Братья Sisters - Патрик де Витт

— Очень освежает.

Подумав, Чарли выдал:

— Чушь собачья. Забава для дурачков.

— Думай что хочешь. Только старый добрый доктор Уоттс обещал: если прилежно чистить зубы, в них не заведется гнили.

Чарли предпочел остаться при своем мнении и вдобавок заметил, дескать, с пеной у рта я точь-в-точь как бешеный зверь. На это я ответил: уж лучше каждый день ненадолго уподобляться бешеной зверюге, чем смердеть, как таковая, всю свою жизнь. На этом споры о чистоте зубов закончились. Братцу же разговор о докторе Уоттсе напомнил об украденном обезболивающем, и Чарли извлек из седельной сумки пузырек и шприц. Сказал, что хочет испытать. Набрав лекарства в шприц, он вколол его себе в щеку. Чувствуя, что зелье начинает действовать, братец принялся щипать себя за щеки и корчить рожи.

— Будь я проклят, — сказал он и жестом велел ударить его по лицу.

Я отвесил ему легкую пощечину.

— Ни черта не чувствую, — сказал Чарли.

— У тебя морда обвисла, — заметил я.

— Ударь меня еще раз, только сильнее, — попросил он.

Я ударил.

— Здорово, — сказал Чарли. — Давай, врежь напоследок еще разок. Чтобы — ух! — от души. Понял?

Я наградил его шлепком с размаху, да таким, что у самого рука заболела.

— Ну, этот-то ты почувствовал, — заметил я. — Аж волосы дыбом встали, и, спорю, даже искры из глаз посыпались.

— Какие искры, братец! — изумленно проговорил Чарли. — Отдача от удара, не более. Надо подыскать применение этому средству.

— Отправляйся по городам, ищи невезучих и позволяй за деньги бить тебе морду.

— Я серьезно, братец. В этом пузырьке волшебное зелье, оно невозможное делает возможным. Надо лишь покумекать, и оно принесет нам выгоду.

— Погоди, вот перестанет твое чудо действовать — по-другому запоешь.

Губы у Чарли совсем обвисли.

— Ой, флюни, — сказал он и втянул обратно серебристую ниточку, повисшую с подбородка.

Пожав плечами и отложив в сторону пузырек со шприцем, Чарли огласил свое желание пойти в салун через улицу и выпить. Когда он позвал меня с собой, я прикинул: смотреть, как братец надирается до поросячьего визга, мне неохота, но и торчать одному в пустой комнате с ободранными обоями, терпеть сквозняк, пыль и запах предыдущих постояльцев еще хуже. Нет звука тоскливее, чем скрип кроватных пружин под бессонным путником.

Глава 15

Утром голова ныла от боли. Не из-за похмелья. Нет. Из-за усталости и недосыпания. Хотя и бренди, пожалуй, внес свою лепту. Я умылся над тазиком и, раскрыв окно, почистил зубы. Ветерок приятно холодил голову, и в то же время в нем ощущалось тепло — первый признак весны, внушающий спокойствие и чувство, что все идет правильно, по порядку. Я решил проверить, как день начинается для Чарли. Оказалось, еще хуже, чем для меня.

— Я и сам проснулся дурной, — сказал я. — Сейчас мне, правда, получше. Должно быть, зубной порошок лечит не одни только зубы.

— Скажи, пусть приготовят ванну, — прокаркал Чарли из-под горы пледов и простыней. — Хочу ядреный кипяток.

— Ванна стоит четвертак.

Про деньги я сказал, потому что видел вчера табличку с ценами в вестибюле. Дома у нас ванна стоит пять центов. Чарли про дороговизну и слышать не желал.

— Плевать! Пусть дерут хоть двадцать пять долларов, я приму ванну. Только ею и спасусь этим утром, если вообще спасусь. Воду надо разогреть так, чтобы в ней и цыпленка можно было сварить. Да, кстати, сбегай для меня за лекарством в аптеку.

