Ангелы, демоны и человеческий фактор (СИ) - "Need_to_smile"

Здорово!

— Благодарю, мессир… — воскликнула было Карла, но испуганно зажала ладошками рот до того, как оттуда вырвалось «Сатана».

Страшно. Жутко. Стыдно.

С чего быть благодарной нечистому, коль ничего даже не просила? Не просила — значит и не должна! И значит, её душа при ней осталась… правда же? Хорошо бы, если правда.

Стоило лишь смежить веки — и вот опять сморщенная старуха в кровавой пене, с кровью под грязными ногтями, беспомощно корчится под взглядом насмешливых серых глаз…

Страшно. Жутко. Глупо…

Баба Беа и впрямь оказалась ведьмой. Да вот только Карле быть ведьмой отчего-то уже расхотелось.

========== Спой на моей могиле ==========

Комментарий к Спой на моей могиле

США, штат Делавэр, наше время. Непростой охотник, небезразличие к добыче, роковая женщина и здоровый цинизм.

__________

Написано в рамках челленджа #бросьмневызов в группе «Под крылом Феникса | Штаб автора V. Nikogosova». Тема — мёртвый среди живых

__________

Лета* — одна из рек, протекающих в подземном царстве, её воды даруют забвение.

Uglydoll* — бренд необычных плюшевых игрушек, обретших большую популярность в нулевых.

Но тот и раб, и нищ, и одинок,

Кто в жизни выбрал спутником порок* — Лопе де Вега «Собака на сене».

Немногие могут похвастаться тем, что имели настоящую полную жизнь вместо стандартного, долгого, ровного, лишённого больших потрясений существования от рождения до смерти. Пустая не-жизнь, какой бы длинной ни была, ничего не стоит —

казалось бы, это любому ясно.

А на деле… Разве людям объяснишь?

Раз, раз, раз.

Без передышки, не сбиваясь с ритма, почти не лязгая металлом об осыпающиеся стенки.

Работа его стала настолько привычна в своей монотонности и облегчающей разум тяжести, что уже не утомляла — он мог бы трудиться без устали до тех самых пор, пока тело не окаменело бы и не рассыпалось в прах. И это не пустые слова, с его-то историей не-жизни… Однако, почему-то в этот раз, на этом деле, в этом городе, он ночь за ночью отступал от правил. Отвлекался, теряя впустую время. Отрывался от своего занятия в тёмный предрассветный час, как другой мог бы для отдыха, и, путаясь в тенях и едва не спотыкаясь немодными нынче у молодёжи ботинками о ползущий с местной речушки туман, шёл к месту встречи.

Пару десятков шагов, почти беззвучных. Затаиться.

Сердце, давно разучившееся, казалось бы, это делать, на несколько долгих, но болезненных мгновений замолкло, чтобы вновь забиться лениво и ровно, стоило лишь различить в сумерках тонкий девичий силуэт. Сдерживаемая, исходящая извне ярость отдалась звоном в ушах и привкусом крови на языке.

Пришла. Опять пришла.

Следить, но не вредить. Следить, но не вредить…

Хлопковый пижамный комплект с кошачьим принтом, совсем не скрытый небрежно наброшенной на плечи джинсовкой. Кроссовки на босу ногу, растрёпанные со сна чернильно-чёрные волосы, в края куртки впились тонкие пальчики. Мертвенно-бледное лицо, где редкие веснушки видны сейчас как никогда отчётливо. Дрожащие на ресницах капельки влаги, покрасневшие воспалённые глаза…

Перед ним стоял не призрак, не смутное видение прошлого, что было бы менее постыдно, а живая девушка — Дана — заинтересовавшая его не столько грядущей красотой, сколько горем, не притупившимся даже спустя годы.

Был ли он сам когда-то способен на такие сильные чувства? Точно нет. Люди ему никогда не нравились.

Потоптавшись неловко на месте и оправив джинсовку, Дана опустилась на каменную скамью. С полминуты поглядела на стелящийся понизу туман, сощурилась то ли болезненно, то ли просто близоруко на светлеющее у края небо. Затем опустила глаза к камню перед собой, судорожно вздохнула и запела. Тихо, напряжённо, себе под нос.

Те-ра-пи-я, чтоб её.

