Оборона Дурацкого Брода - Эрнест Суинтон

Около десятка буров сумели ускакать, как и несколько лошадей без всадников; пятеро или шестеро, оказавшиеся на земле, подняли руки и поднялись в наше расположение. На склоне осталась масса брыкающихся лошадей и убитых или раненых и стонущих людей. Другие отряды разведчиков на востоке и на западе тут же отступили к реке, где укрылись, спешились и принялись по нам палить. В любом случае, мы уже чего-то достигли.

Разделавшись с врагом в непосредственной близости, мы открыли огонь по основным силам где-то в 1500 метрах от нас — те тут же остановились и рассредоточились. Мы нанесли им значительный ущерб и вызвали больше смятение — приятно было поглядеть. Бурский командир, должно быть, понял, что берег реки чист, поскольку сделал очень смелый ход — направил все повозки и прочее на максимальной скорости прямо к броду, до которого оставалось метров четыреста и где они оказались защищены от нашего огня. На этой короткой дистанции мы наверняка нанесли бурам тяжелые потери, поскольку по пути им пришлось бросить две повозки. Все это делалось под прикрытием большого числа стрелков, которые немедленно подъехали к берегу, спешились и открыли по нам огонь, и двух пушек и «помпома», которые немедленно были отведены чуть назад и дальше к востоку и западу. Это было лучшее, что буры могли сделать — и, знай они только, что мы не можем обстреливать область к югу от брода, они могли бы немедленно поспешить вперед.

Пока что мы вели в счете, но дальше сложилась патовая ситуация. По нам стреляли с северного берега, из-за термитников и т. п., практически со всех сторон, и вели периодический огонь из обеих пушек. Буры отлично поупражнялись в стрельбе по хижинам, быстро разнеся их на кусочки, но эти позиции уже хорошо нам послужили. Несколько новых белых мешков с песком рассыпались прямо на виду у противника — было очень поучительно посмотреть, какая отличная мишень из них получилась и как часто в них попадали. Должно быть, эти мешки отвлекли множество выстрелов от наших настоящих траншей. Пока буры не обнаружат, что могут продвинуться от брода на юг, не подвергаясь нашему огню, мы их задержим.

Обнаружат ли буры это? Они уже обскакали нас со всех сторон, далеко за пределами дальнобойности, и к этому моменту наверняка уже знают все о нашей изолированности.

После наступления темноты перестрелка свелась к непрекращающимся, но отрывочным выстрелам из винтовок и редким разрывам пушечных снарядов. Под покровом темноты я попытался взять под прицел брод и мертвую зону к югу от него, приказав солдатам встать и стрелять с этого уровня; но к полуночи мне после некоторых потерь пришлось отвести их назад в траншеи, поскольку противник проснулся и больше часа вел по нам яростный винтовочный огонь. В это время орудия занимались какими-то загадочными перестроениями. Сперва по нам жарили с севера, где пушки все это время находились. Затем вдруг нас обстреляли с юго-запада, и какое-то время мы сидели под артогнем с двух сторон. Немного погодя обстрелы с севера прекратились и минут двадцать продолжались только с юго-запада. После этого пушки замолчали, и винтовочный огонь также постепенно сошел на нет.

Когда рассвело, вокруг было не видать ни одной живой души; только убитые люди, лошади и брошенные повозки. Я опасался, что это ловушка, но постепенно пришел к выводу, что буры отступили. Через какое-то время мы обнаружили, что излучина реки также пуста — но буры не отступили. Они обнаружили нашу мертвую зону и под прикрытием поддерживающих друг друга пушек, загнавших нас в траншеи, все пересекли брод и ушли на юг!

Мы не попали в плен, это правда, и понесли очень низкие потери, здорово потрепав противника, но они переправились. Должно быть, бурам очень важно было пройти дальше, иначе они, с их где-то 500 солдатами против наших 50, наверняка задержались бы, чтобы нас прикончить.

Я провалил задание.

Следующие несколько часов мы хоронили погибших, заботились о раненых и наслаждались отдыхом, который давно заслужили, а у меня было полно времени, чтобы поразмышлять на досуге об этой неудаче и ее причинах. Уроками, которые я вынес из схватки, были:

20. Будьте осторожны с выпуклостями холмов и мертвыми зонами. Особенно постарайтесь, чтобы была какая-то область, где противнику придется пройти под вашим огнем. Точную позицию для стрелков выбирайте, глядя оттуда на уровне глаз солдат, которые потом будут ее занимать.

