Город (СИ) - Владимир Петько

Чеслав встал и пошел навстречу. Пустынник был около полутора метров росту, весь покрытый темно — коричневыми костяными пластинами, покрытыми пылью и изборожденными мелкими царапинами. На темном лице не было ничего, кроме огромных глазниц, в каждой из которых мог поместиться кулак Чеслава. Глаза, правда, были совсем маленькие, еле заметные точки у переносицы, или того места, где у человека должна быть переносица. У пустынника не было ни носа, ни рта, нижнюю часть лица, как и тело, закрыли пластины, соорудив подобие маски. Несмотря на грозный вид темных доспехов, от фигуры пустынника веяло старостью и безнадегой. Наверное, это от того, что шел он сгорбленный, медленно передвигая ногами, как обычно ходят дряхлые старики.

Чеслав встал на пути пустынника и посмотрел в огромные глазницы. Надо было что‑то сказать, но все знают, что они людей в упор не замечают.

— Помоги мне.

Пустынник, сделал неспешный шаг в сторону и побрел дальше. Чеслав повернулся и посмотрел в коричневую спину.

— Помоги мне.

Собственный голос показался Чеславу чужим, последний раз он его слышал, когда просил у Семена новый моток лески. Голос был хриплым и низким, как будто горло забилось мусором.

— Помоги мне.

Пустынник медленно брел, погруженный в свои черные мысли. Чеслав тронулся за ним, больше ничего не прося. Достаточно того, что он не хочет его убить, пожалуй, единственный во всем мире. Пустынник шел к ровной стене гряды, словно не видел ее. Ходящий сквозь стены, подумал Чеслав. Ходящий сквозь стены, повторил он, и в голове всплыла картина их с Семеном тайника. Матрас, прожженный в одном углу, с торчащими из дыры перьями. Коробки с консервами, штабеля старых батарей. Пройти сквозь стену в один из коридоров, а там он доберется до тайника. Чеслав пристроился следом за пустынником, мимолетом удивившись тому, какие чудные следы у его спутника. Никогда не скажешь, что такое оставляют ноги как у человека, а не огромная сороконожка. Стена приблизилась и Чеслав напрягся. Пустынник шагнул прямо в стену, в той не открылось дыры или провала и Чеслав понял, что через секунду останется один. Он схватился за твердое плечо, его дернуло вперед и глаза непроизвольно закрылись. Ничего не произошло, его снова дернуло, пустынник так и шел, словно стена была миражом. Чеслав открыл глаза и отпустил плечо.

Вокруг расстилался белый, как чистая простыня, мир. Снег, вспомнил Чеслав старое название. Мама говорила, с обратной стороны гряды, где всегда темно, вода лежит замерзшая в такое вот холодное одеяло. Чеслав вдохнул холодный воздух и закашлялся. В голове помутилось, а в груди появилась режущая боль. Он еще раз вздохнул, и стало еще хуже. Колени подогнулись, и тело завалилось на ровную ледяную поверхность. Следующие вдохи дались легче, надо дышать около льда, догадался Чеслав, наверху какая‑то отрава. Пустынник между тем непоколебимо двигался вперед, и Чеслав пополз за ним. В этом мире оставаться нельзя, здесь вокруг тоже смерть, даже черноголовых не надо. Через минуту такого передвижения руки и ноги замерзли, холод через живот пополз по туловищу. Чеслав дрожал всем телом и стучал зубами, но продолжал ползти, сосредоточившись на темных ногах. Пустынник шел не спеша, и через несколько минут Чеслав догнал его. В пальцах стало ломить от холода, вспомнилось как мать ругала его за то, что никогда не одевает свитер… Он приподнял голову и посмотрел вперёд. Там сверкала ледяная гладь, ровная как стекло. Куда он идет? Он же пустынник, а не морозник!

— Помоги мне! — прохрипел Чеслав.

