Через годы и расстояния - Иван Терентьевич Замерцев

дело, и подбирают нужные слова. А я посмотрю, какой дать ответ».

Хоть и старался я быть совершенно спокойным, но на первом приеме чувствовал себя неважно. Как-никак пришлось иметь дело с опытными дипломатами, за спинами которых стояли крупные государства.

Я твердо решил не встречаться один на один с иностранными представителями и до конца пребывания в Венгрии всегда придерживался этого правила. Кстати сказать, иностранцы тоже являлись только вдвоем или втроем, а служители католической церкви даже вчетвером: двое от старшего и двое от младшего поколения.

Перед началом приема я пригласил в кабинет Зусмановича, адъютанта Соболевского и переводчика.

Первым появился представитель США. Я шагнул навстречу, поздоровался и предложил сесть. Но он почему-то упорно продолжал стоять. Что делать? Может, дипломатический разговор надо вести стоя? Но я, в конце концов, не Председатель ВЦИК и американец не собирается вручать мне верительных грамот. А с другой стороны, нельзя допустить, чтобы за границей кричали, будто советские генералы не знают элементарных правил дипломатической вежливости.

Все мои дипломатические «переживания» могут показаться сейчас смешными, но тогда мне, право, было не до шуток. Раз американец приехал к нам, думал я, он должен придерживаться нашего этикета. И нечего тут мудрить. В общем, я спокойно сел на стул. Представитель США последовал моему примеру.

Он произнес несколько лестных слов в адрес советского народа и Советской Армии. Я ответил в том же духе. Разговор был явно исчерпан, но американец вроде и не собирался уходить. Мне показалось, что он прямо-таки прирос к своему стулу. Ну что же, значит, таков порядок. В этом деле надо поступать осмотрительно, без спешки.

Выдержав солидную паузу, я поднялся. Американец только и ждал этого. Ни секунды не задерживаясь, он попрощался и вышел.

Такую же процедуру я проделал во время приема следующего дипломата, и не ошибся. Так на опыте были освоены дипломатические тонкости, оказавшиеся, на мой взгляд, не очень сложными.

Впоследствии советский посланник в Венгрии Георгий Максимович Пушкин, замечательной души человек, сказал мне как-то в дружеской беседе, что все иностранцы, побывавшие в комендатуре, остались очень довольны приемом...

Вызвав к себе начальника штаба подполковника Рогозина, я прежде всего предложил перестроить структуру районных комендатур так, чтобы она соответствовала районному делению города. Кроме того, я попросил Рогозина подыскать для нашей комендатуры новое хорошее помещение в центре, а поблизости оборудовать особняк для офицеров. Нам предстояло много работать, и людям необходим был полноценный отдых.

Не успел еще уйти подполковник Рогозин, как прибыл наконец генерал Чернышов. Но и на этот раз делового разговора не получилось. Чернышов был угрюм и не скрывал своей обиды. Ну, а мне тогда было не до личных обид и уязвленного самолюбия. Имелись дела поважнее.

Путь к сердцу

В то время когда я приехал в Будапешт, обстановка в Венгрии была очень сложной. Страна четверть века находилась под фашистским сапогом. Хортисты, являвшиеся как бы предшественниками итальянских фашистов и германских нацистов, первыми применили массовый террор против пролетариата и беднейшего крестьянства, объявили вне закона коммунистов и начали жестоко преследовать их.

Используя националистические и шовинистические настроения некоторых слоев населения, приспешники Хорти вели разнузданную антисоветскую пропаганду, делали ставку на реваншизм и военные авантюры.

Венгерская буржуазия давно уже выбросила за борт своей политики знамя национальной независимости, а после 1919 года растоптала и буржуазно-демократические свободы. Хортистский режим превратил страну в полуколонию германского империализма, который цепко держал ее в своих руках до самой последней возможности. Гитлеровцы расценивали реакционных правителей Венгрии как надежных союзников. Немецкая пропаганда не жалела ни сил, ни средств, чтобы настроить местных жителей против Советской Армии. Поэтому здесь нам пришлось столкнуться со многими трудностями.

Когда военные действия начались непосредственно в Венгрии, советское командование обратилось к населению с воззванием. В нем, в частности, говорилось:

«Красная Армия вступает на венгерскую территорию не для того, чтобы занять какую-то часть ее или изменить существующий общественный строй Венгрии. Вступление советских войск на территорию Венгрии диктуется исключительно военной необходимостью, так как немецкие войска и армия Венгрии — союзницы Германии — продолжают сопротивление. Красная Армия пришла в Венгрию не как завоевательница, а как освободительница венгерского народа от немецко-фашистского ига.

У Красной Армии нет других целей, кроме цели разгрома вражеской немецкой армии и уничтожения господства гитлеровской Германии в порабощенных ею странах...

Венгры! Гитлеровская Германия проиграла войну. Положение немецко-фашистской армии безнадежно. Она стоит перед катастрофой. Помогайте во всем. Красной Армии! Этим вы ускорите разгром немецко-фашистской армии. А это приблизит тот час, когда война на венгерской земле закончится и немецкие грабители будут навсегда изгнаны из вашей страны!»

Это обращение к народу сыграло свою положительную роль.

Но некоторая часть населения, запуганная гитлеровской пропагандой, встречала наши войска со страхом и недоверием. И это вполне понятно: в страну пришла армия противника. Она могла убивать и мстить. Но венгры еще не знали замечательных качеств советских людей, взращенных на идеях коммунизма и интернационализма, не знали доброты и щедрости наших солдат.

Вскоре венгры убедились в сердечности советских солдат. Тогда и произошли первые сдвиги во взглядах местного населения. Лучше всего об этом говорят сами венгры.

Вот что писал, например, Иштван Баркович в газете «Непхадшерег»[3] (№ 16 за 1963 год).

«...Когда в январе 1945 года мы вышли из затхлых, заплесневелых подвалов и услышали, что на углу в пекарне выпекают хлеб, то сначала недоверчиво поглядывали друг на друга. Хлеб? Откуда? Из чего? Но любопытство взяло верх над страхом смерти, и мы пошли в пекарню.

Глазам не верилось. Полным ходом велась выпечка хлеба, уцелевшие жители построились в очередь. На исхудалых лицах натянулась кожа. Каждый волновался: успел ли он, достанется ли ему хоть один кусочек? [37]

Производящие выпечку хлеба советские солдаты сладили за порядком, и, когда на небе появлялись боевые машины, которые обстреливали и бомбили королевский дворец, они заставляли нас укрываться в подворотнях, успокаивали, что хлеб будет; хоть один ломоть, но достанется каждому...

Так и было. Из пеней пекарни доставали теплый хлеб для нас, и это вызывало слезы на наших глазах.

С этого времени все чаще и регулярнее получали мы хлеб, картофель, муку... Уже не чувствовался острый недостаток в медикаментах, налаживался транспорт, приступили к восстановительным работам, с каждым днем укреплялась общественная безопасность.

На советского военного коменданта Будапешта и его сотрудников легла обязанность ни больше ни меньше как восстановить кровообращение