Блокадный ноктюрн - Алексей Ивакин

— Прочесать лес в глубину на сто… Нет! На двести метров!

Лейтенант пошел первым. За ним – взвод. Левой рукой Кондрашов держал наган. Правой – доставал патроны и заряжал его на ходу. Руки еще дрожали. Поэтому он уронил парочку.

И никого.

"Сбежал? Сбежал?" – билась лихорадочная мысль. Действительно. Никого нет. И следов нет.

— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! — закричал кто-то за спиной.

Кондрашов, не раздумывая, бросился на крик.

Рядовой Тиунов лежал ничком ногами к поезду. По его брючинам растекалось темное пятно.

— Живой? — бросил лейтенант.

— Вроде дышит, — ответил санинструктор взвода, щупая пульс на шее раненого.

— Что с ним? — присел на корточки Кондрашов.

— Сейчас посмотрим… — санинструктор, Шмелев, кажется? — ловко выхватил нож и вспорол брючину вместе с кальсонами.

— Ух, мать твою! — пронеслось по взводу.

Осколок вошел в правую пятку Тиунова и прошел под кожей, выйдя на пояснице и распоров мышцы голени, бедра, ягодицы.

— В сознании? — спросил комвзвода.

— Не… — качнул головой санинструктор. — В госпиталь надо его.

Тиунова переложили на шинель и потащили к госпитальному вагону.

Зампомкомвзвода горестно качнул головой, провожая взглядом бойцов:

— Вот и отвоевался Ванька.

— Почему отвоевался? — не понял лейтенант.

— Пока он по госпиталям проваляется – мы и войну закончим!

— По вагонам! По вагонаааам! — понесся крик вдоль состава.

Лейтенант Кондрашов и его бойцы побежали к вагону, хлюпая сапогами по канавной жиже.

А сержант Пономарев крикнул на бегу:

— Не волнуйтесь за бойцов! В госпитальном доедут!

Когда эшелон тронулся, Кондрашов внезапно задремал. И в дреме он повторял про себя: 

Эшелоны, эшелоны…Тут платформы, там вагоны.Здесь пиликает гармошка,Там в котел кладут картошку.

Эшелоны, эшелоны…Кто забудет, кто запомнит?Кто-то ляжет на Неве.Кто-то в дальней стороне.

Эшелоны, эшелоны…От Приморья и до ДонаЕдет на войну Россия.Из Чукотки, из Сибири.

Эшелоны, эшелоны…Танки, самолеты, кони.Мужики со всей страны.Эшелоны – кровь войны… 

Эшелон прибыл ночью.

Взвод стоял, откровенно зевая, перед вагоном и дожидался команды. Лейтенант Кондрашов ходил перед строем и нервничал. Хотелось двигаться куда-то или спать лечь. Хуже нет – встать в три часа ночи и ничего не делать. А скоро рассвет – хоть и август, но это север. Скоро светать будет. А они все стоят и стоят.

— Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться! — подал голос один из бойцов. — Куда приехали-то?

Если бы комвзвода знал бы сам – тогда бы непременно ответил.

Но он не знал, поэтому и ответил:

— Куда надо, туда и приехали, товарищ боец!

Сержант Пономарев подошел к лейтенанту и тихонечко сказал:

— Так может в вагоне пока посидим? Чего под дождем-то мокнуть? Вона, и гроза сверкает!

Лейтенант заколебался. И впрямь – чего стоять-то?

С другой стороны был приказ – выйти из вагонов, строиться и ждать. Сомнения прервались мгновенно – после того как вагоны дернулись и поплыли мимо взвода обратно на восток.

— Не курить! — закричал лейтенант, увидев огонек самокрутки.

А вагоны набирали ход. Вот они замелькали мимо… Вот поезд исчез в темноте августовской ночи сорок второго года.

За спинами солдат открылись какие-то дымящиеся развалины. Мимо них по перрону бегали люди в военной форме, что-то где-то гудело, фырчало, лязгало.

— Стоим и ждем, — скомандовал лейтенант. И снова зашагал вдоль строя. Ожидание затягивалось.

Кондрашов ходил туда-сюда и считал шаги. Двадцать туда – двадцать сюда. Он шагал, стараясь не ступать на трещинки асфальта на узком перрончике. Но трещинок было много, а он боялся показаться смешным, поэтому все ступал и ступал на трещинки.

Наконец, к нему подбежал адъютант командира роты:

— Товарищ лейтенант! Товарищ старший лейтенант собирает командиров взводов!

— Пономарев! — крикнул лейтенант. — За старшего!

И побежал к месту сбора.

— Здорово, Леха! Как добрался! — засмеялся, увидев однокурсника лейтенант Москвичев.

— Здравствуй, — сдержанно поприветствовал командира первого взвода Кондрашов. По мнению Кондрашова – Москвичев уж очень фамильярно себя вел. А, по мнению Москвичева, Кондрашов уж очень был серьезен.

