Из рода волхвов - Мирослава Раевская

заколотилось в отчаянном припадке. Он никогда прежде её не видел, но что-то внутри тянуло к ней с непреодолимой силой. Словно кусочек его души вдруг нашёл давно потерянную половину.

— Я на твоём месте на защиту людей не рассчитывал бы, волхва. Или скажешь — ошибаюсь?

Глава 4

В некоторых своих снах Лина смотрела на мир чужими глазами — в них её звали «Мира». Она говорила как «Мира», думала как «Мира» и вела себя как «Мира». Это чувство было странным и противоречивым, но, вопреки всему, не вызывало в ней отвращения или же внутреннего неприятия. Мира казалась естественным продолжением её души, её тела и чем-то удивительно родным и близким, несмотря на то, что они были разными, как ночь и день. Мира была светловолосой и сладкоголосой, похожей на маленькую певчую птичку, а ещё невероятно красивой. Её любили все вокруг: соседи, друзья и улыбчивый симпатичный юноша, который всегда ласково звал её «пташкой».

Лина видела его во всех своих снах, но никогда не слышали имени.

Он приходил на закате, когда солнце растекалось алой краской по зелёной траве. Он приносил ей полевые цветы, плёл венки и кружил на руках до тех пор, пока «Мира» со смехом не просила опустить её на землю. Лина привыкла к этому странному юноше и к щемящему чувству в груди, которое всегда возникало после пробуждения. Однако сегодня она очнулась от ужаса и слёз, которые жгли глаза.

Во сне её ласковая и нежная Мира умерла, а образ красивого молодца с глазами цвета весенней листвы окропился кровью. Лина видела, как рушились города, как полыхали деревни и умирали люди, вздымающие руки к небу в надежде на спасение. Лина видела полчища монстров. А ещё сгорбленную фигуру в черных одеждах и взгляд, горящий безумием.

И когда эти зелёные глаза, полные невыразимого отчаяния, обратились к ней — она проснулась. Подскочила на скрипнувшей постели в слезах, ощущая пустоту в месте, где должно было быть сердце. Голова разрывалась от боли, как и всегда после подобных видений. Но сегодня — особенно сильно. Она слабо заскулила, хватаясь за виски, рухнула обратно на кровать, надеясь заснуть. Но ничего не вышло. Боль не уходила, лишь становилась сильнее, а слёзы продолжали капать на подушку, пропитывая ткань солью.

Когда Веселина поднялась с кровати и тихонько оделась, стараясь никого не разбудить, чьи-то цепкие пальцы впились в рукав её шубы. Она обернулась — и голубые глаза Бакуни тоскливо сверкнули в ночном мраке.

— Не ходи, Лина, — тихо проронил Домовой, и в голосе его зазвучали слёзы. — Не ходи сегодня на улицу. Нельзя, плохо будет.

Лина бы и рада послушаться, лечь в теплую постель и забыться сном без этих проклятых сновидений. Но всё её естество вместе с заполошенным и глупым сердцем рвалось куда-то на улицу, в зимнюю холодную тьму. Она хотела на капище, хотела к идолу богини-матери Макошь, хотела, чтобы её ласковая сила подарила ей спокойную ночь без боли и слёз. Пусть Веселина проведёт её на улице, пусть её на утро занесёт снегом с головой, а односельчане потом за спиной назовут «юродивой». В пекло их всех.

— Прости, не могу, — виновато отозвалась она и, аккуратно высвободив руку, выскользнула за дверь.

Холод царапал её щеки снежинками, но Лина лишь натянула капюшон поглубже, пряча в нём кудрявые волосы. Она бежала окольными дорогами, стараясь миновать соседские окна. Жители Берёзовки были теми ещё сплетниками, а потому имя внучки лекаря опорочить бы не постеснялись. Веселине было всё равно на людские пересуды, но матушке и дедушке — нет. А расстраивать их почём зря не хотелось. Не виноваты же они, что она такая чудная у них уродилась. Не человек и не волхва — нечто странное и несуразное.

К окраине деревни добралась быстро, но через центральные ворота идти побоялась. Там недалече остановились княжеские волхвы, которых она вечером видела в окне. Светловолосый юноша с холодными серыми почему-то испугал её, а потому пересекаться с ним очень не хотелось. Мало ли, что он сделает, если узнает, кто она такая есть. Поэтому она аккуратно пробралась мимо одной избушки, утопая в сугробах почти по уши, и схватилась за торчащие доски. Эту часть деревенских ворот давно не чинили, но материалы подле неё валялись небрежной кучкой. И Веселине сейчас это было лишь на руку. Она, неловко покачнувшись, забралась на доски и схватилась за острые колышки — благо рост позволял. Хотела подтянуться и перелезть через ворота, но вдруг услышала за спиной торопливые шаги — и чья-то сильная ладонь беспардонно стащила её на землю.

Лина не сдержалась и вскрикнула от испуга, тут же прокляв себя за это. Но когда взгляду её предстал тот самый волхв из Громового взвода, у неё невольно спёрло дыхание от страха. Он высился над ней широкоплечей горой, и в серых глазах было что-то холодное и острое, как лезвие меча.

— Ты ещё кто таков? А ну пусти меня! — она отчаянно задёргалась в его крепкой хватке. — Пусти, кому сказано! Сейчас так закричу, что вся деревня проснётся и узнает о том, как волхвы княжеские к девкам деревенским пристают!

Незнакомец вдруг посмотрел на неё со странным весельем во взгляде и сказал то, отчего сердце её больно ударилось о рёбра.

— Я на твоем месте на защиту людей не рассчитывал бы, волхва. Или скажешь — ошибаюсь?

Лина замерла и притихла, сделалась меньше в одно мгновение. Мысли метались в её голове, как перепуганные пчёлы.

— Ты такими обвинениями не кидайся, упырь неотёсанный, — напряжённо сказала она. — Думаешь, можешь приехать сюда и безнаказанно невинных людей обвинять в колдовстве? Да ты…

— Невинные люди по ночам зимой не бродят. А честные — через заборы не перелезают, — со смешком отозвался воин, и в сером взгляде сверкнула сталь. — Я чувствую твою силу, девочка.

Он вдруг грубо развернул её и дёрнул на себя, так, что спиной она упёрлась ему в грудь. Веселина забилась в его руках, как пташка, пойманная в клетку, и не знала, что хуже, — кричать или же молчать. Волхв без стеснения откинул её тяжёлые от снега волосы и отодвинул край шубы, обнажая заднюю часть шеи.

— Будешь дергаться — цепью свяжу.

Лина испуганно замерла от угрозы в голосе и вздрогнула, когда ледяные пальцы юноши скользнули по её шее. Мурашки тут же пробежались по её телу, как потревоженные цыплята. И не ясно, было ли то от ужаса или же