Он готов был поспорить, что все эти многочисленные колыбельные и тоскливые песенки из старого рока, которые Дана исполняла здесь каждую ночь, некогда после очередного кошмара напевала ей мать. К груди прижимала, поглаживала по волосам успокаивающе — он ещё помнил, как это обычно происходит. Говорила что-то вроде: «Ничего не бойся, я всегда буду с тобой»… Пусть даже и не может быть у смертных никакого «всегда». Смерть не обманешь. Но наверное, Дана думала, что, вновь соединив знакомые мелодии с призрачной материнской поддержкой, она найдёт покой и сможет прогнать кошмары.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Было ли в таком случае это истинным горем, или, может, лишь эгоизмом до конца не выросшей девчонки?.. Хотя, что есть любая скорбь по ушедшему, как не эгоизм?

Пустые мысли. И в песенках её смысла тоже не было. По его мнению, она своими ночными хождениями по кладбищу только хуже делала: и себе забыть о смерти и жить дальше, пока шанс есть, не давала и его… от работы отвлекала.

Но почему? Как ей удалось? Что он в ней нашёл такого?

Красота? За Даной и сейчас наверняка волочились все мальчишки в старшей школе, а через пару лет она и вовсе обещала стать роковой красоткой с высокими скулами, гордой осанкой и жарким взором… если доживёт.

Но ей не стать красивее Их Светлости, Первой Княгини, верно же?

Подсознание навязчиво подсунуло образ величавой белой госпожи. «Прекраснее Их Светлости только сам Дьявол», — громко и покорно подумал он, надеясь скорее избавиться от насильно вброшенного извне видения.

Красота? Нет. Он за свою не-жизнь таких красот повидал немало — приелось.

Воспоминание? Быть может, Дана напомнила ему кого-то? Но кого бы? Все лица поток времени отшлифовал до неприметных масок, а любви, тоски по давно утерянному он в себе не чувствовал.

Странно. Жутковато даже.

Хрупкая девичья фигурка, растрёпанные волосы, слезы в зелёных колдовских глазах, дрожащий голос… Дана вызывала жалость, а этого вообще допускать нельзя было, с его-то работой. Он проклинал тот день, когда, понятия ещё не имея о девчонке и её беде, решил-таки пойти на звук и выяснить, кто завывает на ночном кладбище. Он многие дни проклинал, но этот абсолютно точно входил в десятку худших.

Дана закончила свою песню, улыбнулась светло, но грустно. Поднявшись, нежно провела по верхней грани могильного камня в знак прощания. Запахнула джинсовку, двинулась прочь.

Он проводил её взглядом. Потеряв из вида, наконец ослабил контроль: сжатые челюсти разомкнулись, напряжённые мышцы опали. Мысли освободились на миг и тут же наполнились упрёками к самому себе: за неосторожность, за сантименты… За постоянное откладывание работы. Потом он окинул цепким взглядом окрестности, сверился по восходящему светилу вместо отсутствующих часов и, небрежным жестом скрыв следы подготовки к грядущему делу, двинулся прочь с кладбища.

Ночь медленно сменялась утром. Приближалось время новой бесполезной и ненужной встречи.

***

Раз, раз, раз.

Без лишних движений, не сбиваясь с ритма, почти не тревожа немодными ботинками траву заросшей тропы и треклятый туман.

Он нашёл это место недели с две назад, после того, как встретил Дану и поражённый собственным внезапным интересом, впервые оставил подготовку к делу чтобы подумать. Извилистая тропа привела его к старому деревянному мостку, что был перекинут через приток местной речки, и, перевесившись через хлипкие перила, на мгновение он даже замер. Показалось сначала, будто бы впервые за годы и годы он снова научился видеть в природе что-то кроме дешёвой декорации, но нет. То было не восхищение — запоздалое узнавание.

Вода текла узкой кристально-чистой лентой и сверкала в лучах восходящего солнца почти магически. Текла там, внизу, на расстоянии в полдесятка ярдов, но он видел её так чётко, будто парил на расстоянии в дюйм. Небесное зеркало, прохладная грань миров… местный филиал Леты, из которой он в своё время испил*.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Забыл ли он что-то важное? Любил ли он? Верил ли людям и в людей, хотел ли им блага?

Жил ли вообще?..

Тогда его и окликнул этот. Молодой паренёк в длинной футболке, скини-джинсах и этих мерзких монструозных кроссовках. Ровесник Даны, быть может, чуть старше, с такими же, как у неё, зелёными глазами… Хотя нет, намного теплее. Со дна зрачков не просвечивали ещё уродливые душевные раны. Мир ещё не успел пнуть его, пробуждая в настоящую жизнь, не отбил наивного желания нести свет и добро, не разорвал по швам и не собрал вновь, колючим, неправильным, перепутав местами все детали.