— Плохо добрался. Раненого сняли после бомбежки, — сказал Кондрашов.

— А у меня все отлично! Представляешь, я немца чуть не сбил! Стреляю в него и чувствую – попал! Ну, ты же знаешь, как я в училище стрелял! И он в сторону. Думаю, сбил, а он…

— Трепло ты, Серега, — мрачно сказал лейтенант Павлов. И тоже Серега. Все трое – закончили ускоренные курсы и всем троим удачно свезло попасть не только в один полк, но даже и в одну роту. — Все бы тебе ржать.

Москвичев подкрутил усы а-ля Буденный и ответил:

— А чего грустить-то?

А вот у Кондрашова усы назло расти не собирались. Так. Пушок цыплячий.

— Товарищи командиры! — прервал их вечное шутливое пикирование командир роты. — Внимаем сюда…

И начал инструктаж.

— Эшелоны дивизии прибывают на станцию Войбокало. Наша задача на сегодня – марш-бросок до деревни… Деревни Гайтолово. Там ожидаем нового приказа.

— Долго идти? — поинтересовался Москвичев.

— А ты за спину посмотри, — прервал комроты новый голос. Командиры оглянулись.

И только сейчас они увидели багровые всполохи по всему западному горизонту. Только сейчас лейтенант Алексей Кондрашов понял, что это не гроза. И только сейчас он услышал глухие звуки канонады.

Лейтенант сглотнул, вдруг ставшей сухою, слюну.

— Вот туда нам и идти. Объясните бойцам – куда мы идем и зачем идем. Я так думаю, они и сами понимают. Но напомнить – не лишнее. Я, конечно, соберу парторгов и комсоргов ячеек. По всем линиям необходимо работать. Но, товарищи командиры, вы тоже должны следить за моральным состоянием своих бойцов.

Комиссар роты – старший политрук Рысенков – внимательно следил за лицами командиров взводов. А те молчали, не отрывая глаз от полыхающего горизонта.

Через полчаса батальон выступил навстречу этим всполохам.

Шагать пришлось по полю, изрытому воронками – дороги были забиты танками, грузовиками, повозками, медленно тащившимися на запад. Скорость транспорта была чуть выше, чем у пехотинцев, увязавших в торфяной грязи.

Но идти надо – никому не хотелось утро встретить в чистом поле. От "юнкерсов" с "хейнкелями" – как укрываться? Это сейчас дождь – а ну как прекратится? Поэтому и ротный, и взводные изо всех сил подгоняли бойцов.

Скользкая глина чавкала, время от времени кто-то не удерживался и падал в грязь. Сначала смеялись, потом перестали обращать внимание. Через несколько километров бойцов стало невозможно стало отличить друг от друга. Дольше всех держался сержант Пономарев, но и тот умудрился съехать в воронку, полную жижи. Сам же лейтенант споткнулся в темноте одним из первых. Второй раз Кондрашов упал, когда пытался протереть заляпанные грязью очки. Наступил на пятку впереди идущего.

— Поднажмем, ребятки! Поднажмем! — кричал ротный.

Рысенков, словно заводной, мотался вдоль колонны:

— Подтянуться! Дойдем до леса – отдохнем!

Бойцы это понимали и старались изо всех сил. Но ворчать не переставали:

— Эх, хорошо быть танкистом! Едешь себе, поплевываешь на пехоту!

— А если застрянет? Как вытолкать?

— У них и тягачи есть. Вытолкают.

— Не видел ты танкистов в госпиталях, — мрачный голос прервал мечты бойцов.

Кондрашов оглянулся на голос. Так и есть. Этот боец был на особом внимании у комвзвода. Нелюдимый, молчаливый, держался особняком. Во взвод прибыл из госпиталя. Огромного роста он был невыносимо худ. В личном деле его значилось, что был ранен в декабре сорок первого. Потом вывезен из Ленинграда в Вологду. На вопрос лейтенанта – кем и где воевал? — ответил просто:

— На Пулковских высотах. Пулеметчик.

А о себе ничего толкового не рассказал. Мол, жил как все, воевал как все. И точка. Рядовой Васильев Николай Дмитриевич. Шестнадцатого года рождения. Рабочий. Беспартийный. Вот и все, что знал Кондрашов о бойце.

— А ты видел? — спросил Васильева Пономарев.

— Видел, — коротко ответил тот. Потом добавил, — и слышал.

И больше в разговоры не вступал. Только упрямо шагал и шагал вперед, время от времени поправляя на плече своего "Дегтяря".

— Эй! Махра! Помоги толкнуть! — закричал кто-то с дороги.

Около странно накренившейся полуторки махал руками пехоте невысокий коренастый шофер.

— Поможем, бойцы! — крикнул Кондрашов и первым зашагал к грузовику.