21. Холм, пусть это и «командная высота», может и не оказаться в итоге непременно лучшей позицией.

22. Хорошо заметная ложная позиция может заставить противника без толку растратить боеприпасы и отвлечь вражеский огонь от настоящих укреплений.

Вдобавок к урокам, мои мысли занимал еще один небольшой вопрос. Что скажет полковник, когда узнает о моем провале?

Лежа на спине и глядя в небо, я пытался урвать хотя бы несколько минут сна, пока мы не начали окапываться дальше, готовясь к возможной новой атаке. Но без толку — сон не шел.

Ясный синий небосвод вдруг заволокла туча, из которой постепенно соткалось нахмуренное лицо полковника. «Что?! Хотите сказать, лейтенант Фортот, что буры переправились?» Но на мое счастье, не сказав больше ни слова, лицо начало медленно растворяться, словно Чеширский Кот из «Алисы в Стране Чудес», оставив лишь отвратительную морщину посреди неба. В конце концов исчезла и она, и вся сцена переменилась. Мне приснился новый сон.

Сон шестой

«Есть сладостная польза и в несчастье».[18]

И еще раз было мне начертано испробовать свои силы и защитить Дурацкий Брод. В помощь мне на этот раз были мои 22 урока, и в забытьи сна я был избавлен от того чувства однообразия, которое к этому моменту, возможно, уже овладело вами, мой «благосклонный читатель»[19].

Выслав дозоры и разместив сторожевой пост на Обережном холме, как уже было описано, я, пока солдаты разбирали наше имущество, старательно обдумывал, какую позицию лучше занять, и поднялся на вершину Обережного холма, чтобы тщательно осмотреть местность. На вершине я обнаружил каффирский крааль, который, как я счел, сможет здорово помочь мне замаскировать наши позиции, если я решу занять холм. К этой мысли я всерьез склонялся. Однако, потратив несколько минут на то, чтобы оценить местный рельеф (для этого я попросил нескольких человек походить туда-сюда внизу, а сам наклонился почти к самой земле), я обнаружил, что выпуклость холма такова, что для того, чтобы видеть и обстреливать брод и южный подход к нему, придется оставить вершину и, соответственно, предоставляемое каффирскими хижинами укрытие и занять позицию немного ниже, на открытом склоне холма. Это, конечно, было вполне осуществимо, особенно, если мы займем еще и позицию на самом холме, возле хижин на восточной и юго-восточной стороне; но поскольку на голом склоне будет невозможно по-настоящему замаскироваться, о том, чтобы застать врага врасплох, чего я очень хотел, придется забыть. Значит, нужно найти другое место, где можно легко и надежно замаскироваться и откуда можно с короткой дистанции обстреливать брод или подходы к нему. Но где взять такое место?

Я стоял, погруженный в раздумья над этой каверзной задачей, и потихоньку в мозгу у меня зашевелилась одна идея, которую я тут же отбросил как нелепую и не стоящую обсуждения. Идея заключалась в том, чтобы расположиться в русле реки и по берегам с обеих сторон от брода! Вообще отказаться от концепции «командной высоты» и вместо того, чтобы искать ближайшую возвышенность — что для изучающего тактику курсанта столь же естественно, как для белки бегом вскакивать на дерево — занять низменность, пусть и плотно прикрытую, а не лежащую среди открытого пространства.

Нет, это была совершеннейшая дерзость, идущая против любых канонов, что я читал или слышал; причуда воспаленного от усталости мозга. Я даже и не подумаю так делать, я решительно ее отброшу. Но чем дольше я доказывал сам себе, как абсурдна эта идея, тем сильнее она мной овладевала. Чем больше я утверждал, что это невозможно, тем больше соблазнов в ней находил, пока все мои старательные возражения не оказались запутаны и задушены в коварных сетях доводов о том, какие преимущества я получу.

Я боролся, сопротивлялся, но в итоге поддался искушениям, принявшим личину доводов рассудка. Я буду обороняться в русле реки.

Я надеялся извлечь из этого следующие преимущества:

1. Отличная маскировка и укрытие от вражеского обзора.

2. Траншеи и укрытия от как винтовочного, так и артиллерийского огня уже практически сделаны природой за нас.

3. Хорошо прикрытые пути сообщения.

4. Противник будет в открытом вельде, везде, кроме как возле самого берега, где мы, заняв позицию первыми, все равно будем иметь преимущество.