Пустынник не повернул голову, и мальчик продолжил ползти за ним. Ровная поверхность кончилась, вместо льда пальцы впились в твердую землю, покрытую налетом блестящего инея. Через пару метров прямо в лицо ткнулся распластавшийся по земле бурый кустик, похожий на лишаи, растущие в скалах. От кустика шел дурманящий аромат и Чеслав схватил его зубами. Лишай на вкус оказался пряным, Чеслав разжевал его и проглотил. Ему пришла в голову мысль, что здесь еще есть такие, он поднял голову и тут его начало рвать. Пустынник начал отдаляться, и Чеслав пополз за ним по рвоте, через метр его вырвало еще раз. На несколько секунд животу стало немного теплей, а потом еще холодней чем было. Чеслав понял, что больше он не сдвинется с места. Он посмотрел на тёмно — коричневую спину и достал арбалетик. Деревянная палочка с металлическим наконечником стукнула по костяной пластине и отлетела в сторону. Пустынник словно запнулся и, остановившись, постоял, всматриваясь куда‑то вперед. Медленно развернулся и опустил голову. Чеслав смотрел на него снизу — вверх, направив дрожащей рукой разряженный арбалет. Пустынник сделал неопределенное движение рукой и сделал шаг навстречу. Сейчас убьет, равнодушно подумал Чеслав. Пустынник опустил голову еще ниже и Чеслав понял, что маленькие глаза не настоящие. Огромные глазницы вдруг распахнулись, и все залила черная пустота.

Глава 5

Когда удалось разлепить веки, я обнаружил, что лежу под стеной из грубо обработанного песчаника. В ноздри бил резкий запах, вызывавший дурноту.

— Вы, голубчик, меня пугаете, — произнес знакомый голос. — У вашего отца обычно куда спокойней выходило.

Немного подумав (этот процесс тек на удивление самостоятельно, почти не реагируя на мои усилия), я вспомнил, что голос принадлежит инспектору Даверу.

— Здешние запахи доставляют некоторый дискомфорт, — сказал я в пустоту.

Инспектор хмыкнул:

— Вас вырвало. На себя.

Действительно, воняет от моей рубашки.

— Не припомню за собой такого, — сказал я. — Вообще‑то я не пью.

Инспектор взял меня за плечи, и мир повернулся на девяносто градусов, приняв положение, к которому я привык.

— Как вы? — спросил Давер.

— В целом неплохо. Если не считать запаха. Но с моим восприятием происходит что‑то странное. Знаете, бывает, если сильно отравишься, то в сознании все как бы плывет.

— Я люблю в субботу отравиться граммами тремястами хорошего алкоголя, — кивнул Ференц, — поэтому мне ваше состояние знакомо.

— Это немного другое, — сказал я. — Долго я лежал?

— Минут пятнадцать. А до этого еще с полчаса сидели в трансе.

— Пятнадцать — это немного. Главное, чтобы мать не узнала.

Я начал обстоятельно пересказывать увиденное.

— Какая‑то дальняя колония, — сказал инспектор, дослушав. — Скорее даже не колония, а сообщество случайно выживших людей, если у них действительно практически не сохранились какие‑либо технологии.

— Как я понял, у этой планеты оборот вокруг своей оси равен по времени обороту вокруг светила. В одном полушарии всегда сверхвысокая температура, а в другом — наоборот.

Ференц кивнул.

— Вполне возможно. Только я не слышал ни об одной такой планете, пригодной для жизни.

— Может, это очень далекая колония. Сколько их раньше было?

— Других объяснений нет. А что с этим существом? Оно никого вам не напомнило?

Я помотал головой:

— Нет. Да и где можно увидеть существо, открывающее трансгресс — линию, где ему вздумается?

— Таких бы запомнили, — согласился Ференц. — А что насчет этих черноголовых?

— Они будто из разных кусков сшиты, — сказал я. — Словно кем‑то сделанные.