— Ты у нас главный, а так часто надираешься. Что Командор подумает?

— Хватит языком чесать, — умоляюще произнес Чарли. — Найди хозяйку. Запомни: ванна, кипяток ядреный!

— Схожу в аптеку и вернусь.

— Умоляю, быстрее!

Хозяйка сидела за стойкой в вестибюле и штопала наволочку. Вчера я почти не обратил на нее внимания, но сегодня отметил ее округлые плотные формы, молодое, симпатичное, хоть и бледное, личико. Волосы женщины липли к вспотевшему лбу. Рука, вооруженная длинной иглой, быстро ходила туда-сюда. Желая привлечь к себе внимание, я постучал по крышке стойки. Женщина раздраженно обернулась.

— Мой брат перепил бренди, и ему плохо. Нужна горячая ванна.

— Тридцать центов, — монотонно ответила женщина.

Я глянул на табличку: за ванну по-прежнему полагался четвертак. Не успел я озвучить сомнения, как хозяйка пояснила:

— Это вчера ванна стоила четвертак. Сегодня тридцать центов. Скоро цена поднимется еще на пятерку.

— Ох и заработают рисовальщики ценников, — заметил я.

Поглощенная шитьем, женщина не ответила. Я добавил:

— Лучше мне поспешить, а то за ценами вашими не угонишься.

Женщина даже не улыбнулась. Ишь ты! Дабы позлить ее, занятую такую, я выложил на стойку двадцатидолларовую монету. Хозяйка долго смотрела на крупную деньгу, потом схватила и, сунув в карман засаленного фартука, выудила оттуда же сдачу. При этом она нисколечко не пыталась скрыть неприязнь ко мне. Тогда я счел за благо предупредить ее.

— Знаете, мэм, в отличие от меня мой братец не столь сдержан, а по утрам так и вовсе злой ходит. Он ждет горячую ванну, и лучше бы вам поторопиться. Поверьте на слово: мой братец в гневе страшен.

— Будет ему кипяток, — ответила женщина.

Сунув подушку под мышку, она отправилась на кухню, где исходили паром котлы. Когда хозяйка проходила за бисерную занавесь, то пригнулась, и я заметил, что юбка у нее застряла промеж ягодиц. Изящным, машинальным движением женщина оправила юбку. Впрочем, как вы понимаете, было поздно. Я увиденным остался доволен и принялся насвистывать бодрую мелодийку.

Выйдя из гостиницы, отправился на поиски аптеки или врача. Однако не о лекарстве я думал. Мозги упорно возвращались к мыслям о женщинах и любви. Прежде я не заводил длительных связей, разве что на ночь, да и то со шлюхами. Правда, и с продажными девками я старался быть вежливым, общительным… чтобы, уходя от них, вновь почувствовать одиночество и горький привкус притворной дружбы. Уже год или около того я к шлюхам не наведываюсь — надоело разыгрывать близость. Не в моем положении думать о чувствах, однако всякий раз, проходя мимо стеклянных витрин лавок и глядя на свою тушу, я гадал: полюбит ли кто-нибудь и когда-нибудь вот такого?

Отыскав наконец аптеку, я прикупил пузырек морфина. Когда вернулся в отель, то встретил хозяйку. Та топала вниз по лестнице. Под мышкой она несла металлический кувшин, а бок у нее темнел от пролитой воды. Решив, что неплохо бы нам с ней поприветствовать друг друга, я снял шляпу и худо-бедно изобразил на лице улыбку. И только тогда заметил, что женщина тяжело дышит и явно кипит негодованием. Я спросил: в чем дело. Хозяйка ответила (довольно громко), дескать, братец мой — варвар и, даже варясь в кипятке преисподней, он не отмоется. Тогда я поинтересовался, что он натворил, но женщина, не отвечая, прошла мимо. Внизу зашелестела бисерная занавеска, громыхнул о стену кувшин.