я — Ты, должно быть, скучаешь совсем одна?

Она — Такова уж моя судьба, дорогая Милен. Когда выходишь замуж за человека, призванного повелевать другими, надо быть готовой к жертвам.

Я — Правда, ты можешь ему звонить?

Она — Я это делаю редко: боюсь ему помешать. Ты знаешь, он так занят, так занят… Утром верховая езда или тир. Днем служба, вечером — совещания.

Я — Каждый вечер?

Она — Два раза в неделю плюс в воскресенье, во второй половине дня. Тут уж собираются все сотрудники, чтобы выработать план на неделю. Ведь сама понимаешь, в выходной день куда спокойнее: телефон молчит, посетителей нет.

Я — Припоминаю, что и в фильмах деловые люди не любят, когда жены беспокоят их на работе. Таков, видно, и твой муж?

Она — Если случается мне позвать Жоржа по срочному делу, трубку берет его секретарь и только потом соединяет с ним.

Я — Секретарь, а не секретарша?

Она — Именно так. Он предпочитает помощника мужчину. Ведь как у нас, женщин: домашние заботы, муж, дети, не говоря уже о хрупком здоровье… Не все ведь такие крепкие, как ты… и без семьи.