— Что же мы имеем? — задумался присевший рядом на корточки Давер. — Колонист, семью которого в юности убили некие искусственные люди, появляется вместе со своим товарищем, о котором мы ничего не знаем, там, где в Белый город направляются другие колонисты. После чего они вырезают всех рейдеров в Приемнике, а колонисты бесследно исчезают. И где здесь логика? — он поднял взгляд на меня.

Я пожал плечами:

— Это была картинка из детства. Мало ли что потом с ним могло случиться. Может его этот, с пустыми глазами воспитал.

— Откуда тогда второй взялся? — спросил Давер. — Тоже воспитанник? Так мы ни к чему не придем.

— А где рейдеры? — спросил я оглядываясь.

— Кажется они из‑за вашего припадка и моих объяснений решили, что монеты прокляты, — усмехнулся Ференц.

Я вспомнил про монеты и разжал кулаки. В левом горсть металлических кругляков, еще один зажат между пальцами правого.

Инспектор поднялся и махнул рукой:

— Поднимайтесь, Валентин. Нам пора домой.

Я встал, ссыпал монеты в карман и побрел за Давером, размышляя, каким образом снова умудрился посмотреть две истории вместо одной. Что за биополе у этих людей? И можно ли без оговорок считать их людьми?

Через минуту мы вышли из архива. Инспектор посоветовал мне вернуться домой и отдохнуть. При этом он многозначительно посмотрел на мой карман и попросил воздержаться от экспериментов. Вздохнув, я вытащил монеты и пересыпал их в ладонь инспектора.

Домой пришлось ехать кружным путем, ведь вид мой не позволял показаться на центральных улицах. Времени ушел добрый час, зато удалось избежать позора. Дома, отмывшись и поев, я увалился на кровать. Признаться, эти чужие миры захватили мое воображение. Наш город, сумевший уцелеть в пожарище апокалипсиса, многие века жил обособленно и практически не меняясь. В умах людей именно такое устройство мира казалось нормой. Огромная бескрайняя пустыня, среди которой в редких оазисах живут дикие бедуины, они же рейдеры. Хотя между бедуинами и рейдерами была какая‑то разница, но я ее не улавливал. Большинство горожан, думается, вообще об их существовании не подозревают, поэтому стыдиться мне нечего. Еще в пустыне иногда открывались порталы из обособленных колоний на далеких планетах, обычно влачащих существование ничуть не лучшее чем бедуины. Кое‑кто из этих колоний добирался до города, но такое бывало редко, я, например, не знаю никого среди своих друзей и знакомых оттуда. Фактически, мы были последним осколком разбившегося вдребезги мира. У нас есть кое — какие технологии, удалось сохранить высокий уровень науки, но с величием прошлого не сравнить. Когда‑то человек был хозяином всего, что открывается нам ночью на небе. Долетел до каждой звезды, почти каждой нашел применение. Там, где нельзя было жить, добывали полезные ресурсы, устраивали космические базы и лаборатории. Потом развитие технологий вышло из‑под контроля, любой сумасшедший мог сотворить какой‑нибудь локальный катаклизм, и все вместе эти психи и фанатики устроили катаклизм глобальный. Мы остались одни посреди развалин, спасенные тем, что Белый город располагался в глухом углу малонаселенного мира. Нам ничего не оставалось, кроме как попытаться выжить и сохранить хоть какие‑то крохи человеческого величия. Интереса к окружающей пустыне у горожан нет, ведь по всеобщему представлению там нет ничего, кроме мертвой земли и развалин. Что говорить, если я, библиотекарь, чья специализация — история, до этого момента думал также. А ведь мне пришлось посмотреть множество историй из прошлых времен. Все они были одинаковы: если не очередная резня бедуинов (отец считает это своеобразным механизмом регуляции в условиях ограниченности продовольственных ресурсов, но смотреть на этот механизм невозможно), то очередной скучный эпизод из жизни города.